Распопин В. Н. О мире литературы, стилях и эпохе Возрождения.  Эпоха Ренессанса. Италия. Лекции по истории зарубежной литературы

 

Альбом иллюстраций "Эпоха Ренессанса. Италия"

I. Путешествие в мир литературы

Кто знает, откуда, с какого отправного пункта следует начинать путь в мир художественной литературы? Французский писатель ХХ века и биограф многих классиков, таких как Дюма, Бальзак, Байрон, Гюго, Андре Моруа в маленькой очаровательной книжке "Письма к Незнакомке" предлагал своему адресату два метода чтения: системный, то есть периодически упорядоченный, и "звездообразный". В первом случае читать следует так, как строится историко-филологическое образование: от азов - от литературы Древнего Мира и до наших дней; во втором - может быть, и бессистемно, но ухватывая из прочитанного наиболее интересные имена, события, и затем подбирая книги уже об этих именах и событиях; из них вычитывая новые имена и события... И так далее.

Мы с вами в основном пойдем по первому пути, ведь гуманитарный гимназический класс - первая ступень гуманитарного образования. Однако будут и некоторые отступления от этого пути. Сегодня - как раз такое.

Начать нам следовало с общего разговора о том, что же такое литература, далее ступить на тропу, ведущую в древний Вавилон и Иудею, затем - в Древнюю Грецию и Древний Рим... В общем, мы так и поступим. Но не сегодня. Сегодня, минуя временно НАЧАЛО, мы обратимся к СЕРЕДИНЕ, т.е. к величайшему в европейской культуре периоду - эпохе Возрождения и, вероятно, к величайшему имени этой эпохи - Шекспиру. В этом есть насущная необходимость для ваших учителей русской литературы и истории. Здесь же - и возможность для вас, узнав что-то новое, попробовать себя в том "звездообразном" методе чтения, что рекомендовал Андре Моруа.

Но прежде чем начать разговор об эпохе Ренессанса, скажу все же несколько вступительных слов о том, что же было до того, что же, собственно говоря, ВОЗРОЖДАЛОСЬ, о том, что такое ЧТО и что такое КАК в художественной культуре.

Все что и как начинаются четыре тысячи лет назад. Во всяком случае, все что и как, нам известные. Несомненно, начинается всё еще раньше, но мы об этом можем только догадываться. В Месопотамии мы впервые встречаемся с героем и его создателем, в деяних которых, как в коконе, как в шифрограмме, заключается уже очень многое, наверное, почти все, что в дальнейшем будет насыщать литературу и искусство всех времен и народов. Нам предстоит прочесть и обсудить эту древнейшую поэму "О всё видавшем" и установить следующий факт: в литературе и искусстве, оказывается, вовсе, во всяком случае, не всегда главное что. Часто главное - как. Чуть позднее мудрый "Экклезиаст" подтвердит нам это. Действительно, это так: ничто не ново под луной, хотя сама она, Луна, - сравнительно молодое новообразование, например, относительно Солнца, а тем более галактики.

В древности, как вам, вероятно, известно, не было ни радио, ни телевидения, ни телеграфа, а почту разносили бегуны и голуби. Может быть, поэтому культурные и философские открытия Древнего Востока (те самые что и как) или не дошли до древних греков, или те просто в них не поверили, в силу собственного, ни на какой другой народ не похожего, характера. Поэтому греки, во всяком случае, греки архаической эпохи, казалось бы, начали все сначала, заново создали не только все как, но и все что: от богов до городов. И только потом обратились к Востоку, и... греческое что уже у Пифагора начнет проявлять знакомые нам по древневавилонскому эпосу и Библии черты. Что уж говорить об эллинистическом периоде после "открытий" (в кавычках, разумеется) Александра Македонского, об императорском Риме, где сосуществовало множество культов, собственных и восточных почти на равных правах...

К концу античности мы окончательно убедимся, что все-таки, действительно, главное, наверное, как, а не что. Мы, но не они, не те, кто жил тогда и творил.

