Второй куратор, Лаврентий Лаврентьевич Блюментрост, некогда лейб-медик Петра Великого и президент Петербургской Академии наук, а в описываемое время — старший доктор московского госпиталя, был уже в преклонных годах, имел немало обязанностей на основной службе и в университете и, безусловно, являлся бы фигурой декоративной. Но тогда зачем Ивану Шувалову напарник? Не затем ли, что в дуэте они составляли коллегию, в принципе аналогичную тем, которые управляли разными сферами государственной жизни. Ведь властный орган, координирующий государственную систему образования, всё ещё отсутствовал.

 

 

 

Парадокс, но открыто сформировать соответствующую коллегию Елизавета не могла. Подчинение ей учебных заведений, разбросанных по разным «министерствам», неминуемо породило бы конфликт между новой и старыми структурами. Достаточно перечислить лишь несколько имён тех, чьи интересы задела бы такая реформа — граф Кирилл Григорьевич Разумовский (гимназия и университет при Академии наук, полковая школа лейб-гвардии Измайловского полка), тайный советник князь Борис Григорьевич Юсупов (Сухопутный кадетский корпус), адмирал князь Михаил Михайлович Голицын (Навигацкая школа, Морская академия и гардемаринская школа), генералы Иван Фёдорович Глебов, Абрам Петрович Ганнибал и граф Пётр Иванович Шувалов (военно-инженерная и артиллерийская школы), архиепископы Новгородский Стефан Калиновский, Петербургский Сильвестр Кулябка и Московский Платон Малиновский (Александро-Невская семинария, Славяно-Латинская академия, Крутицкая семинария и сеть епархиальных семинарий), Понятно, какое мощное лобби все они поспешили бы сколотить, чтобы саботировать работу «Школьной» коллегии.

Угадать лидера этой оппозиции в 1755 году тоже не составляло труда. Это был генерал и сенатор граф Пётр Иванович Шувалов — откровенно метивший в кураторы Сухопутного кадетского корпуса и хотевший превратить его в подготовительный курс для устраиваемого по европейским стандартам «училища военных наук» или «военной академии», выпускающей элитных младших офицеров. 27 октября 1755 года Сенат единодушно одобрил инициативу Шувалова2.

Таким образом, в России середины XVIII века были не очень благоприятные условия для создания единой системы высшей и средней школы. Прямой путь шансов на успех почти не имел. А вот если замаскировать государственную коллегию под «ректорат» новой учебной структуры... За несколько лет она могла бы без лишнего шума найти оптимальную модель школы низового уровня (для губернских и уездных городов) и завести высшие школы в областях знаний, не охваченных ведомственными «институтами». Одновременно, через слияние разных школ конкретной отрасли в одну и назначение в заинтересованные учреждения начальников, лояльных реформе, создались бы предпосылки для введения единой государственной системы образования.

Велик соблазн связать данную стратегию с именем Ивана Ивановича Шувалова. Однако ряд фактов свидетельствует о том, что не он руководил процессом.

В декабре 1752 года три морских школы — Навигацкая, Морская академия и гардемаринская школа — превращаются в Морской кадетский корпус.

В августе 1758-го объединяются артиллерийская и военно-инженерная школы.

В октябре 1759-го при дворе появляется Пажеский кадетский корпус.

В 1751-м кабинет императрицы учреждает в Колывано-Воскресенске первую провинциальную медицинскую школу. Причастность к этому расширению учебной сети личной канцелярии Елизаветы и практическая синхронность создания аналогов сухопутного кадетского корпуса для пажей, моряков, инженеров и артиллеристов (с ликвидацией дублирующих структур) прямо намекают на присутствие за спиной Ивана Шувалова более влиятельной персоны — заранее рассчитавшей программу мероприятий по плавной замене раздробленной ведомственной системы обучения единой общегосударственной.

По-видимому, в 1751-м завершилась её разработка, и тогда же определились ключевые исполнители — М. М. Голицын, П. И. Шувалов и, понятно, И. И. Шувалов. Примечательна та изящность, с какой покровитель Ивана Шувалова превратил первых двух из явных или скрытых противников реформы в её пособников.

