Те, кто представляет Московское царство «тёмным и непросвещённым» по сравнению с Западной Европой, правы. Конечно же, были на Руси глубокие мыслители, существовала рукописная литература, появилось книгопечатание, росла грамотность населения, но расширялась и пропасть между русским начётничеством и западной схоластической наукой. К возрождению Российского государства весной 1612 года отставание в образовании и науке было огромным. К объединению под крыльями двуглавого орла Великой и Малой России в 1650-х оно стало критическим.

На Западе творилась Научная революция. Ян Амос Коменский совершил прорыв к новой педагогике. А в Посольском приказе — самом просвещённом госучреждении страны — иностранному преподавателю отвечали, что «при патриархе неприлично и крайне дерзко младшему по сану называть себя учителем»1. Источником истины оставался авторитет власти. Это было уже не отставание в культуре, но гибельный для государства тупик.

На церковном соборе 1666-1667 годов, осудившем Никона и староверов, просветитель Симеон Полоцкий и с его подачи греческие архиереи заявили, что для спасения России от невежества — источника всех зол — необходимы училища, училища и училища. Учиться следовало на славянском языке и на обоих языках науки: греческом и латинском. Только так можно было войти в круг просвещённых народов.

Идея догоняющего развития не была встречена в штыки. Её просто не поняли. Даже когда патриарх Московский и всея Руси Иосиф дал благословенную грамоту на открытие славяно-греко-латинской гимназии в приходе московской церкви Иоанна Богослова, «да трудолюбивые студенты радуются о свободе взыскания и свободных учений мудрости», ничего не изменилось. Напротив: в 1668 году прекратили деятельность два имевшихся училища: Заиконоспасская школа Симеона Полоцкого — учителя царских детей, — и основанная царедворцем Фёдором Ртищевым Братская школа в Андреевском монастыре.

Учиться чему-либо, не освящённому русской традицией, считалось ненужным и неприличным. Россияне учились читать, писать, считать и петь по крюковым нотам. Всё остальное они могли почерпнуть из рукописной книжности (Печатный двор издавал в основном церковнослужебные книги). Начётничество было основой образования. Царские дети и отпрыски аристократических фамилий изучали языки и науки в своих дворцах у частных учителей — остальным это было ни к чему. Разве что купцы нанимали учителей для освоения живых иностранных языков и углубления познаний в математике.

Лишь к концу царствования просвещённого Фёдора Алексеевича (1676-1682), ученика Симеона Полоцкого, в 1681 году, создали два училища: славяно-греческое при Печатном дворе и — на личные царские средства — славяно-латинское в Заиконоспасском монастыре. Созданная Симеоном царская Верхняя типография развернула под руководством его ученика Сильвестра Медведева издание бесцензурных книг для просвещения (1679-1683). Россия и окрестные страны полнились слухами о предстоящем открытии в Москве высшего учебного заведения, Академии. Одни учёные откликнулись на новость изъявлением желания преподавать, другие — обличением всей затеи в ереси.

Подчёркиваю: все споры вокруг модернизации образования велись образованными людьми, ясно понимавшими, в духе Стоглавого собора, что «неученье — тьма». Медведев собирался преподавать латынь, его противники во главе с Евфимием Чудовским специализировались на греческом языке. В Академии была работа для всех просветителей-книжников Москвы. Им вместе предстояло доказать, что приобщение россиян к науке — необходимо и плодотворно. Но их взаимная ревность была сильнее солидарности против тёмного мира.

Сторонники латыни не отрицали необходимость изучения греческого, но не любили грекофилов. А те объявили латынь опасной, призвав «угасить малую искру латинского учения», иначе «пламень западного зломысленного мудрования попалит и в ничто обратит православия восточного истину».

Не все грекофилы выступили как «мудроборцы» — противники современной науки. Выдающийся учёный, историк, публицист и композитор Игнатий Римский-Корсаков, владевший обоими классическими языками, красноречиво доказывал лишь огромные преимущества греческого языка перед латинским — общепринятым, по его мнению, языком образования и науки. Он предлагал изучать сначала греческий, а затем уже, в ограниченном (во избежание ересей) кругу — латинский.

В контексте поднявшегося воя об опасности современных наук для русской культуры такая взвешенная позиция означала поддержку мудроборцев. Да и Медведев не для того создавал проект Академии, чтобы отдать основную часть преподавания в ней грекофилам. Публицистикой и общественным мнением он мог пренебречь, пробивая проект Академии «сверху», через своего соученика-царя.

Этот путь в России был основным. Михайло Ломоносов тоже получил Московский университет благодаря близости своего друга Ивана Шувалова к императрице Елизавете Петровне. Создание гимназическо-университетской системы и дальнейшие реформы среднего и высшего образования зависели от вхожести реформаторов в будуары и кабинеты власти. В XVII веке проблема Академии стала особенно острой, поскольку план Медведева не сработал.