На рубеже тысячелетий, эпох, эр проблема что возвращается к человечеству с новой, может быть, небывалой доселе остротой. На окраине империи появляется проповедник и от имени Бога задает людям вопрос: как жить дальше? Как здесь звучит как что. Что делать вам с самими собой, с вашим отношением к Богу и миру? Убивать или любить? Бояться или любить? Выполнять условия старого иудейского договора: вы Мне - Я вам (вы Меня почитаете - Я вас выделяю из прочих) или переписать его, создать новый договор: вы Меня - Я вас - и все мы друг друга любим? И на любви нашей строим дальнейшие отношения, жизнь и мироздание?

Как, думаю, вам известно, договор был переписан. Что из этого получилось, вы тоже, в общих чертах, знаете. Возможно, слышали вы и неоднократно повторявшуюся на разных уровнях культуры и истории мысль о том, что после этого договора, ничего нового человечество уже не придумало. Впрочем, может быть, это и не совсем так. Но таковы уж сила, власть, могущество этой идеи, на которой перевоссоздана вся европейская (и не только) культура, что вопрос как поистине заслоняет от нас вопрос что почти всякий раз, когда мы обращаемся литературе и искусству Нового времени.

Итак, нам предстоит пройти долгий путь тысячелетий: от древневавилонской Песни о Гильгамеше ("О всё видавшем"), где мы найдем зачатки едва ли не всех живых и сегодня жанров (роман-миф, психологическая поэма, роман странствий, повесть "фэнтези"), от греко-римских сатир, плутовских романов, любовно-идиллических, пасторальных повестей и стихотворений, от греческих же сначала мистериально-культовых игрищ, затем высоких трагедий и остросоциальных злых сатир-комедий... Мы пройдем через кажущиеся такими мрачными, не только бессолнечными, но и беззвездными средние века, которые на самом деле окажутся чредой великих разрушений и малых возрождений, образно говоря, воплями мучающейся, бьющейся в судорогах матери-Геи, роженицы-истории, выплескивающей на поверхность планеты то вал бессмысленной, дикой, гигантской толпы-лавы, сметающей, уничтожающей все на своем пути, то организованные армии новопорожденного короля или князя, возмечтавшего о восстановлении Великой Римской империи, то вдруг дарящей новобожьему, еще не очень-то осознающему самого себя белому свету чистый, звонкий, разумный крик светлоликого учителя-младенца, мыслителя Боэция, или тихий, внятный голос мучительно-мудрого титанического Августина - одного из величайших учителей будущего человечества, в полном смысле слова единственного духовного учителя Льва Николаевича Толстого, или едва слышный, из тесной кельи, как из под земли, доносящийся звук лиры скромного византийского монаха Романа по прозвищу Сладкопевец, того самого, что впервые в истории украсил свои песни милым пустячком, которому суждена будет вечная жизнь - рифмой. Пройдем мы и дорогами зрелого Средневековья с его городскою и сельскою крепостью во всех значениях этого слова: от укрепленных башен и закрепощенных крестьян до самый крепкой твердыни - церкви, коей все были вассалами - от королей до нищих; с его расписанными, как по ранжиру, правилами и взаимоотношениями "слуга - господин", с его цехами и мозаиками, скульптурой и архитектурой, с его уже столь частыми попытками возрождения, что они неминуемо сливались в общее понятие прогресса и привели в конце концов к возрождению настоящему, пройдем путь от архаичных, неуклюже ворочающихся в сонной косноязыкости, но уже являющих миру лики новых, не похожих друг на друга, и все же в чем-то очень близких, европейских языков и культур, путь от английского "Беофульфа" и скандинавских, ирландских саг до стройных, милитаристски-галантных эпопей "Песнь о Нибелунгах" и "Сид", от анархистской коллективной гениальности бродячих и нищих латинских поэтов-матерщинников вагантов и придворного оркестра высоких индивидуальностей в куртуазной (рыцарской) лирике трубадуров до высших взлетов творческого гения европейского средневековья: яркого личностного творчества немцев Вальтера фон дер Фогельвейде и Вольфрама фон Эшенбаха, француза Кретьена де Труа, безымянных строителей европейских готических соборов.

