Насколько, по-вашему, должен быть правдив человек? «На все 100!» — скажут многие из нас, не раздумывая. Потому что правда — превыше всего, потому что правда — это выбор сильных! И многим хочется верить в то, что они сильные. Остальные (неторопливые, вдумчивые, опасливые, хитрые) назовут вам другой процент и будут по-своему правы. Интересно, кем или чем определяется эта степень правдивости каждого из нас и степень стремления к правде. Группой крови, историей предков, количеством умных, добрых книг, прочитанных в детстве? Почему один спокойно воспримет ложь с улыбкой на устах, а другой тут же бросит вам в лицо «железный стих, облитый горечью и злостью»? У меня нет ответов на эти вопросы, но у меня есть не оставляющее ни на минуту ощущение, что Лермонтов был болезненно правдив. Наверное, обожженная смертью матери душа, оставшаяся без ее молитвы, испытала такое страдание, по сравнению с которым все остальное — пустяк. Вот почему сам Лермонтов и его герой, Печорин, к боли и страданиям других людей относятся сдержанно, а порой равнодушно. Вот почему они не боятся правды, а только лишь ее и готовы говорить и слышать. И если для других это яд, то для них — живая вода.

Не буду утверждать, что до Лермонтова в русской литературе не было «правдорубов». Были! Но почти все, боясь расправы, отступали. Он — нет!
Он первый сказал правду о гибели Пушкина и пригрозил подлецам, «жадною толпой стоящим у трона», божьим судом, от которого не уйти. И это в 23 года!
Он первый сказал своему поколению, что оно «позорно малодушно», бесплодно, раболепно.
Он первый сказал мужчинам, что они перестали быть мужчинами («Богатыри — не вы!»), а превратились в трусливых низкопоклонников, «презренных рабов».
Он первый сказал женщинам, что они разучились любить (а именно в этом и состоит их предназначение!), что они способны «камень положить» в руку всем сердцем любящего их человека.
Он первый честно назвал свою любовь к отчизне «странной», потому что любить ее всю способен только святой.

А я люблю и уважаю человека и поэта Лермонтова за его всепроникающую и всепронзающую правдивость, от которой он не мог отказаться даже во имя жизни.