И адмирал, и генерал, вряд ли подозревая о конечной цели, просто исполнили поручение императрицы по централизации учебного процесса, каждый в своём ведомстве...

Кстати, идея объединения «учеников от артиллерии» с их товарищами из Инженерного корпуса принадлежала А. П. Ганнибалу, и по логике именно ему следовало доверить это дело. Однако императрице требовалось отвлечь П. И. Шувалова от Сухопутного шляхетского корпуса, и 14 декабря 1755 года Военная коллегия рекомендовала в командиры канцелярии Главной артиллерии и фортификации не Абрама Петровича, а Петра Ивановича. Чтобы развести двух «медведей» по разным «берлогам», 25 декабря генерал-майора инженерных войск Ганнибала переименовали в армейские генерал-лейтенанты. И только 4 июля 1756 года сделали его генерал-инженером, то есть командующим всеми инженерными частями России на правах первого заместителя Шувалова3. Так причудливо елизаветинская реформа образования отразилась на судьбе прадеда Александра Сергеевича Пушкина.

А жизнь Ивана Шувалова претерпела из-за неё метаморфозы и вовсе удивительные. О фаворе Ивана Ивановича бытует много легенд. Самая популярная связывает политический взлёт скромного и нечестолюбивого юноши с интригами Мавры Егоровны Шуваловой — давней подруги Елизаветы Петровны и супруги Петра Шувалова. Другая версия — с будущей Екатериной II, якобы сблизившейся с ним на почве любви к чтению4. Но в нашем распоряжении есть беспристрастные свидетели истины. Прежде всего делопроизводственный архив Придворной конторы. В одной из подшивок, хранящихся в РГАДА, среди множества списков придворных затерялся поразительный источник — отчёт учителя Иоганна Фрейсле-бена об успеваемости пажей. Не копия, подлинник — но лежит не рядом с другими аналогичными отчётами, не в бумагах пажеского гофмейстера, а среди посторонних документов. Судя по всему, его по какой-то причине изъяли из «родного» собрания, а после использования забыли (или не спешили) вернуть обратно. Дата на нём интересная — 17 апреля 1748 года. То есть он предшествовал массовому выпуску пажей в офицеры в сентябре 1748-го и пожалованию Ивана Шувалова в камер-пажи (8 сентября 1748-го).

Фрейслебен докладывал обер-гофмаршалу Д. А. Шепелеву. А кому мог докладывать Шепелев, глава Придворной конторы? Своему шефу, то есть императрице. Императрице же успеваемость пажей понадобилась, чтобы... выбрать того, кто, во-первых, подвидом юного царского фаворита займет место лидера профранцузской фракции в правительстве и, во-вторых, поможет ей с реорганизацией системы образования. Наилучших результатов в обучении, по ведомости гофмейстера, достиг паж «Иван меншей Шувалов», который «совершен во француском языке, изрядно говорит по-немецки, учил гисторию, географию, арифметику, геометрию и немного фортификации»5. С ним и пожелала познакомиться поближе Елизавета. Как мы знаем, знакомство её не разочаровало, даже напротив. Ей повезло с избранником; Ивана Шувалова не пришлось раскачивать. Он с удовольствием исполнял важную миссию, и, похоже, был не марионеткой, а товарищем и единомышленником «весёлой царицы».

Испытательный срок длился менее года. 4 сентября 1749-го 20-летний камер-паж (то есть армейский капитан) пополнил ряды генералитета (звание камер-юнкера приравнивалось к армейскому бригадиру) и приступил к исполнению своих главных обязанностей... Для начала — к поиску в Академии наук готового к сотрудничеству профессора. Содействие последнего требовалось, во-первых, для мирного переподчинения петербургского Академического университета будущей коллежской структуре, во-вторых, при основании университета московского. Приватные беседы с наперсником президента Академии наук К. Г. Разумовского, Г. Н. Тепловым, вполне могли привлечь внимание Ивана Шувалова к Михайле Васильевичу Ломоносову — учёному-стихотворцу с репутацией страшного скандалиста. Благо осенью 1749-го вокруг него разгорелись новые страсти. Отсутствие отчества Ивана Шувалова в газетном сообщении о пожаловании ему камер-юнкерского чина рассердило государыню. Теплов, наведя справки, назвал виновным выпускающего редактора «Санкт-Петербургских ведомостей», то есть Ломоносова. Хотел насолить «заклятому другу» и... ошибся.