II. Предпосылки эпохи Возрождения

Именно здесь в культуру возвращается забытая со времен античности личность со всеми ее правами и достоинствами. Здесь, в отличие от раннего европейского эпоса, вновь появится авторская позиция и в этических оценках тех или иных деяний персонажей, и в эстетическом восторге или негодовании каждого из названных поэтов, наконец, можно будет говорить о самом главном, самом интересном в нашем деле - о языке, стиле, явно различающемся, например, в песнях Фогельвейде и повести Гартмана, или во французской легкоироничной музе Кретьена и немецкой вдумчивой аккуратности Эшенбаха.

Но это литература. А как же быть, например, с зодчеством? Ясно ведь, что строительство храмов посвящено и обращено к Богу коллективными усилиями, усилиями народными. Так. Эти хрупкие, но прочные, устремленные ввысь стрелы, лестницы из камня, действительно, служили некими посланиями человечества Богу. (Оговорюсь: ХХ век, пересмотревший многое, иначе увидел и готические храмы. О. Мандельштам, например, сравнил их со стрелами, колющими небо, задевающими Бога за живое. Но то век ХХ, а мы пока далеко от него). Но я не зря сказал "лестницы". По ним каждый мог устремиться к небу. Еще они похожи на поднятую ввысь руку. И так может молиться человек. Так молились, например, Зевсу древние греки. Но так может молиться уже человек, пусть и не вышедший еще из "мы", но уже осознающий себя как "я". Долгий путь, отделяющий западноевропейское человечество от формулы "это мы, Господи" до формулы "это я, Господи", несмотря ни на какие грядущие откаты, пройден. Человек осознал себя личностью. Кто-то же ведь задумывал и проектировал эти лестницы в небо, эти соборы, кто-то, совершенно точно знавший: "Это я - тебе, Господи!"

И человек, так и держа поднятую руку к небу, лицом обернулся к тому, что тысячелетие отвергалось на всех официальных уровнях, объявлялось демонизмом и бесовщиной, обернулся и сказал: "Господи! Красота-то какая была! И не вся погибла! Посмотри, Отец небесный, ее еще можно возродить!" И показалось ему, что Бог спросил: "А ты готов к этому?" "Готов", - ответил человек.

И в самом деле, он стоял посреди большого, пусть грязного, города, почесывая искусанное блохами и вшами тело, слыша разносящуюся брань, вопли людей и животных, но видя вздымающиеся, взлетающие в небо шпили церквей, мимо которых в разные стороны света направлялись купеческие караваны, кое-где сверяющие время по башенным городским часам.

Он, действительно, был готов. Более того, он торопился. Он уже умел не только драться, грызть черствый хлеб, производить себе подобных и хором повторять за священником. Он научился думать. Научившись думать, он научился смеяться над соседом и собой, над толстым жадным батюшкой и над недалеким чванливым помещиком. Он понял, что не хочет быть ни кузнецом, ни лекарем, ни даже купцом. Он хочет читать и писать, он хочет общаться. "Пошли мне, Господь, второго", как было сказано в одном современном стихотворении. Господь послал. И эти двое, трое, четверо, эти уже многие в числе прочего задумались о себе, об окружающих и - ужас! - о самом Боге. Так родились разнообразные еретические и мистические тенденции на излете Средневековья. Так зародился крупнейший и важнейший в истории новой эры социальный и культурный процесс, называемый Ренессансом, или по-русски Возрождением.

Что это понятие означает? В узком смысле это возрождение гуманистического и гармонического духа античности. В широком смысле - возрождение гуманизма вообще. То есть, осознав себя личностью ("я сам"), человек прежде всего к себе, человеку, и обратился. Вы, думаю, знаете, что "гуманизм", "гуманный" собственно и означает "человеческий".

