В 2016 году исполнилось 250 лет со дня рождения великого историка

 

 

 

Император Александр I, граф Алексей Андреевич Аракчеев, Александр Сергеевич Пушкин, члены тайных политических обществ и их современники - все они были сопластниками, как очень точно заметил А.И. Герцен, то есть собратьями по определенному историческому слою. И эти столь различные сопластники постоянно помнили о предстоящем им в будущем суде Истории и сообразовывали с ним свои действия в настоящем. Люди пушкинской эпохи признавали и уважали достоинство и авторитет Истории. И это признание, и это уважение воспитал в них их великий современник Николай Михайлович Карамзин.

 

История отождествлялась с судом, произносимым потомством. На этом суде исторических лиц ждет очная ставка с их виной, грехом, прошлым.

 

 

Историческому суду предстоит взвесить все соображения "за" и "против", лишь после этого он произнесет свой окончательный приговор (2). Члены тайных обществ верили в неизбежность суда потомства, но в этот же суд верил и граф Аракчеев. Граф Алексей Андреевич завещал 50 тысяч рублей в награду будущему историку, который к столетию со дня смерти Александра I, то есть к 1925 году (!) напишет наиболее "полное" и "красноречивое" сочинение о его "благодетеле". К этому сроку сумма с процентами должна была возрасти до 800 тысяч рублей. Но это была лишь часть денег, завещанных графом Алексеем Андреевичем для увековечивания памяти монарха, который считал его своим "без лести преданным" другом. А вся сумма, которую граф завещал, чтобы увековечить память Александра Благословенного, к 1925 году должна была составить вместе с процентами 1 918 960 рублей! Аракчеев не захотел покупать продажных писак при своей жизни, он верил, что лишь через столетие может появиться беспристрастное историческое сочинение об Александре I и его "без лести преданном" слуге. Граф оказался оптимистом, такой работы нет до сих пор!

 

Одной из наиболее важных черт мировоззрения людей пушкинской эпохи была глубокая и искренняя убежденность в том, что суда Истории нельзя избежать: не существуют ни такие поступки, ни такие сферы общественной жизни, которые не подлежали бы суду потомства. Социальное время рассматривалось как время историческое (3). Будущее нельзя обмануть. Право на историческую память потомков нельзя было получить даром: лишь человеческая деятельность могла помочь "обрести земное (историческое) бессмертие" (4).

 

Подобный подход к историческому времени, к истории роднил пушкинскую эпоху с эпохой Возрождения.

Государственный историограф Карамзин приучил своих современников уважать Историю и бояться суда потомков. Окутанные бюрократической тайной "зоны вне критики" могут существовать в настоящем, но никак не в будущем. Суду истории подлежит всё без изъятия, для него нет невозможного или недоступного. По дошедшим до нас воспоминаниям современников, Карамзин "полагал, что потомство есть своего рода кассационный суд, который разбирает инстинктивно дела прошедших времен... и что есть великая историческая правда, которая восстанавливает честь и невинность тех деятелей, которых имена пострадали только от страстей и злобы или от предрассудков современников..." (5). Историк пользовался у современников огромным нравственным авторитетом, с которым не мог не считаться сам император Александр I.

 

 

Военные поселения были одной из самых важных государственных тайн, ревниво оберегаемой Александром I и графом Аракчеевым даже от ближайшего окружения. Созданию военных поселений не предшествовало опубликование каких-либо государственных актов, узаконивающих их существование. Военные поселения были вне сферы компетенции начальника Главного штаба, военного министра, Государственного совета. Все "келейно" решалось императором и Аракчеевым. Генерал-адъютант Закревский неодобрительно заметил в письме к своему другу и любимцу императора генералу Киселеву: военные поселения, "кажется, никакому отчету не подлежат в России, по всем частям введенному" (6). О каждом, кто пытался проникнуть на территорию военных поселений, докладывали лично царю.

 

А государственный историограф Карамзин был приглашен посетить поселения, причем сам - "всей России притеснитель" - граф Аракчеев его сопровождал и давал пояснения!

"Говорят, что наша история сама по себе менее других занимательна; не думаю: нужен только вкус, ум, талант. Можно выбрать, одушевить, раскрасить, и читатель удивится..."   Н.М. Карамзин

 

Считается, что поездка была организована для того, чтобы Карамзин написал панегирик поселениям и примирил общественное мнение с их существованием. В этом утверждении содержится лишь часть истины. И император, и Аракчеев могли игнорировать мнение современников. Император мог не считаться с отрицательным отношением подданных и своего ближайшего окружения к военным поселениям, но он считал своим долгом оправдаться в лице Карамзина перед самой Историей. И Александр I, и Аракчеев хотели заручиться беспристрастным и объективным свидетельством "привратника бессмертия" на предстоящем им суде Истории. Вероятно, сходная причина побудила Александра I посвятить Карамзина в важнейшую государственную тайну - отречение великого князя Константина Павловича от престола. А ведь число посвященных было ничтожно мало: многие важнейшие сановники об этой тайне и не подозревали.

 

Императрица Елизавета Алексеевна, супруга Александра I, давала историку читать свой дневник, в котором были отмечены все перипетии ее романа с кавалергардом Охотниковым: от этой связи родилась дочь Лиза, умершая во младенчестве. И эта сердечная тайна императрицы была известна историографу Карамзину.

 

При всех своих недостатках Александр I серьезно относился как к историку, так и к Истории. Он сознательно не хотел "мешать исторической откровенности" (7).

 

Характерно, что Александр I не посмел ни сгладить суровый исторический приговор, вынесенный Карамзиным Ивану Грозному, ни вычеркнуть слишком суровые обличения и описания жестоких казней.

Карамзин приучил современников к мысли о том, что История "питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества" (8).

 

И декабристы, и их современники верили в справедливость суда Истории и в абсолютную невозможность задобрить или же ввести в заблуждение потомков. Люди пушкинской эпохи были воспитаны Карамзиным в твердой уверенности, что любое недостойное деяние в настоящем будет Историей "произнесено с омерзением, во славу нравственного неуклонного правосудия" 9. Верили, что потомство отнесется к делу серьезно и не сможет обойтись без допроса свидетелей обвинения и защиты, то есть без подробного и добросовестного исторического следствия, и только после этого вынесет свой приговор. Можно было надеяться на оправдательный приговор, но нельзя было отрицать правомочность исторического суда. К Истории относились серьезно. Суда Истории боялись, пожалуй, больше, чем Страшного суда.

 

 

 

 

Примечания

 

1. Шекспир У. Гамлет. Избранные переводы. М., 1985. С. 512. (перевод Б.Л. Пастернака).

2. Вяземский П.А., князь. Полное собрание сочинений. СПб. 1882. Т. VII. С. 457, 461.

3. Барг М.А. Эпохи и идеи. Становление историзма. М., 1987. С. 245-248.

4. Там же. С. 248.

5. Цит. по: Козлов В.П. Н.М. Карамзин о Борисе Годунове (К характеристике общественно-политических и исторических взглядов) // Общественная мысль в России XIX в. Л., 1986. С. 25-26.

6. Сборник Императорского Русского исторического общества. Т. 78. Бумаги графа Арсения Андреевича Закревского. СПб., 1891. С. 233.

7. Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 271.

8. Карамзин Н.М. Сочинения: В 2 т. Т. 2. Л., 1984. С. 232.

9. Там же. С. 387.

 

 

 

Семен Экштут,  доктор философских наук