Аннотация. В статье рассматривается художественный мир В.А.Жуковского как целостная идейно-философская и художественно-эстетическая система, отражающая романтическое миропонимание поэта. Ключевые слова: русская лирика, литературное направление, жанр, стиль, поэтика.

 

Abstract. The article considers the art world of V.A.Zhukovsky as a complete ideological and esthetic system in which the romantic outlook on the poet is reflected.

Keywords: Russian lyrics, literary direction, genre, style, poetics.

 

 

 

Основная задача, стоящая перед учителем при изучении лирики В.А.Жуковского, — сформировать понятие о романтизме как литературном направлении и художественном методе, дать представление о жанре баллады. Этим обусловлено обращение к более широкому, чем обозначено в программе (1), кругу источников — произведениям, в которых отражаются разные формы проявления романтического двоемирия.

 

Цели: формирование понятия о романтическом двоемирии как системообразующем начале поэзии В.А. Жуковского, определяющем философскую концепцию его стихотворений, их жанрово-композиционные и стилистические особенности, а также понятия о «невыразимом» — эстетическом принципе романтической поэзии, нашедшем отражение в художественной структуре произведений Жуковского, обусловившем своеобразие его поэтики и стиля.

При освоении сложного теоретико-литературного и историко-литературного материала мы предпочли репродуктивный метод и форму лекции с элементами беседы.

 

Противоречие между идеалом и действительностью, разочарование в жизни порождает в романтическом искусстве концепцию двоемирия — представление о неразрешимом конфликте и вечном противостоянии двух начал: идеального и реального, духовного и материального. В стихотворении «Путешественник» (1809) Жуковский так раскрывает сущность этого конфликта: «И вовеки надо мною /Не сольётся, как поднесь, /Небо светлое с землёю... / Там не будет вечно здесь». На особом, условном языке романтической поэзии «здесь» — это конкретная жизнь с её реальными тяготами и невзгодами. «Здесь» господствуют традиции, предрассудки, роковое бессилие человека. «Там» — это особый мир, где человеческая душа обретает всю полноту бытия; это мир идеала, мир далёкой и недостижимой мечты.

 

Во многих произведениях Жуковского «здесь» противопоставляется «там». Характерные для поэта философские размышления о быстротечности жизни, её жестокой неустроенности, неосуществимости мечты, близости смерти определяют идейно-художественную структуру баллады «Эолова арфа» (1814). В основе сюжета — романтический конфликт: герои баллады Арминий и Минвана находятся на разных ступенях социальной лестницы. Арминий — нищий певец, Минвана бесконечно далека от него как царевна. Основную часть текста баллады составляет сцена свидания влюблённых в саду, под покровом ночи, и их диалог. Певец Арминий, исполненный пророческой тревоги, говорит о будущей встрече, о соединении с любимой в «мире ином». Однако тоска по земному, реальному счастью, сознание его недосягаемости и невозможности отказаться от мысли о нём пронизывает этот монолог. Мысли героя о смерти (при всей их грустной примирённости) звучат трагически. «Залогом прекрасных минувшего дней» он оставляет Минване свою арфу.

 

Свидание влюблённых действительно оказалось последним. Арминий разлучён с Мин-ваной и умирает в изгнании, о чём Минвана узнаёт по звуку оставленной им в саду арфы. Автор показывает, что в этом мире, «здесь», счастье героев невозможно, они разделены пропастью. Сословное и имущественное неравенство разделяет героев, воздвигает между ними непреодолимые преграды. Но есть иной мир — мир чистой любви и духовности, в котором нет царевны Минваны и бедного певца Арминия, а есть Он и Она, они любят друг друга и в этой любви равны. Перед этим чувством героев нет никаких препятствий и преград. Разлука делает чувства героев ещё крепче, а смерть не разлучает их, а соединяет в вечной прекрасной жизни. Стихотворение заканчивается мистически: тени Арминия и Минваны летят над знакомым садом, любимое дерево приветствует их шорохом листьев, звучит арфа. Финал баллады — поэтическая метафора, утверждающая силу вечной любви.