Где, в каком городе, у какого собора стоял этот первый гуманист? В Париже, выйдя из стен старейшего европейского университета? В германских землях, держа в руке свиток сочинений Фогельвейде? В Италии?.. Вообще говоря, и там, и там, и там. Ведущие европейские страны и земли к этому были готовы. Но вот второго Господь послал ему несомненно в Италии. Именно там, прежде всего во Флоренции, начался - и бурно! - этот процесс гуманизации. Почему именно в Италии? Проще всего, но вряд ли правильнее всего было бы сказать: потому что именно Италия некогда была сердцем Римской имерии, сиречь всего культурного мира. Но ведь до империи была высочайшая культура Греции, а еще раньше Египет и иные восточные страны и империи. Почему Возрождение, второй величайший культурный взлет человечества создали опять итальянцы, "макаронники", бабники, "козаностровцы"? Обычно нация, раз взлетев, на том и успокаивается, в лучшем случае предоставляя миру в дальнейшем разнообразные таланты, но не толкая его, мир, к новым качественным изменениям (египтяне, греки в древности, немцы в XVIII в., русские в XIX). Итальянцы дважды перекраивали всю европейскую цивилизацию. Вы думаете, они на этом успокоились? Нет. Конечно, в новых условиях, в условиях все более и более усиливающегося разделения интересов, труда, сфер знаний и их приложения, третьей эпохи Возрождения они не создали, но посмотрите... Открыв Новый Свет (генуэзец Христофор Колумб), расширив до края сначала земные горизонты, а затем и горизонты мироздания, создав, казалось, все возможные шедевры во всех возможных областях культуры и искусства, отдохнув и оглядевшись столетие, люди этой страны, раздираемой собственной гордыней и чудовищными аппетитами соседей-милитаристов, взяли и подарили человечеству маленький презент - оперу. Это итальянское изобретение, как плетью, подхлестнуло не только музыкантов и поэтов всего мира (причем не одних оперных композиторов, но и симфонистов), но, по-существу, создало новый театр и множество жанров, живущих и по сей день. Подумайте, были бы без итальянской оперы, например, бродвейские и голливудские мюзиклы или венская оперетта?

Но и это еще не все. В конце прошлого века французы братья Люмьеры изобрели синематограф. Тоже француз, Жорж Мельес в это же время придумал, как его использовать и стал снимать коротенькие игровые, художественные ленты. Американцы сделали кинематограф зрелищем, приносящим доход. Советские киношники наполнили его идейным содержанием. Но только итальянцы, едва вырвавшись из смертельных объятий фашизма и второй мировой войны, тут же, сразу, в сорок пятом году, по существу, создали тот кинематограф, который с полным правом носит название "искусство кино". Именно им и удалось сделать кино одновременно и народным, и интеллектуальным искусством. Переоценить сей факт невозможно.

Но почему же все-таки именно Италия столько дала культуре человечества? Может быть, потому, что благодатнейшая эта земля с древнейшими культурными традициями, земля, находящаяся на перекрестке всех важнейших европейских торговых путей, к XIV веку уже создала несколько десятков богатейших, свободных городов-полисов, а кроме того, на своей территории имела главную духовную цитадель христианского человечества - Рим, в котором обитал папа - наместик Бога на земле. К нему, к папе, продолжало, как в свое время, в столицу древней империи, стекаться отовсюду все лучшее, подобно тому, как еще недавно у нас в стране все лучшее стекалось в Москву.

А в этих полисах (городах-государствах, здесь - самодостаточных городах) ускоренными темпами происходило формирование нового уклада - капиталистического. Почему? Да потому что человек осознал себя как личность. А личность должна быть, не может не быть, если она личность, свободной. Свободу же может принести только богатство. Нет, можно, конечно, быть бедным и чуствовать себя свободным. Но тогда за эту бедность придется дорого платить, как платили, например, ваганты, как платили свободой творчества все художники древности, прославляя корыстолюбиых меценатов и князьков, иной раз и вообще-то звания человеческого не заслуживавших. Чтобы быть богатым и свободным, необходимо это самое богатство нажить. Как? Сидя у себя в замке или трудясь до седьмого пота на сюзерена в поле, не разбогатеешь. Не очень разбогатеешь и от зари до зари работая в кузнечном цехе или продавая пилюли от зубной боли. Впрочем, некоторые первоначальные средства уже заработаны отцами. Пустим их в рост, закупим мануфактуру и отвезем в соседний город, страну. Разбойники, бандиты? Страшно. Наймем свой отряд головорезов. Так начинает меняться уклад. Так появляются люди свободных профессий и взглядов. Так начинаются демократические реформы, сначала во Флоренции, где крестьян освободили еще в XIII в., затем в Парме, Болонье, Пистойе. Этот процесс освобождения, разумеется, идет неравномерно. Где-то он только предвидится, а где-то, как во Флоренции, уже очевиден. Понятно, что и закончится он (в целом эпоха Возрождения) в разных странах в разное время. В общем - на рубеже XVI - XVII вв.

