Первым научным сведениям о природе и населении Пятигорья — местности у подножия пятиглавой горы Бештау — мы обязаны академику Петербургской АН Иоганну Антону Гильденштедту, в 1769-1775 гг. исследовавшему здешний растительный и животный мир, водоемы, в том числе минеральные источники. А в 1793 г. сюда прибыл еще один выдающийся немецкий натуралист на русской службе — естествоиспытатель, географ и путешественник академик Петер Симон Паллас. Солдаты основанной тут в 1780 г. Константиногорской крепости рассказали ему о ваннах, купание в которых облегчает страдания при кожных болезнях и ревматизме. Ученый узнал, что эти своеобразные термы, выдолбленные в незапамятные времена в скальной породе южного отрога горы Машук (ныне территория Пятигорска), наполняются струящейся из недр теплой водой, и сделал ее химический анализ.

Молва об уникальном даре кавказской природы постепенно распространялась по России, и в поселок Горячеводск (или Горячие Воды), как тогда называли город, куда мы совершаем путешествие, устремлялось все больше страждущих. Побывавший тут в 1809 г. московский врач Федор Гааз изучил известные к тому времени и открыл новые источники, подтвердил их целебные свойства и первым из медиков предложил использовать для лечения. Наиболее же глубоко и всесторонне в то время исследовал здешние подземные богатства его петербургский коллега, педагог и писатель Александр Нелюбин. В 1825 г. он выпустил капитальный труд «Полное историческое, медико-топографическое, физико-химическое и врачебное описание кавказских минеральных вод», по сей день не потерявший научного значения.

В тот год в Горячеводск, к своей сестре Екатерине Хастатовой, пензенская помещица Елизавета Арсеньева привезла для поправки здоровья внука, 10-летнего Мишеля Лермонтова. Он бывал здесь и прежде, но только сейчас Кавказ пробудил в чуткой юной душе неведомые ранее чувства, которые через три-четыре года вылились на бумагу в виде первых пылких стихов. А чуть позже, в период учебы в Московском университете (1830—1832 гг.), едва ли не самый плодотворный в творчестве великого поэта, пленившие его в детстве образы заснеженных вершин — «престолов природы» — стали одной из главных тем его лирики («Крест на скале», «Кавказу», «Утро на Кавказе», «Кавказ», «Синие горы Кавказа, приветствую вас» и др.).

Между тем курорт интенсивно развивался, причем во многом благодаря энергичной деятельности генерала Алексея Ермолова — в ту пору «управляющего гражданской частью в Кавказской губернии». В 1822 г. по его просьбе из Петербурга прислали опытных архитекторов, выходцев из Швейцарии братьев Джузеппе и Джованни Бернардацци. В 1828 г. они завершили постройку первой гостиницы города — «Ресторации», ставшей его общественным центром (ныне здание Пятигорского НИИ курортологии), а в 1831 г. — Николаевских ванн, старейшего капитального бальнеологического сооружения России (позднее переименованных в Лермонтовские: в 1837 г. поэт прошел там курс лечения из 20 процедур) (Автор проектов обоих зданий — петербургский зодчий Иосиф Шарлемань (прим. ред.).

В те же годы зодчие углубили и обустроили небольшую пещеру природного происхождения на западном склоне Машука, впоследствии получившую название «Грот Лермонтова», — в настоящее время одну из главных достопримечательностей Пятигорска.
Одновременно шла работа по разбивке большого фруктового сада, посадке декоративных деревьев, прокладке дорог, в том числе широкого, обсаженного липами бульвара, впоследствии преобразившегося в парк «Цветник». К тому же в 1824 г. на курорте появился первый постоянный главный врач — Федор Конради, в 1831 г. издавший в Петербурге книгу «Рассуждение о искусственных минеральных водах, с приобщением новейших известий о Кавказских минеральных источниках».

Продолжил благоустройство курорта по плану Ермолова его преемник на посту «проконсула Кавказа» генерал Георгий Эмануэль. В период его руководства регионом, в 1830 г., Комитет министров утвердил составленный Джузеппе Бернардацци план застройки Горячеводска, присвоил ему статус уездного города и название «Пятигорск». А через год швейцарские архитекторы соорудили в «Цветнике» великолепный грот, получивший имя Дианы — римской богини растительного и животного мира, охоты, женственности и плодородия. Свое творение они посвятили участникам первой отечественной научной экспедиции на высочайшую вершину России - Эльбрус, организованной Эмануэлем в 1829 г.