 

«Там» в лирике Жуковского — понятие сложное, эстетически и философски неоднозначное. Было бы прямолинейно истолковывать «там» как иллюзорный мир мечты, созданный творческой фантазией художника. Для Жуковского мир этот был не только воображаемым, но и вполне реальным. «Там» — это «сердца нетленные блага: любовь и сладость возвышенных мыслей» («Теон и Эсхин»); это и верность, и красота, и поэзия, то есть всё самое ценное в человеческой жизни. В примечании к стихотворению «Лалла Рук» Жуковский писал: «Прекрасное существует, но его нет, ибо оно является нам только минутами, для того единственно, чтобы нам сказаться, оживить нас, возвысить нашу душу...» [1,1: 461]. Квинтэссенцией романтического идеализма поэта стали строки: «Ах! не с нами обитает/Гений чистой красоты, /Лишь порой он навещает/Нас с небесной высоты...» («Лалла Рук») [1,1:359]. Таким образом, прекрасное и в жизни, и в искусстве — это идеальная субстанция, символ духовного инобытия.

 

С другой стороны, земное «здесь», как полагает автор, является необходимым этапом к идеальному «там». «Здесь» человек приобретает некие залоги, без которых невозможно обрести желанный покой инобытия: добрые дела, богатство впечатлений, общение с друзьями, память в сердце близких. Но «здесь», то есть действительность, скована условностями и обязанностями; она требует от личности ряда ограничений, сковывает человека и не позволяет ему полностью раскрыть своё я. Земная жизнь содержит неразрешимые противоречия, которые могут быть устранены лишь за видимой гранью бытия, поэтому она окрашена глубокой печалью.

 

Эти мысли составляют философскую основу элегической баллады «Теон и Эсхин» (1814). В ней в типичной для Жуковского манере ставится проблема истинных и мнимых ценностей человеческой жизни, вопрос о счастье и путях к нему. Два друга — Теон и Эсхин — выразители противоположных этических взглядов. Эсхин обращен к внешней жизни, Теон — к внутренней. Для Эсхина смысл жизни — земные радости, богатство, слава, земная любовь. Он искал счастья, скитаясь по свету, но счастье, «как тень, убегало». «Эсхин пришёл к скептицизму, разочарованиям, душевной скуке, он разуверился в возможности счастья — таков опыт его жизни. Жизненная активность Эсхина оказалась несостоятельной» [2: 23].

 

Скитаниям Эсхина автор противопоставляет нравственные искания Теона. Герой показан в трагическую минуту жизни: умерла его жена и он переживает страшное горе, но Теон не считает, что жизнь прожита зря и счастье невозможно. «Если человек хочет быть счастливым, то своё счастье он должен искать в том, что никто, даже судьба, не смогут у него отнять. В жизни почти всё тленно и ненадёжно, обманчиво; не подвержено тлению и утрате лишь то, что хранится в собственной душе, то, что сам человек может сберечь» [2: 24]. Пережитое счастье большой любви, возвысившей душу человека и давшей ему возможность постичь высокий смысл бытия, утверждается героем стихотворения как неподвластная времени ценность: «Для сердца прошедшее вечно. / Страданье в разлуке есть та же любовь;/Над сердцем утрата бессильна» [1,1 ;213]. Земная жизнь может быть прекрасной, если человек способен открыть в ней высокие наслаждения и общечеловеческие ценности. Они не исчезают бесследно, а рождаются непрерывно, передаются от души к душе, и земная жизнь наполняется ими. Со смертью человека не исчезают любовь, добро и красота.

 

Романтическое мироощущение Жуковского проявляется не только в его философской концепции мира и человека, но и в эстетике. В стихотворении «Невыразимое» (1819) раскрывается философия искусства как процесса познания тайны бытия, тайны невыразимого. Подзаголовок «Отрывок» означает, что этот текст относится к романтическому жанру фрагмента.