А начнется - в Италии, в XIV. Наивысшего пика достигнет в XV.

Давайте коротко вспомним, что дал этот век, как и вся эпоха, человеческой культуре. Коротко и самое главное. Можно назвать несколько судьбоносных открытий, созданных эпохой, в том числе и итальянцами, причем, если и не ими, то ими введенных в круг активных человеческих интересов.

Это открытие перспективы в живописи. Первым здесь был итальянский художник Мазаччо. Разумеется, некоторое подобие уже существовало во фресках итальянца же Джотто, да даже еще и на античных фресках, но так продуманно, отчетливо, математически просчитанно, я бы сказал, специально употреблять перспективу стали только в XV веке и именно итальянцы. А художник и мыслитель Пьеро делла Франческо посвятил перспективе специальный научный труд.

Это, далее, еще один переворот в живописи, а именно отделение в самостоятельный вид живописи станковой, то есть маслом по холсту. Самые ранние работы в этом виде, какие мы знаем, принадлежат голландским мастерам, братьям ван Эйкам. Но рядом с ними работали многие итальянские живописцы, использовавшие это изобретение, прежде всего в создании портретного жанра. Параллельно с живописью бурно развиваются архитектура и скульптура, что совершенно естественно, ибо прежде всего итальянцам никуда не нужно было ездить, чтобы увидеть римские копии классических скульптур эллинской античности. Увидеть и захотеть сравниться с ними или даже превзойти. К тому же у скульпторов и архитекторов всегда есть богатый и независимый заказчик - церковь. Ваяй только вместо бесстыжих венер и аполлонов Мадонн да архангелов.

Далее, итальянская прежде всего поэзия, о которой в свое время будет речь особо, вполне усвоила и освоила все достижения предшественников и на их базе, как позднее будет с кинематографом, создала новый классический стиль.

Если столь бурно и быстро развивается жизнь общественная и жизнь искусства, то отчего же бы молчать науке? А она, кстати, и не молчит. Что такое математическое, например, толкование перспективы, как не наука? Но это все цветочки. Начиная с Николая Кузанского, истинная наука делает такой мощный шаг, что остановить ее уже будет невозможно.

Еще одна судьбоносная идея, тоже вряд ли новая, однако именно итальянскими возрожденцами переосмысленная и положенная в основу едва ли не всей идеологии. Идея эта состояла в том, что христианский Эдем - рай находится не где-нибудь, а на Земле, и не где-нибудь в Индии, например, а здесь, в благодатной и прекрасной Италии. Это означало, что люди, живущие здесь, обитают в раю.

Каково? Отсюда совсем уже недалеко до ощущения себя личностями, до полного разрыва с коллективным традиционным христианским сознанием. И в самом деле недалеко - каких-нибудь триста лет, когда романтики все это поймут сами и нам объяснят. Но этим тремстам лет надобно было еще пройти, надобно было пережить реформацию и контрреформацию с их гражданскими войнами, открыть и освоить Новый Свет, переделить многократно между наиболее сильными и Старый и Новый, погибнуть и возродиться.