 

АВТОНОМНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

«Привилей Московской Академии», утверждавший основные принципы её организации, был подписан царём Фёдором незадолго до его смерти 27 апреля 1682 года2. В эпитафии над гробницей Фёдора в Архангельском соборе этот документ назван «утвердительной грамотой» замысла первого русского вуза.
Академия, заявил Фёдор Алексеевич, «Церкви Божией и нам, великому государю, и всему нашему царствию полезное и душам верным спасённое дело». «А в вечное утверждение сего нашего царского благоволения, постановления и укрепления повелели ради неизмеряемой крепости написать сию нашу царскую жалованную грамоту и нашей царской руки подписанием и златой нашей царственной печати приложением удостоверить благоволили».

«Привилей» утверждал государственное значение высшего образования. Оно руководит самим царём и является ключом к решению двух главных задач государственного управления: «От них же есть первая и величайшая должность — охранение восточной православной веры и той о расширении промышление. Та же той подобная — о благочинном государства управлении и о защищении иметь тщание. Знаем одну оных и прочих царских должностей родительницу и всяких благ изобретательницу и совершительницу быть — мудрость». Только мудрость в виде науки и образования может быть руководительницей «в вещах гражданских и духовных». Поэтому просвещение России является главной задачей государственной власти.

По программе Академия напоминала знакомый русским госучреждениям западный университет. Царь желал «храмы чином Академии утвердить; и в них хотим семена мудрости, то есть науки гражданские и духовные, начиная от грамматики, поэтики, риторики, диалектики, философии разумительной, естественной и нравной, даже до богословия ... постановить. При том же и учению правосудия духовного и мирского и прочим всем свободным наукам, ими же целость Академии составляется, быть».

В 18 параграфах «Привилея» формулировались организационные принципы Академии. Она базировалась в Заиконоспасском монастыре, но виделась как государственное учреждение. Основным источником финансирования были царская казна и приписные дворцовые волости. Затем следовали приписные монастыри и вклады «всякого чина людей». Значительное место среди учителей должны были составить люди «чина мирского», которых без разрешения академического совета не разрешалось принимать на другую службу; в старости они должны были обеспечиваться царской пенсией. В ведение Академии переходила государева библиотека. Строительство и ремонт академических зданий должны были производиться на казённый счёт.

Успешно освоившим курсы на славянском, греческом, польском и латинском языках обещалось царское «достойное мздовоздаяние» и преимущественное право на занятия государственных должностей Помимо выпускников Академии, царь намеревался жаловать в чины только представителей знатнейших родов и лиц, отличившихся на дипломатической и военной службе.

«Привилей» закреплял автономность первого русского университета. Его студенты освобождались от преследования по родительским долгам и уголовным преступлениям (исключая убийство); их нельзя было брать на военную службу. Блюстителя Академии, её учителей и студентов по всем церковным и светским делам должен был судить академический совет. При слушании дела блюстителя обязательным было присутствие царя и патриарха. Даже при обвинении в убийстве или государственном преступлении арест студента должен был совершаться с разрешения блюстителя.

Юридической автономии соответствовала духовная. «Привилей» подчёркивал, что блюститель и преподаватели Академии — истинно православные, поклявшиеся защищать православие от ересей, «магии» и «волхования». Раз так — именно Совету Академии доверялось рассматривать вопросы о научной квалификации и чистоте веры преподавателей и всех «учёных свободных наук», принимаемых на государственную службу и во дворцы знати. Без решения Совета нельзя было обвинять учёных в ереси. Церковная иерархия во главе с патриархом не допускалась к контролю за нарождающимся высшим образованием и наукой.

Это объясняет, почему патриарх Иоаким во время государственного переворота, случившегося после смерти царя Фёдора, поддержал партию малолетнего Петра, отстранившую от власти совершеннолетнего наследника Ивана. В ходе вызванного переворотом народного восстания Иоаким и Церковь чуть не погибли, но были спасены образованной царевной Софьей Алексеевной. Взяв власть, она как девица должна была действовать из-за кулис. Царевна не могла поссориться с патриархом, реализовав академический проект брата. Напрасно её верный сторонник Медведев молил правительницу просветить Россию науками. Даже его Верхняя типография была закрыта в 1683 году. Всё, что царевна могла сделать, это не давать согласия на арест просветителя, несмотря на многочисленные обвинения того в ереси.

Арест и предание еретика суду были делом светской власти. Только её вмешательство, по закону, делало обличения обвинениями. Не в силах реализовать проект университета, Медведев принял вызов своих врагов, отстаивая превосходство разума против духовной власти.