В 1831 г. Джузеппе Бернардацци построил на склоне горы Машук каменную ротонду с восемью колоннами «Эолова арфа» (образцом для нее послужил павильон в античном стиле «Храм Эола» английского зодчего Уильяма Чемберса, сооруженный неподалеку от Лондона). В пол беседки вмонтировали устройство со струнами разной толщины, при ветре издававшее своеобразные звуки, и окружили ее просторной смотровой площадкой, откуда открывается восхитительный вид на Эльбрус, Пятигорск и его окрестности.

Тогда же проложили удобные тропы и дороги ко всем объектам, как лечебным, так и развлекательным, в том числе к Провалу — пещере карстового происхождения (название ей дал побывавший тут в 1773 г. академик Гильденштедт) в форме сужающейся книзу воронки высотой 41 м, свод которой вскрылся в результате постепенного размывания и обрушения горных пород. На дне образовавшегося грота — горячее (26—42°С) минеральное озеро глубиной 11 м, диаметром около 15 м ярко-бирюзового цвета, в который окрашивают воду содержащиеся в ней сероводород и серные бактерии.

В 1793 г. академик Паллас измерил глубину пещеры и составил ее описание, а в 1857 г. местные ученые организовали первую экспедицию для изучения этого феномена. Год спустя сквозь толщу горы пробили тоннель длиной почти 60 м непосредственно к берегу озера, чтобы желающие могли к нему приблизиться. В те же времена, когда здесь бывал Лермонтов, в голубую «чашу» можно было заглянуть лишь сверху, с построенного братьями Бернардацци помоста, или, набравшись смелости, спуститься в закрепленной на нем корзине внутрь грота.

Этот редкий памятник природы, а также сохранившиеся до наших дней архитектурные сооружения 1820—1830-х годов — немые свидетели пребывания тут великого поэта. Он заходил в уже знакомые читателям здания, бродил по здешним тропам, любовался красотой окружающей природы, изучал «водяное общество» — приезжавших сюда жителей столицы и составлявших им компанию местных дворян, увековечив увиденное в стихах и романе «Герой нашего времени».

Однако в 1837 г. Лермонтов попал на Кавказ, где шла война с горцами, не по своей воле. 19 января после полученного на дуэли ранения умер его кумир, гений отечественной литературы Александр Пушкин, и в тот же день молодой сочинитель начертал гневный памфлет «Смерть поэта», обвинив в случившемся «жадную толпу, стоящую у трона», за что был вскоре арестован, а затем сослан, говоря современным языком, в «горячую точку». Стихотворение стремительно разошлось в списках по Петербургу, вмиг сделав автора знаменитым — едва «закатилось солнце русской поэзии», как на ее небосклоне вспыхнула новая яркая звезда.

Простудившись в пути, опальный поэт получил разрешение принять в Пятигорске и Кисловодске курс лечения минеральными ваннами. «Я приехал... весь в ревматизмах, — писал он другу Святославу Раевскому, — меня на руках вынесли люди из повозки, я не мог ходить — в месяц меня воды совсем поправили; я никогда не был так здоров...». Затем Лермонтов отправился в Тифлис, в Нижегородский драгунский полк. Впрочем, как уверяют многие исследователи, маршруты его кавказских странствий не до конца ясны. В том же письме читаем: «С тех пор как выехал из России, поверишь ли, я находился до сих пор в беспрерывном странствовании, то на перекладной, то верхом; изъездил Линию (Речь идет о Кавказской укрепленной линии — системе пограничных укреплений русских войск на Кавказе в XVIII—XIX вв. Возводилась для защиты коммуникаций и использовалась при обеспечении действий русских войск в ходе Кавказской войны 1817-1864 гг. (прим. ред.)   всю вдоль, от Кизляра до Тамани, переехал горы, был в Шуше, в Кубе, в Шемахе, в Кахетии, одетый по-черкесски, с ружьем за плечами; ночевал в чистом поле, засыпал под крик шакалов, ел чурек, пил кахетинское даже...».