 

Анализ стихотворения можно начать с определения антитез, организующих образный строй текста и передающих романтическое двоемирие. В стихотворении воспроизводятся общепризнанные для романтика контрасты: земное — небесное, свобода — усилие, «разновидное» — «единство», мёртвое — живое и др. Первая строка: «Что наш язык земной пред дивною природой?» [1,1:336], — содержит противопоставление: язык земной и дивная природа. У Жуковского, как и у других представителей романтизма, природа является совершенным воплощением Божественной идеи и потому — неземным миром. В контексте стихотворения «дивная» — значит «неземная», «Божественная», а «земной» — человеческий, ограниченный, бедный.

 

Центральное понятие стихотворения — невыразимое — появляется в 8-й строке как завершение цепи рассуждений с подчёркнуто логической структурой: природа и красота не поддаются выражению.

 

Напряжение, вызванное исходной коллизией, нарастает: поэт даёт развёрнутую картину усилий земного языка «создание в словах пересоздать» (строки 11—20). С выдвижением на первый план в стихотворении темы творчества содержанием антитез становятся понятия, значимые для художника: Божественное «создание» — «слово», невыразимое — выраженье, желание «названье дать» — безмолвие. Чем же оборачиваются усилия вдохновения? Смятенным состоянием души, болезненным чувством и, наконец, поражением: «И обессиленно безмолвствует искусство?» [1,1:336].

 

В стихотворении изображены две картины захода солнца. Одна из зарисовок (строки 21—28) воспроизводит то, что «видимо очам»: «пламень облаков», отблески на воде, «пожар» на берегу. Эти «яркие», «блестящие», «пышные» проявления доступны разуму («Легко их ловит мысль крылата...») и могут быть выражены в слове («И есть слова для их блестящей красоты»). Что же недоступно художнику? Ответ содержится в 29—42-й строках. Нельзя ответить на вопрос, почему возникают стремление умчаться вдаль, воспоминания о старине, о молодости, былых мечтаниях, обо всём «милом, радостном и скорбном» в прошлом, ощущение, что «горе2 душа летит». Итак, невыразимое — это область душевных переживаний, которые невозможно выразить с помощью обычных слов. Это высшая духовность, таинственная жизнь духа, «присутствие Создателя в созданье»; невыразимое — это тайна мироздания, красота мира в целом.

 

Идеал и действительность как художественные полюса романтического мира предстают в отрывке в психологическом переживании. Лирический герой Жуковского не только размышляет о способности искусства выразить сущность бытия, но, включая в процесс анализа собственные ощущения, художественными средствами доказывает необходимость «молчания»: «И лишь молчание понятно говорит» [1,1:337]. Только молчание достойно невыразимого.

 

Но может ли поэт отрицать смысл поэтического слова? Какое впечатление остаётся по прочтении стихотворения? Нельзя не признать, что оно внушило нам нечто о невыразимом—какие-то идеи, представления, вызвало образы, чувства, установки и т. д. Поэт настойчиво указывает на невыразимое семикратным употреблением местоимения «сей»; система определений передаёт особую привлекательность невыразимого: «волнующее нас», «обворожающего глас», «к далёкому стремленье», «шепнувшее душе воспоминанье», «сходящая святыня с вышины». За всем этим скрывается стремление проникнуть в невыразимое, попытаться сделать его выразимым. Невыразимое называется, определяется, описывается, указывается. Не утратив тайны, оно оказывается достижимым посредством приобщения к тайне системой символических жестов, смысл которых — дать возможность испытать присутствие невыразимого, вовлечь в центростремительное движение к нему.

 

Завершая комментированное чтение текста, определим основные составляющие понятия «говорящее молчание». Во-первых, это молчание, наступающее после речи. Оно представляет собой смысловое пространство, в котором суммируются итоги речи, складывается впечатление. Во-вторых, молчание — это отказ от речи, её отрицание. В-третьих, молчание трактуется как откровение, своеобразный способ приближения к невыразимому, приобщения к тайне.