 

РАЗУМ ИЛИ СМЕРТЬ!

Патриарха не слишком напугала затея царя Фёдора. Послушность церковной власти и содержание образования определялись составом Совета Академии. Её статус и программу можно было снизить до церковных нужд. Не выступив против решения царя, патриарх заказал греческого учителя у Иерусалимского патриарха Досифея, пугавшего Москву опасностью «латинской ереси»3.

Учитель от вселенского патриарха мог оказаться приемлемой кандидатурой на пост блюстителя Академии вместо строптивого Медведева. Греческие учителя, братья Иоанникий и Софроний Лихуды, прибыли в Москву в январе 1685 года. Увидев опасность, Медведев подал царевне Софье пламенное стихотворное прошение реализовать проект Академии. Мудроборцы ответили провокацией. 15 марта Лихуды выступили с мнением о превращении хлеба и вина в тело и кровь Христову, идущим вразрез с традицией Русской Церкви.

Медведев откликнулся трактатом, где разъяснил читателю спорный вопрос, в котором православная и католическая традиции не расходились. По древним источникам всё было ясно; изменение традиции на Православном Востоке было нововведением. Как один из первых учёных историков России4, Медведев должен был знать: именно на греческих нововведениях «подставил» противников патриарх Никон. Защищая традицию, староверы угодили в заточение и на костёр. Но учёный не мог отступить от истины.

Евфимий Чудовский объявил мнение Медведева «ядом ереси латинской», какой никогда на Руси не было (хотя сам раньше излагал это мнение как общепринятое). В 1687 году, когда Заиконоспасское училище Медведева было закрыто, а в его здании утвердились греческие «схолы» братьев Лихудов, Евфимий писал, что «латинская ересь» притекла в Москву с Украины. Еретиками были объявлены все учёные Киево-Могилянских коллегий, начиная с Петра Могилы. Не важно, что они целью жизни имели защиту православия от католической реакции. Главное — Симеон Полоцкий, Сильвестр Медведев и их ученики становились агентами киевлян и иезуитов.

Подвергшийся церковным репрессиям Медведев ответил монографией, запрещённой к изданию даже в конце XIX века5. Просветитель показал, что мнение Лихудов основано на новых греческих книгах, изданных в католических странах «и со старыми греческими книгами несогласных».

После археографических экспедиций Арсения  Суханова, собравшего лучшую в Москве библиотеку древних греческих манускриптов, установить истину было несложно. А при наличии в России историков, прекрасно знакомых с античной традицией и современной западной наукой (таких, как Игнатий Римский-Корсаков и Андрей Лызлов), основательность работы Сильвестра неудивительна. Старший справщик (редактор) Печатного двора Медведев доступно объяснил читателю приёмы работы с текстами, начиная с изучения их происхождения. Он показал, как и зачем даются ссылки на источники — и как его оппоненты используют ложные ссылки, «огрызают» цитаты, перевирают текст и игнорируют контекст.

Сегодня, в условиях информационных войн, учёная книга, написанная «просто», «ради удобнейшего всем людям понятия или уразумения», выглядит актуальной. В те времена она не могла быстро распространяться — зато по Москве расходились её резюме, «тетради» по 40 копий! Писали их грамотные москвичи, которые верно поняли суть конфликта: с помощью иноземцев люди, презирающие мнение соотечественников, пытаются ими управлять, как неучёным стадом, и именно поэтому препятствуют развитию русской науки.

Новая книга Медведева «Известие истинное» (1688) раскрыла читателю глаза на историю редактирования текстов. Автор объяснил, почему древние тексты нуждаются в исторической критике, как редакторы воссоздают наиболее правильный текст. Сравнение этого метода с работой грекофилов, отбрасывающих всё, что «обличает их неправое мудрование», срывало с официальной позиции маску учёности: «они только честью своей величаются и ... повелевают всем себя без всякого рассуждения ... слушать».

Сам патриарх тайно, угрозами и шантажом, вымучивал обличение «ереси Медведева» у украинских архиереев и учёных, а когда те устояли даже под угрозой отлучения — у Константинопольского патриарха, за золото. Тем временем в Москве спорили все и везде: «в собеседованиях, на пирах, на торгу, не только мужи, но жены и дети».

Смысл спора сводился к дилемме: имеет человек право искать истину или должен власть «без всякого рассуждения слушать?!» Просветитель утверждал, что есть поддающаяся научному исследованию истина, которая может быть сделана ясной для всех разумных людей. Суждение представителя власти должно быть истинным — иначе «его весьма слушать не подобает».

Опасность науки показала себя «в полный рост». Медведев, по доносу Евфимия Чудовского, хочет «попрать всю власть, царскую и духовную, того ради и к людям пишет!» Его уже не могла защитить Софья, но толпы народа собирались, чтобы не дать арестовать учёного.