Восприимчивая душа поэта жадно впитывала яркие впечатления прекрасной горной страны. Поразившие его воображение многочисленные рассказы, песни, легенды, сказания народов Кавказа и Закавказья легли в основу многих творческих планов. Помимо романа «Герой нашего времени», здесь родились замыслы поэм «Беглец», «Мцыри», «Хаджи Абрек», сказки «Ашик-Кериб», стихотворений «Дары Терека», «Казачья колыбельная песня», «Тамара», «Свиданье», «Кинжал», «Прощание» и других произведений, опубликованных в более поздние годы. К тому же, будучи прекрасным рисовальщиком, поэт сделал немало эскизов к будущим картинам.

Вскоре (не без бабушкиных хлопот) государь простил сочинителя «непозволительных стихов» и в начале 1838 г. разрешил ему вернуться в Петербург. Через два года вышел в свет единственный прижизненный поэтический сборник Лермонтова, включавший 28 стихотворений, и сначала по частям (в журнале «Отечественные записки» ("«Отечественные записки» — русский литературный журнал, оказавший значительное влияние на развитие общественной мысли в России; выходил в Санкт-Петербурге в 1818—1884 гг. (прим. ред.)), а потом полностью отдельным изданием — «Герой нашего времени», первый отечественный социально-психологический и философский роман.

Однако столичная жизнь «властителя дум» просвещенной России длилась недолго. В июне 1840 г. за дуэль с сыном французского посланника Эрнестом де Барантом он снова попал на Кавказ, причем на этот раз на передовую линию. Как проявил себя поручик Тенгинского пехотного полка Лермонтов в деле, читаем в «Журнале военных действий»: «офицер этот, несмотря ни на какие опасности, исполнял возложенное на него поручение с отменным мужеством и хладнокровием...». Затем как командир «летучей сотни» конных «охотников» (добровольцев), самых отчаянных рубак — разжалованных офицеров, казаков, кабардинцев — он участвовал в многочисленных стычках с горцами и, по словам одного из сослуживцев, «везде первый подвергался выстрелам хищников и во главе отряда оказывал самоотвержение выше всякой похвалы».

В мае 1841 г., после двухмесячного отпуска, проведенного в Петербурге, Лермонтов вновь в Пятигорске. Вместе со своим родственником, товарищем по Юнкерской школе капитаном Алексеем Столыпиным он снял дом у отставного плац-майора Василия Чилаева — традиционную для казачьих станиц беленую хату-мазанку под камышовой крышей, построенную для сдачи в наем. Она располагалась неподалеку от особняка атамана Кавказского казачьего линейного войска генерала Петра Верзилина, где любила собираться молодежь. В один из таких вечеров, 13 июля 1841 г., там разыгралась драма, отнявшая у России, по выражению императора Николая I, «того, кто мог заменить нам Пушкина».

Насколько сложна, многогранна, противоречива личность поэта, наполнена тайнами его жизнь, настолько же различны (и нередко основаны лишь на предположениях) суждения писателей, мемуаристов, публицистов XIX в., современных исследователей о нем самом, его произведениях и ранней гибели. Как отметила литературовед Эмма Герштейн, «процесс обогащения биографии и творчества Лермонтова новыми данными еще не завершен. Планомерное изучение архивных сокровищ сулит... много важных находок и неожиданных открытий» («Судьба Лермонтова», 1964).

Не все мы знаем и о дуэли поэта с однокашником по Юнкерской школе отставным майором Гребенского казачьего полка Николаем Мартыновым. По сей день продолжаются поиски сведений, недосказанных участниками событий тех дней, попытки объяснить несоответствие одних фактов другим, появляются новые версии причин и хода рокового поединка. Мы же предоставим слово очевидцам.

Как свидетельствовали однополчане, Мартынов был «очень красивый молодой гвардейский офицер.., всегда очень любезен, весел, порядочно пел романсы, недурно писал стихи и все мечтал о чинах, орденах и думал не иначе как дослужиться... до генеральского чина». Но в 1841 г. он неожиданно вышел в отставку (возможно, уличенный в нечестной карточной игре) и резко изменился: «отрастил огромные бакенбарды, в простом черкесском костюме, с огромным кинжалом, нахлобученной белой папахой, вечно мрачный и молчаливый». Это вызывало, по словам сосланного на Кавказ декабриста Николая Лорера, «насмешки товарищей, между которыми Лермонтов по складу ума своего был неумолимее всех...».