Пока-то ведь мы только имеем человека, с поднятой к небу рукой стоящего у храма и мыслящего: "Это я, Господи!" На соседней башне, правда, уже отсчитывают минуты часы, означающие и "время - деньги", и "время - жизнь". Поэтому, человек, торопись, успевай раскрыть себя и создать себя за этот короткий отрезок вечности, называемый жизнью. И торопились, и создавали. Энциклопедист, один из титанов Возрождения Леон Баттиста Альберти скажет: "Кто умеет пользоваться временем, является господином всего, что он пожелает". Учились пользоваться временем. Великий лирик Петрарка не только благословлял "год, месяц, день и час", когда он встретил у порога церкви свою вечную любовь Лауру, но и придирчиво высчитывал, сколько часов, дней, месяцев потерял он в достаточно долгой своей по тем, да и по любым временам семидесятилетней жизни, отняв их у занятий поэзией, античностью, филологией для выполнения каких-либо ненужных, пустяковых дел, вроде, например, выполнения дипломатических поручений.

III. Три этапа развития культуры эпохи Возрождения

Раз заговорив о Петрарке, вернулись к литературе. Обратимся к ней и скажем, что эволюция ее в XIV - XVII вв. как единый исторический процесс прошла в своем развитии три основных этапа:

1. XIV - нач. XV вв. характеризуется расслоением и распадом средневековой общей культурной зоны (когда личность была только одна - БОГ, Бог - и все остальные, мир): это значит, что, например, в Испании и Франции создается железный режим мощного феодального государства, а в Италии бурно растет капитал. В самой Италии наряду с названным уже Франческо Петраркой и создателем европейской новеллы Джованни Боккаччо сосуществует архаичнейший, будто из какого-нибудь десятого века вышедший Франко Саккетти. Да тот же Петрарка, создатель новой поэзии, преклоняется перед отживающими свое столпами схоластики Парижского университета. Более того, если взять Европу в целом, то можно увидеть, как оживают экономические отношения, а культурные, наоборот, замирают. Вне Италии пока еще отсутствует и осознание своего времени как поворотного пункта в истории, отсутствует еще и сама идея возрождения античной классики, хотя интерес к античности усиливается. Усиливается и интерес к собственному творчеству и национальным традициям, фольклору, языку наконец.

2 этап начинается с середины XV в. Тут происходят три важные события: падение под напором ислама Византии со всеми вытекающими для Европы последствиями; окончание Столетней войны между французами и англичанами с полной переориентацией европейской политики и изобретение книгопечатания. 
Небольшое отступление. Что такое книга - знает каждый. Каждый должен знать и о том, что книги как таковые, привычного для нас вида, появились в мире только пятьсот лет назад. А что же было до того, как немец Гутенберг изобрел печатный станок? Как выглядела книга? Была ли она вообще? Если бы мы могли посетить крупнейшую и, к сожалению, погибшую еще в древности при пожаре знаменитую Александрийскую библиотеку, мы были бы немало удивлены. Ведь вместо столь привычных для нас деревянных или металлических стеллажей, заполненных томами или брошюрами, мы увидели бы почти такие же стеллажи, уставленные какими-то сосудами, наподобие наших широкогорлых кувшинов или ведер, а в них - трубочки и свитки. Эти свитки - и есть древние книги, энциклопедии, философские трактаты, романы, поэмы, драмы, от руки переписанные наемными писцами, или известными учеными-филологами, или грамотными монахами в скрипториумах. От руки... Представляете? От руки - перьями и кисточками, стильями, и не на бумаге, а на папирусе, то есть на тростнике, или на выделанной свиной коже - пергаменте. А еще раньше, еще раньше - библиотеки представляли собой собрания глиняных дощечек, косо и малоразборчиво исписанных остро заточенной палочкой... Так что открытие Гуттенберга, как вы понимаете, прецедентов не имеет.