 

Для выражения явлений духовной жизни поэт ищет особый язык. Стремление выразить невыразимое определяет принципы поэтики и стиля Жуковского. Одним из основных в творчестве поэта является принцип семантической наполненности слова. Тонкий анализ стиля произведений Жуковского дан в монографии Г.А.Гуковского «Пушкин и русские романтики». Учёный проследил, как отменяется в стихотворениях «Невыразимое», «Вечер» и др. предметный, объективный смысл слов и они начинают значить гораздо больше, чем значат «терминологически». «В семантических связях стиха выступали на первый план эмоциональные черты слова, точнее его смысловые обертоны, те дополнительные смыслы (ореолы значений), которые, не будучи заключены с полной ясностью в отдельном слове, подчёркивались в нём оттого, что оно вступало в нелогичное соотношение с другими словами» [3:42]. Обращаясь к тексту другой, ассоциативно-эмоциональной стороной, слово наполняется таинственным, глубоким смыслом. Его предметное значение ослабляется, на первый план выдвигаются скрытые в слове эмоциональные ассоциации, что позволяет запечатлеть самые тонкие, едва уловимые, постоянно изменяющиеся оттенки настроений, сложные, смутные, противоречивые состояния души.

 

Поэты-романтики преодолевали однозначность слова, не только наполнив его смыслом, но и сделав звучащим. Музыкальность в поэзии Жуковского — это эстетический принцип, который находит выражение в соответствующих приёмах. Жуковский строит свои стихотворения по законам музыкального произведения. Так, основу диалога Арминия и Минваны в балладе «Эолова арфа» составляет развитие и сплетение двух тем: темы Арминия — минорной, трагической, напряжённой, и темы Минваны — лирической, мягкой, задушевной. Взаимно переплетаясь, перебивая и дополняя друг друга, они образуют единую лирическую партитуру текста. В элегии «Вечер» (1806) развитие поэтической идеи приобретает форму смены тональностей, лейтмотивов. С музыкальностью связан и такой приём, как песенная суммарность словоупотребления. В поэтической лексике Жуковского опорными словами являются обобщённые обозначения эмоций: «воспоминание», «скорбь», «радость», «тишина», «жизнь», «любовь» — слова, актуализирующие опыт, исходящий из глубин эмоциональной жизни человека. В «суммарности» этих слов скрыты большие смысловые резервы.

 

Для стиля Жуковского показательна и эстетика «сквозного слова», то есть такого слова, которое переходит из одного стихотворения в другое, подключаясь к широкому контексту творчества писателя. Это такие слова, как: крылья, очарование, надежда, Там, Здесь, судьба, сон и др. Приёмом, создающим музыкальность, является использование разных типов повторов: звуковых, лексических, синтаксических, вариаций одних и тех же образных, сюжетных мотивов. Так, в элегии «Море» (1822) с помощью фонических средств расставляются акценты в развитии философской темы. Основным ассонансным звуком является ударное в ключевом слове «о». Льющуюся, как морская вода, мелодию прерывают аллитерации на «т» («темные тучи» и др.), оставляющие впечатление глухих ударов. Это противостояние звуков отражает неустанную борьбу двух начал, вселенское столкновение с силами зла.

 

С эстетикой «невыразимого» связано и широкое обращение Жуковского к символам. Романтики считали «внешний мир» двойственным, скрывающим за видимыми явлениями свою таинственную сущность. Художественные обобщения совершались ими на путях символизации явлений. Например, в элегии «Море» море, небо и буря — это символические образы. Символическое значение имеют образы берега, чёлна, звезды и др. «Особенно любим поэтом символический образ звезды. Звёзды небес у Жуковского — это какие-то маяки жизни; горит звезда на тёмном небе — открыт жизненный путь человеку; это идеал, манящий издали, спутник человека в жизненном плавании; сигнал приближения к "очарованному Там"» [2:62—63].

 

Для романтизма характерно широкое использование условных форм художественной изобразительности. Влечение к загадкам бытия, к таинственному и неведомому определило чрезвычайную интенсивность романтической фантастики, которая утвердилась и широко реализовала свою природу в жанре баллады. В поэзии Жуковского фантастика выполняет различные функции.