Именно тогда в доме Верзилина состоялась бурная ссора поэта с Мартыновым, о которой последний так написал в показаниях по делу о дуэли: «С самого приезда своего в Пятигорск Лермонтов не пропускал ни одного случая, где бы мог он сказать мне что-нибудь неприятное... На вечере в одном частном доме... он вызвал меня из терпения... Тут я сказал ему, что я прежде просил его прекратить эти несносные для меня шутки... Он не давал мне кончить и... в довершение сказал мне: "Вместо пустых угроз, ты гораздо бы лучше сделал, если бы действовал. Ты знаешь, что я от дуэлей никогда не отказываюсь, следовательно, ты никого этим не испугаешь"... в сущности, не я вызываю, но меня вызывают».

Поединок назначили на 15 июля, выбрав площадку у подножия Машука (ее место известно только приблизительно — еще одна загадка). Ехал туда поэт вместе с другом и однополчанином, одним из секундантов Михаилом Глебовым, рассказывая о своих творческих замыслах: «Я выработал уже план двух романов, одного из времен смертельного боя двух великих наций, с завязкою в Петербурге, действиями в сердце России и под Парижем и развязкой в Вене, и другого — из кавказской жизни, с Тифлисом при Ермолове... персидской войной и катастрофой, среди которой погиб Грибоедов в Тегеране, и вот придется сидеть у моря и ждать погоды, когда можно будет приняться за кладку их фундамента. Недели через две уже нужно будет отправиться в отряд, к осени пойдем в экспедицию, а из экспедиции когда вернемся!». Из этих слов видно: Лермонтов не помышлял о смерти. Однако между 18 и 19 ч, во время ливня и грозы, прогремел выстрел, оборвавший его жизнь.

Другой секундант князь Александр Васильчиков впоследствии вспоминал, как был удивлен «веселым выражением лица» поэта во время дуэли. А при сигнале «сходись!» он «остался неподвижен и, взведя курок, поднял пистолет дулом вверх, заслоняясь рукой и локтем по всем правилам опытного дуэлиста... Мартынов быстрыми шагами подошел к барьеру и выстрелил. Лермонтов упал, как будто его скосило на месте... Мы подбежали. В правом боку дымилась рана, в левом — сочилась кровь, пуля пробила сердце и легкие...».

Поздно вечером тело поэта привезли в его дом, окровавленный мундир разрезали и сожгли. 17 июля сослуживцы по Нижегородскому драгунскому, Тен-гинскому пехотному, Лейб-гусарскому и Гродненскому гусарскому полкам отнесли на плечах гроб с прахом Лермонтова на местное кладбище у подножия Машука. Бросить на могилу горсть земли пришли его родственники и друзья, официальные лица, многочисленные отдыхающие. Однако через восемь месяцев Елизавета Арсеньева получила разрешение перезахоронить страстно любимого внука в родовом имении Тарханы (ныне Пензенская область), в фамильном склепе. И 27 марта 1842 г. свинцовый засмоленный гроб отправился в дальний путь, а 21 апреля «сын страданий» упокоился на земле предков.

На пятигорском же кладбище в 1901 г. установили небольшой памятник из белого машукского камня. Впрочем, где был первоначально погребен поэт, известно лишь приблизительно, так же как и место прервавшей его жизнь дуэли. Поэтому площадку для посвященного ей мемориала, к созданию которого привлекли петербургских скульпторов, выбрали, предвидя поток посетителей. В 1915 г. по проекту Бориса Микешина здесь воздвигли стелу из кисло-водского песчаника; Василий Козлов и Леопольд-Август Дитрих возвели вокруг ограду из соединенных цепями столбиков, напоминающих пистолетные патроны. По ее четырем углам стоят, склонившись, но отвернув головы от обелиска, огромные грифы -символ двойственный и, как многое связанное с Лермонтовым, трактуемый по-разному.

Оплакав поэта, город вернулся к повседневной жизни. В 1863 г. местный врач Семен Смирнов, человек недюжинной энергии и эрудиции, объединив медиков, физиологов, химиков-аптекарей, инженеров и геологов, создал Русское бальнеологическое общество. Оно стало первой в стране организацией, занимавшейся исследованием минеральных вод и грязей, научным обоснованием их действия на организм, выработкой методов применения подобной терапии и послужило базой для организации в 1920 г. Пятигорского НИИ курортологии.