С этим событием авторитет итальянской культуры быстро становится всеобщим. Идеи гуманизма, возрождения античности, созданные титаническими усилиями трех светочей человечества - Данте, Петрарки и Боккаччо - подхватываются представителями других стран Европы. Латынь проникает в самые медвежьи углы Старого Света, например, в Скандинавию. Разрушается старая неприступная крепость феодально-церковной идеологии, уступая идеологии гуманизма, подтверждающейся не только литературой и искусством, но и обилием всевозможных научных открытий и расширением географических горизонтов. И уже не просто человека, но человека свободного навека прославляет гуманистическая гармония Боттичелли, Леонардо, Рафаэля, Дюрера, Ариосто, Раннего Микеланджело, Рабле, поэтов Плеяды. Томас Мор создает свою знаменитую гуманистическую "Утопию". Политические писатели Макиавелли, Гвиччардини открывают эпохе закономерности исторического развития. Философы Фичино, Мирандолла, ла Раме возвращают интерес к величайшему древнегреческому мыслителю Платону. Лоренцо Валла, Деперье, Лютер пересматривают религиозные догмы. Наконец, Европу сотрясают крестьянская война в Германии и Нидерландская революция. У нас с вами, в России, начинается строительство государства присоединением к Москве Новгорода (1478), Твери (1485), создается знаменитый "Домострой", работают Иосиф Волоцкий, Максим Грек, Скорина.

В этот период складывается новая система литературных жанров, развивается до образцовых появившийся на рубеже XIII в. в Сицилии сонет, трансформируются и приобретают окончательную форму античные оды, элегии, эпиграммы.

Что же до совершенно новых, оригинальных жанров, то это, прежде всего, драматургия, в которой, видимо, кроме сценической площадки, да самой идеи, ничего от античности не осталось (пока!!), затем публицистика - жанр совершенно новый, если, конечно, не брать во внимание публицистов-разговорников античности: Сократа и последующих софистов. Публицистика, кстати, освоенная прежде всего французом Монтенем и названная им "эссе", что означает "опыт", как мало что другое придется ко двору в России, в русской литературе: от Радищева до Солженицына.

В этот период в словесности на первый план выдвигается проза, происходит настоящее рождение романа, условно говоря, реалистического: Ф. Рабле, Т. Нэш, М. Сервантес, М. Алеман, высшего расцвета достигает новелла: Боккаччо, Мазуччо, Маргарита Наваррская, наконец, появляются мемуары. Не исповедь, известная еще со времен Августина, а лишенные всякой экстатической исповедальности житейские заметки частного человека о самом себе: Челлини, Брантом.

Именно в этот период в национальных литературах закрепляются качественные, присущие только им черты: например, некоторый рационализм и чуство меры в соединении с тонким юмором, типичные для литературы Франции.

Писатель начинает осознавать себя не только как личность, но и как творца. Он отводит своей миссии высокое предназначение. Именно в этот период стал возможен всеевропейский авторитет отдельной личности, каким пользовался, например, Эразм Роттердамский.

3 этап проходит в обострившейся и усложнившейся политической и идеологической ситуации: с середины XVI в. по всей Европе прокатывается волна Контрреформации. Испания становится оплотом католицизма и феодализма, в Италии свободные города превращаются в маленькие монархии, крепнет власть князей в Германии, вводится "Индекс запрещенных книг", разворачивают свою деятельность иезуиты, утверждается инквизиция, Франция раздирается на части борьбой соперничающих феодальных группировок в период религиозных войн. На смену открывшимся горизонтам и перспективам, надеждам и мечтаниям возвращаются из глубины веков скептицизм и даже стоицизм. Глубокими трагическими тонами окрашивается творчество Монтеня, Камоэнса, Тассо, поздних Микеланджело, Сервантеса, Шекспира. 
Писатели, художники и философы синтезируют пережитое и не только лично ими, но в целом эпохой, подводят итоги, описывают закат. На смену классическому ренессансу приходит причудливый, минорный, надломленный маньеризм.  Таковы общие черты эпохи Возрождения в Европе.