 

О фантастической власти над человеком необъяснимых, загадочных сил речь идёт в балладе «Лесной царь» (1818). Это перевод баллады И.-В.Гёте «Erlkonig», сюжет которой немецкий поэт-философ заимствовал в датском народном эпосе. Отступая от подлинника, Жуковский сохранил в переводе главное — атмосферу тревоги, предчувствие гибели, трагедии. Фантастический сюжет обнаруживает борьбу жизни и смерти, человека и могущественных надличных начал бытия, добра и зла. В балладе «Людмила» (1808)3 фантастическое выражает идею возмездия за неверие в благость деяний Бога. Сохраняя сюжетную схему баллады Бюргера, Жуковский переносит действие в Россию эпохи Ливонской войны. Людмила тщетно ждёт своего жениха, который ушёл в поход с грозной ратью славян: ему не суждено вернуться. Горе Людмилы бесконечно, она не хочет больше жить, призывает смерть, упрекает Бога, который сулил ей счастье. Жуковский был убеждён, что истинное величие человека состоит в способности преодолевать даже невыносимое горе. Людмила отдаётся скорби и погибает. Смерть души получает художественное воплощение в фантастическом сюжете. Мёртвый жених, давно истлевший в гробу, восстал из могилы и явился за Людмилой. «Гооб, откройся; полно жиль;/Дважды сердцу не любить» [1, 2: 8], — восклицает в страстном отчаянии Людмила. Но вот гроб открылся — и мертвец принял невесту в свои объятия. Выразительно передан ужас героини: «...каменеет, / Меркнут очи, кровь хладеет...» [1,2: 13]. Поэт романтическими средствами стремится доказать, как неразумно и опасно для человека стремление к личному счастью вопреки воле Провидения, утрата любви и веры.

 

Иную функцию выполняет фантастика в балладе «Светлана» (1808—1812). Действие начинается «в крещенский вечерок», когда девушки традиционно гадают о своём будущем. Поэт тонко и психологически достоверно воспроизводит внутренний мир героини. Её чувства предельно напряжены, насторожённое внимание обращено на неведомое. Вглядывание в зеркало, соединяющее сон и явь, в темноте крещенской полночи становится завязкой сюжетных событий. Впереди героиню ждут испытания: она ощущает, что «гибель близко», в испугавшем её мертвеце узнаёт «милого друга». Развязка баллад «Людмила» и «Ленора» трагична. Здесь же после кульминационного момента следует неожиданное разрешение: «Ах!., и пробудилась...» [1, 2: 23]. Таинственная история оказалась страшной сказкой, приснившейся героине во время гадания. Картина утра является антитезой ночным страхам. «Статный гость», жених героини, возвращается к ней в добром здравии. Фантастическое в этом произведении становится средством усиления напряжённости и драматичности действия, художественным приёмом заострения ситуации, раскрытия характера в необычных, экстремальных положениях.

 

Итак, художественный мир Жуковского — это целостная идейно-философская и художественно-эстетическая система, отражающая на разных уровнях романтическое миропонимание поэта. Поэт заглядывает в нравственные глубины человеческой души, утверждает самоценность личности, ему доступны утончённые переживания. Особую прелесть и поэтичность придаёт лирике Жуковского её одухотворенность, высота выражаемого в ней нравственного чувства, «идеальность» — свойства, сделавшие поэта «идолом девственных сердец» (А.С.Пушкин). Великую будущность поэзии Жуковского предрекал А.С.Пушкин: «Его стихов пленительная сладость / Пройдёт веков завистливую даль» («К портрету Жуковского») [4:58].

 

 

 

ЛИТЕРАТУРА

 

1. ЖУКОВСКИЙ В.А. Собр. соч.: В 4 т. -М.; Л.: Гос. изд-во худ. лит., 1959. — Т. 1. — С. 480; Т. 2.-С. 451.

2. КАСАТКИНА В.Н. Поэзия В.А.Жуковского. - М: Изд-во МГУ, 1998. - С. 112.

3. ГУКОВСКИЙ ГА. Пушкин и русские романтики. — М., 1995.

4. ПУШКИН АС. Собр. соч.: В 10 т. -М.: Гос. изд-во худ. лит., 1959. — Т. 1. — С. 643.