Из множества интересных архитектурных объектов, появившихся в городе во второй половине XIX в., отметим наиболее впечатляющие. Над самым знаменитым в лермонтовские времена Елизаветинским «колодезем», упомянутым в «Герое нашего времени», архитектор Дирекции Кавказских Минеральных Вод Самуил Уптон взамен обветшавшего деревянного возвел в 1850 г. изящное здание из белого машукского камня — Елизаветинскую питьевую галерею (в 1925 г. переименованную в Академическую в честь 200-летия Академии наук). По его же проекту были построены Михайловская галерея (1848—1854 гг.) и Теплосерные ванны (1861 г.).

В 1880 г. владикавказский зодчий Владимир Грозмани построил в «Цветнике» из красного и желтого кирпича на фундаменте из местного известняка Ермоловские ванны — самое значительное свое творение и одно из наиболее примечательных украшений города. В плане они имеют форму двух соединенных крестов, в центре каждого — увенчанная куполом невысокая цилиндрическая башня с узкими частыми окнами по всему периметру. Фасад здания декорирован фигурной кладкой, коваными элементами, над двухдверным главным входом — круглое окно-«роза».

Пятигорск, последний приют великого поэта, первым из российских городов поставил ему памятник. Бронзовый монумент на гранитном пьедестале был торжественно открыт в 1889 г.: петербургский скульптор Александр Опекушин изобразил певца Кавказа сидящим на уступе скалы, со взглядом, устремленным на заснеженные вершины; в нижней части постамента — бронзовая лира и венок. Вокруг вскоре разбили просторный сквер, назвав его именем Лермонтова.

В начале XX в. в Пятигорске появились новые интересные объекты, ныне также являющиеся его достопримечательностями. В 1901г. на горе Горячей (южный отрог Машука) установили изваяние, ставшее официальным символом Кавказских Минеральных Вод, — орла, борющегося со змеей, что олицетворяет могучую силу целебных источников, побеждающую недуги. Но поскольку цемент, из которого местный скульптор Людвиг Шодкий создал эту композицию, оказался недолговечным материалом и периодически требовал реставрации, в 1973 г. ее отлили из бронзы, что мы и видим сегодня. В 1910 г. по проекту того же автора в городе соорудили большой фонтан «Сказка» — посреди круглого водоема выросла искусственная гора с гротом, входы в который сторожат выступающие из каменного нагромождения бородатые гномы.

Украшал себя Пятигорск и нарядными зданиями в разных архитектурных стилях. Наиболее яркие примеры — Лермонтовская галерея, городская дума (1902 г.), мужская гимназия (1903 г.), дом архитектора Клепинина (1905 г.), гостиницы «Эрмитаж» и «Бристоль», казначейство, типография Нагорного (1908 г.), грязелечебница, вилла инженера Карстенса, Пироговские ванны (1914 г.). Самые же выдающиеся по красоте сооружения, с элементами стиля модерн, выросли в городе, пожалуй, в 1915 г.: кофейня Гукасова, его же доходный дом, похожий на маленький замок и прозванный горожанами по имени его жены «дача Эльзы», Всесословный клуб (ныне Ставропольский государственный краевой театр оперетты), особняк зодчего Кузнецова и т.д.

В 1912 г. гостей и жителей Пятигорска принял «Домик Лермонтова» — один из старейших отечественных литературно-мемориальных музеев и единственный памятник, связанный с жизнью и творчеством великого поэта, сохранившийся в первозданном виде. В 1973 г. на его основе создали Государственный музей-заповедник, включивший весь близлежащий исторический квартал.

Сени, прихожая, буфетная, кухня в цоколе и четыре жилых помещения — таким был дом Чилаева, который поэт делил со своим родственником Столыпиным и где из-под его пера вышли последние стихотворения, вошедшие в «золотой фонд» отечественной лирики: «Сон», «Утес», «Они любили друг друга...», «Тамара», «Свиданье», «Листок», «Выхожу один я на дорогу...», «Морская царевна», «Пророк». Очень похожее жилище было в Пятигорске у главного действующего лица романа «Герой нашего времени» Печорина: «Вчера я... нанял квартиру на краю города, на самом высоком месте, у подошвы Машу-ка: во время грозы облака будут спускаться до моей кровли. Нынче в пять часов утра, когда я открыл окно, моя комната наполнилась запахом цветов, растущих в скромном палисаднике. Ветки цветущих черешен смотрят мне в окна, и ветер иногда усыпает мой письменный стол их белыми лепестками. Вид с трех сторон у меня чудесный...».