Шувалов не преминул встретиться с «обидчиком» и... очень быстро завёл с ним приятельские отношения. То, что Иван Иванович действовал не по собственной инициативе, подтверждает на редкость быстрое устройство Ломоносову высочайшей аудиенции в Царском Селе — уже 27 августа 1750 года. Причём царица не ограничилась общими фразами и дежурным пожалованием к руке, а поинтересовалась мнением профессора о состоянии российской науки. Иначе бы тот не воскликнул в специально сочинённой по сему случаю оде: «Но истинно Петрова Дщерь к наукам матерски снисходит!» Елизавета одобрила его кандидатуру на роль «куратора» петербургского университета.

Впрочем, надлежало ещё создать университет московский и, больше того, продумать основы высшего российского образования. В период с осени 1750 до весны 1754 года Ломоносов и Шувалов подготовили проект университетского устава. Первым о нём заговорил, конечно же, Иван Иванович; Ломоносов с энтузиазмом поддержал идею и снабдил Шувалова собственным видением университетской конституции — о котором писал ещё в 1748-м. Менее опытный Иван Иванович не возражал, и ломоносовская схема послужила каркасом для российской модели университета. Далее они тщательно отшлифовали все детали, и 19 июля 1754 года документ было одобрен сенаторами, а 22-го — подписан ими. Далее он отправился за подписью к императрице.

Елизавета Петровна ознакомилась с ним до конца июля, но что-то ей не понравилось — из-за чего процитированная выше резолюция появилась на полях лишь через полгода. Какая из статей устава заронила сомнения, неизвестно, но, скорее всего, либо 5-я (о принадлежности истории философскому, а не юридическому факультету), либо 44-я (о порядке «пополнения» устава новыми пунктами). Зато уже 8 августа императрица определила местопребыванием университета здание бывшей аптеки у Воскресенских ворот. С сомнениями же помог покончить Л. Л. Блюментрост. По именному повелению он 4 или 5 января 1755 года выехал «для конференции» из Москвы, без проволочек попал на приём к Елизавете и, судя по всему, помог разобраться с дилеммой — раз вместе с И. И. Шуваловым тут же удостоился членства в новой правительственной структуре.

К сожалению, партнёрство Шувалова и Блюментроста на ниве реформы образования не сложилось. 17 января в придворной церкви оба присягнули на верность царице в новой должности, а уже 27 марта Лаврентий Лаврентьевич скончался. И к торжественному открытию Московского университета 26 апреля 1755 года возникшая в январе «коллегия просвещения» де-факто уже не существовала. Однако де-юре она функционировала, и, когда стало нужно, второй, тоже «свадебный» куратор — Фёдор Павлович Веселовский — не замедлил появиться (21 августа 1760 года). Пока же всю рутину непосредственного руководства университетом взял на себя Алексей Михайлович Аргамаков, коллежский советник, член Мануфактур-коллегии и сотрудник комиссии по составлению нового Уложения.

На то, чтобы поставить на ноги центральное учебное заведение, понадобилось три года. В апреле 1755-го за парты сели питомцы двух гимназий — для дворян и разночинцев. В июле слушать лекции пришли студенты философского факультета. Юридический и медицинский возникли в августе 1758-го.
Накопленный опыт позволил перейти к следующему этапу — отработке оптимальной модели провинциальной гимназии. Полигоном выбрали Казань. 13 июля 1758 года Сенат санкционировал инициативу И. И. Шувалова, и тот назначил директором гимназии помощника директора Московского университета коллежского асессора Михаила Ивановича Верёвкина6. Уже 25 января 1759 года казанские гимназисты приступили к занятиям, а через год Иван Шувалов имел на руках все нужные данные — после чего и подготовил доклад, раскрывающий смысл всех мероприятий, проведённых им с 1750 года. И 3 ноября 1760-го сенаторы ознакомились с проектом реформы системы российского образования, предусматривавшей введение единого для всех дворян трёхступенчатого обучения:

— дворянские школы в городах (преподавание русской грамматики, арифметики);
— дворянские гимназии в губернских и крупных уездных центрах (преподавание европейских языков и «оснований» наук);
— столичные высшие учебные заведения (кадетские корпуса, университеты).