Лишь переворот 1689 года, приведший к власти мать и родичей Петра I, позволил расправиться с Сильвестром. Выступив на стороне «петровцев», патриарх добился объявления Медведева государственным преступником. Несмотря на зверские пытки, учёный не признал вины и не подписал состряпанного за него «отречения».
Просветителя казнили главоотсечением 11 февраля 1691 года по нелепому обвинению в волховании с целью завладеть патриаршим престолом и царской короной.

 

«ЕЮ В МИРЕ ВСЕ БЛАГА БЫВАЮТ»

«Бунт разума» показал опасность науки и просвещения для авторитарной власти. Пётр I усвоил этот урок, создав Академию наук в Петербурге из немцев, с немецкими учениками, а училища формируя лишь для служебных нужд. Но почему он считал своим долгом вообще заботиться о науке? Из опыта Академии это не вытекало.

«Грекофилы» быстро съели друг друга. В «схолах» Лихудов начали преподавать науки на латыни, но... ни один современник, начиная с чиновников, которые вели документы о расходах «схол», Академией их не считал. К 1700 году, когда учёный Палладий Роговский стал строить Славяно-греко-латинскую академию на месте опустевших после ссылки Лихудов школ, в них уже «потолки обрушились и печи рассыпались». Печальная картина.

И всё же затея патриарха Иоакима с подменой университета церковными школами способствовала поражению мудроборцев в борьбе с просветителями. Пользуясь тем, что святейший не выступил против университета, его личный секретарь, иеромонах Чудова монастыря Карион Истомин, заняв в 1680-х место придворного поэта, сделал тему образования и науки постоянной на дворцовых праздниках. Юный Пётр с 10-летнего возраста слушал прекрасные стихи о том, что «вкоренение» науки в России — первейшая обязанность государя.

Наука, писал Истомин в учебных книгах и говорил на церемониях, есть основа понимания человеком самого себя и мира, общества и государства; без неё нельзя даже познавать Бога.

С развитием наук связано спокойствие и расширение государства, его сила и слава. Царь Пётр, по словам поэта, оставит о себе память в веках именно учреждением наук.
Блестящая ода науке Сильвестра Медведева прозвучала в 1685 году перед царевной Софьей и её окружением. Истомин же в 1687-м просил Софью об открытии университета даже в оде, произнесённой перед всем двором учениками «схол» братьев Лихудов.

На Рождество 1688-го и на Пасху 1689 года перед царской семьёй, патриархом, Боярской думой, воинством и «в весь народ» звучали оды образованию и науке, которые ещё не «вкоренились» в России. Стихи об этом поэт посвящал жене канцлера Голицына. На Рождество 1689 года Истомин написал для двора оду на тему научного познания Мироздания, в котором сама система Коперника славила Христа.
В день ангела Петра I, 29 июня 1690 года, Истомин призвал царя всерьёз заняться поддержкой науки и воспел блага, которые получит от учёных Российская держава. Оды в честь науки и её достижений звучали в дни ангела царевича Алексея 17 марта 1691 года и царицы Прасковьи Фёдоровны, супруги царя Ивана, 14 октября 1692 года.

В том же году, выступая с одой перед патриархом Адрианом, Истомин, как затем Ломоносов, приходил в восторг от творений Бога, которые тот представляет единственному разумному зрителю — человеку:

Чудеса мира даны человеку для наслаждения научным познанием.

Поэт был убеждён, что функция познания не зависит от пола. Как свои учебники он адресовал «хотящим учиться мужам и жёнам, отрокам и отроковицам», так и при дворе воспевал за премудрость «в науках книжных» женщин, например, великомученицу Екатерину в оде к боярыне Екатерине Богдановне Стрешневой, жене ближнего сподвижника Петра, 24 ноября 1694 года.

Последние публичные выступления Истомина при дворе в пользу науки и знаний относятся к осени и зиме 1695/1696 года, когда умер царь Иван и вся тяжесть правления легла на одного Петра6. В истории России начиналась новая эпоха: страна вступала в Век государственного Просвещения, путь к которому упорно мостил в умах придворный поэт, выдающийся педагог, директор Печатного двора Карион Истомин.

Из созданной им революционной системы пособий для материнской и начальной школы в педагогической практике остался только Букварь, лучше которого в мире не было тогда и не создано по сей день. Прорыв Истомина в создании системы учебных пособий, соответствующих этапам развития детской психики, надолго заглох7.

Главной заслугой просветителя, пропагандировавшего государственное значение науки в новом жанре придворной оды, стало талантливое и доступное для сознания российской элиты включение идеи науки и высшего образования в державную концепцию, из которой она не выпадала до сего дня.