В доме много картин и литографий со сценами из кавказской жизни, предметов мебели, походного быта офицеров начала XIX в., в том числе мундир Тенгинского пехотного полка. Первая комната на половине Лермонтова — гостиная, где нередко собирались его друзья: ломберный стол, небольшой диван, над ним на текинском ковре развешаны кавказское ружье, немецкий пистолет, казачий кинжал. Обстановка же спальни, к сожалению, не сохранилась. Поэтому сюда поместили вещи из петербургской квартиры поэта, переданные его троюродной племянницей Евгенией Шан-Гирей в дар музею, — кресло, обтянутое черной кожей, и письменный стол. На нем лежат листы бумаги, гусиное перо, книги. На стене — замечательный кавказский вид мастера лирического пейзажа Льва Лагорио.

Наиболее подробно описал здешний образ жизни Лермонтова журналист Петр Мартьянов, посетивший Пятигорск в 1870-х годах и записавший рассказ Чилаева о пребывании там поэта. «Дом его был открыт для друзей и знакомых, и, если кто к нему обращался с просьбой о помощи или одолжении, никогда и никому не отказывал, стараясь сделать все, что только мог. Вставал он... иногда рано, иногда спал часов до девяти и даже более... В первом случае... уходил пить воды или брать ванны, и после пил чай, во втором же — прямо с постели садился за чай, а потом уходил из дому. Около двух часов возвращался домой обедать, и почти всегда в обществе друзей-приятелей... После обеда пили кофе, курили и балагурили на балкончике, а некоторые спускались в сад полежать на траве, в тени акаций и сирени. Около шести часов подавался чай, и затем все уходили. Вечер по обыкновению посвящался прогулкам, танцам, любезничанию с дамами или игре в карты... Лермонтов тоже играл, но редко, с соблюдением известного расчета и выше определенной для проигрыша нормы не зарывался... Иногда по утрам Лермонтов уезжал на своем лихом Черкесе за город.., не предуведомив заблаговременно никого... Ничто не доставляло ему большего удовольствия, как головоломная джигитовка по необозримой степи, где он, забывая весь мир, носился, как ветер...».

В том же мемориальном квартале, в бывшем доме Верзилина, где в 1841 г. часто собирались офицеры, разместился литературный отдел музея. Здесь можно увидеть листы рукописей, отрывки из писем, многочисленные отечественные и зарубежные издания произведений поэта, афиши и фотографии спектаклей по его драмам, кавказские зарисовки и полотно Лермонтова «Вид Крестовой горы», копии других его картин и портретов, выполненных разными художниками. Очень интересны акварели его друга и сослуживца Григория Гагарина — типы казаков и горцев, а также первые изображения Горячеводска, окрестных гор.

В экспозицию включены работы побывавшего тут в 1881 г. венгерского художника Михая Зичи, большого поклонника творчества поэта: виды Пятигорска, иллюстрации к роману «Герой нашего времени» и поэме «Демон», акварель «Схватка в горах Кавказа», пейзаж Лагорио «Дарьял», изображающий горную реку, упоминаемую в стихотворениях Лермонтова.

В мемориальном квартале находится и дом, принадлежавший коллежскому асессору Уманову, где квартировал сослуживец поэта Александр Арнольди. Ныне в нем находится отдел изобразительного искусства, где собраны портреты Лермонтова, в том числе скульптурные Василия Козлова и Леопольда-Августа Дитриха, Анны Голубкиной и др., немало кавказских видов, батальных и жанровых сцен, иллюстраций к его произведениям, в частности выполненных замечательными художниками Валентином Серовым, Михаилом Врубелем, Ильей Репиным, Борисом Кустодиевым, Иваном Билибиным.

В этом благодатном краю, одном из красивейших городов России, все дышит памятью о поэте, который, по словам литературного критика, публициста, философа Виссариона Белинского, «заплатил полную дань волшебной стране, поразившей лучшими, благороднейшими впечатлениями его поэтическую душу. Кавказ был колыбелью его поэзии.., и после Пушкина никто так поэтически не отблагодарил Кавказ за дивные впечатления его девственно-величавой природы, как Лермонтов».