К тому времени проблема переподчинения важнейших ведомственных «вузов» была практически урегулирована. С 16 декабря года Сухопутный Шляхетский корпус контролировал добрый приятель Ивана Шувалова, бригадир Алексей Петрович Мельгунов. 19 января 1760-го пост полновластного главы Петербургского университета и гимназии занял Ломоносов — уже реорганизовавший их в 1758-1759 годах своей властью члена Академической канцелярии по образцу университета Московского. 25 октября 1759-го создали Императорский пажеский корпус, порученный гофмейстеру Теодору-Генриху Чуди, швейцарцу, бывшем секретарю Ивана Шувалова. Судя по высочайшей инструкции, корпус задумывался как элитное учебное заведение наподобие британского Кембриджа или Царскосельского лицея, воспитывающее разносторонне развитых и ответственных молодых чиновников. Наконец, 23 октября года Иван Шувалов, используя право на «дополнение штата», заручился сенатским одобрением на создание в Петербурге общегосударственной Академии художеств (вместо разрозненных «ремесленных училищ» художников, архитекторов, скульпторов и т.д., имевшихся при Академии наук и чуть ли не при каждом мастере).

Четырём из вышеперечисленных заведений (кадетскому корпусу для военных, двум университетам для гражданских, Академии художеств для творчески одарённых) предстояло, перейдя под власть куратора Императорского Московского университета (читай: президента Коллегии Образования), наладить механизм обеспечения достойными кадрами армии и госучреждений. Морской кадетский, Инженерный и Артиллерийский кадетский, Пажеский корпус и, возможно, ряд других, готовивших специалистов особой квалификации, судя по всему, ожидало то же самое, но позднее. Гимназии же и школы дворянскими, похоже, назывались лишь номинально! Реально в них смогли бы учиться, пусть и отдельно от дворян, юноши всех сословий, даже крепостные (разумеется, при наличии вольной от помещика и необходимой для содержания денежной суммы; см. § 26 закона от 12 января 1755 года). Потому что именно такую практику завели гимназии Московского и Петербургского университетов — а им, конечно же, постарались бы подражать и большинство провинциальных (в Казанской гимназии разночинное отделение появилось уже 10 мая 1759 года).

Итогом сенатского обсуждения стала рекомендация И. И. Шувалову, не пренебрегая консультацией с профессорами Академии наук, внести на апробацию штат общегосударственной системы образования. К рекомендации Иван Иванович прислушался, но в академических стенах столкнулся с пассивным сопротивлением реформе. Господа учёные не торопились с подачей своих мнений, а из тех, кто успел высказаться, многие отрицательно отозвались о возможности приёма в гимназии разночинцев. Не потому ли царский «фаворит» и предложил 20 марта 1761 года Сенату, не дожидаясь сочинения штатов Академией, запросить у государыни высочайшую резолюцию по принципам реформы, «дабы прежде, нежели в подробности школ вступить, повелено было воспитание и учение и вступление в службу на таком основании, как от меня подано, установить»7?

Похоже, планы Ивана Шувалова всерьёз задели кого-то из очень влиятельных персон. Хозяева петербургского университета догадались, что вот-вот потеряют и университет, и гимназию — почему и стали исподволь противодействовать сопернику. Едва ли Шувалов удивился тому, что 20 марта сенаторы сразу не поддержали идею обращения к императрице. Только 20 августа они возобновили прения по инициативе Ивана Ивановича, 13 сентября продолжили и 19 октября проголосовали за то, чтобы посоветовать царице одобрить закон о незачислении дворян в службу до 17 лет — дабы «обучатца им в назначиваемых в городах школах и гимназиях, а потом в здешнем и московском университете и в кадетском корпусе», после чего «по беспристрастном экзамине определять по склонности их и наукам и по желаниям в военную или гражданскую службу прапорщичьими чинами». Отличников планировалось поощрять дополнительным обучением (до 20 лет) с правом выпуска в ранге армейских подпоручика, поручика или капитана. А лентяев, ограничивающихся лишь знанием российской грамоты — штрафовать производством в армейские унтер-офицеры.

Цейтнот времени, отсутствие союзников (Пётр Иванович Шувалов уже тяжело болел), фактическая автономия университета и гимназии под опекой протеже Ивана Шувалова помешали сторонникам Разумовского и Теплова дать реформаторской партии должный и эффективный отпор. Как всегда, Елизавета Петровна рассчитала комбинацию до мелочей. И, как обычно, для себя отвела роль независимого арбитра, который не может не утвердить полезный для общества проект — пусть и в ущерб интересам одного из уважаемых ведомств... 29 октября 1761 года беловой экземпляр доклада завизировал первый сановник, затем ещё три — И. И. Неплюев, А. Г. Жеребцов, граф Р. Л. Воронцов и князь М. И. Шаховской. Однако на этом процедура и застопорилась: замешкались или затянули с подписанием А. И. Шувалов и И. И. Костюрин; прочие же сенаторы — князь Н. Ю. Трубецкой, князь А. Д. Голицын, князь И. В. Одоевский, князь М. М. Голицын, граф М. Л. Воронцов и П. И. Шувалов — «по сему не присудствовали»8. А 25 декабря 1761 года Елизавета Петровна скончалась, совсем немного не успев с приданием реформе необратимого характера.

Преемники же её распорядились достигнутым результатом по-разному. Пётр III предпочёл не связываться с оппозицией, тормозившей начинания И. И. Шувалова, и удовлетворился тем, что 14 марта 1762 года переподчинил Ивану Ивановичу (как директору) Сухопутный кадетский корпус, а 24 апреля — и Морской (М. М. Голицына 10 апреля выпроводили на пенсию), а также осиротевшую после смерти 4 января П. И. Шувалова Инженерную и Артиллерийскую школу. Покушаться на «бастион» К. Г. Разумовского и Г. Н. Теплова — петербургский университет — император не отважился — отчего и не узаконил сенатский вердикт от 19 октября 1761 года.

Екатерина II не завершила дело тётушки по другой причине — из-за личной неприязни к Ивану Шувалову. Внушения противников реформы просто легли на благодатную почву, и менее чем за год конструкция, возведённая Елизаветой и И. И. Шуваловым, подверглась полному разгрому. Сенатский доклад отправили в архив, Ивана Шувалова — путешествовать за границу (9 октября 1762 года), а Ф. П. Веселовского — в отставку (21 октября того же года). 2 марта 1763-го Екатерина постановила Академию художеств «совсем от университета отделить» и поручить Ивану Ивановичу Бецкому. А18 февраля 1763-го она повелела В. Е. Ададурову (куратору, сменившему Веселовского) превратить Московский университет в обычное учебное заведение3.

С кадетскими корпусами поступили проще. Их по очереди забрали у И. И. Шувалова: в августе 1762 года — Морской и Инженерную и Артиллерийскую школу (с 25 октября 1762 года — одноимённый кадетский корпус), в марте 1763-го — Сухопутный. Наконец, 2 мая 1763 года в отставку отправили и проводника шуваловской линии в петербургском университете — М. В. Ломоносова. Только вмешательство графа Григория Григорьевича Орлова позволило уже 13 мая исправить эту ошибку...

Так к лету 1763 года всё завершилось... Реальный шанс обрести (возможно, первой в мире!) единую общегосударственную систему высшего, среднего и начального образования Россия упустила... Правда, ровно через год Екатерина II осознала, что сотворила, и попыталась восстановить разрушенное. Сочинением нового проекта занялся Герард Фридрих Миллер, но из сей затеи ничего не вышло.

 

Во второй раз за реформу школы взялись через полтора десятилетия — пойдя по проторённому при Елизавете пути. 7 сентября 1782 года был сформирован правительственный орган (Комиссия по учреждению народных училищ), который в течение без малого четырёх лет подготовил принятие 5 августа 1786 года закона о системе народных училищ в губернских и уездных городах. Но, если проблему общегосударственной системы низшего и среднего образования таким путём и решили, то высшая школа так и осталась раздробленной по ведомствам...