IV. Литературные стили эпохи

"Человек - это стиль", - говаривал французский ученый XVIII в. Жорж Бюффон, а французский же писатель прошлого столетия Гюстав Флобер, характеризуя главную героиню своего главного романа, утверждал: "Мадам Бовари - это я". Что же это такое, стиль? Не будем пока вдаваться в подробности, приводить определения из словарей и энциклопедий. Скажем коротко: если ЧТО - это содержание, тогда КАК - это форма. Иногда форма становится содержанием произведения. Но всегда форма является содержанием творца произведения, его стилем. В этом смысле - форма, стиль - неотъемлемое свойство каждого художника. "В человеке всё должно быть прекрасно: и душа, и одежда, и мысли", - говорил Чехов. Горький говорил: "Человек - это звучит гордо". Данные высказывания - есть квинтэссенция самих Чехова и Горького, их стиль. И не только художественный, но и личностный, человеческий.

Однако стилем еще называются и главенствующие культурные, научные, художественные и философские направления определенного времени. Так, в литературе и искусстве, говоря о стилях, мы выделяем, например, ренессанс, маньеризм, барокко, рококо, классицизм, сентиментализм, романтизм, реализм, декаданс, модерн...

Опять же не время сейчас характеризовать все и каждый из этих стилей. Но прежде чем начать разговор о Шекспире, следует хотя бы коротко определить некоторые из них. И прежде всего, ренессанс. В широком смысле французский термин ренессанс - это и есть Возрождение. И как всей эпохе стилю ренессанс присущи ее общие черты. Это, прежде всего, антропоцентризм (то есть возведение человека в центр бытия, мироздания), вера в безграничные возможности человека, его воли и разума, пафос утверждения идеала гармонической, раскрепощенной творческой личности, обращение к человеку как высшему началу бытия, ощущение цельности и стройной закономерности мироздания, красоты и гармонии действительности, придающие искусству величественность и героический масштаб, это светский характер культуры, общее гуманистическое мировоззрение, обращение к литературному и культурному наследию античности. Это и одновременно веселость, комизм, буйство красок жизни вместе с пониманием глубокой трагичности бытия, ведь человек смертен. Комедии Шекспира ярче многого другого представляют именно эти качества стиля ренессанс.

Другой стиль эпохи (и главнейший в творчестве зрелого Шекспира) - маньеризм. Закат эпохи Возрождения был ознаменован крушением многих иллюзий и надежд. Костры контрреформации пылают по всей Европе, разграблено и почти уничтожено коренное население Америки, мироздание, выйдя из привычных мерок земной тверди, заставило человека ощутить не только себя, но и свою планету малой песчинкой, себя - почувствовать пусть мыслящим, но всего лишь тростником, гнущимся под ветром судеб. Народы, несмотря на недавние географические и астрономические открытия, как черепахи в панцирь, укрепляются в границы монархических государств, все более и более отделяясь друг от друга. Художники, наиболее чуткие к переменам, не могут не ощущать себя более всех остальных несчастными, одинокими, страдающими. Художники, правда, люди очень разные. Кто-то из них с удовольствием идет на службу к государям и воспевает их блеск, блеск их державы и двора, кто-то, наоборот, уходит в подполье и там творит для вечности.

Исходя их этого разнообразия, создаются и стили, приходящие на смену ренессансу. Первый - стиль маргиналов - маньеризм. Основа основ его - острое ощущение кризиса. Мир этих художников близок к хаосу. Ощущения манеристов - как раз те самые: люди - печинки, хрупкий тростник, колеблемый ветром. В результате величавая монументальность ренессанса сменяется текучестью, игрой дисгармоническими контрастами, парадоксами. Это искусство субъективно, рефлексивно. Оно более интеллектуально и отличается не столько широтой обзорой, сколько резкостью, остротой зрения. Ренессансный идеал личности, гармоническое сочетание духовного и физического, возвышенного и земного распадается на две половины - духовную и плотскую. И отсюда исходят два последствия: с одной стороны, искусство возвращается к спиритуализму, то есть к одиноким духовным и религиозным прозрениям средневековья, а с другой - скепсис Нового времени, то есть его насмешливое недоверие к провозглашаемым ценностям. "Дания - тюрьма", как говорит главный герой Шекспира. Маньеризм же еще и как бы зачинает главное направление искусства XVII века - барокко.

Что такое барокко? Это - универсализм, стремление охватить мыслью вселенную и найти в ней место человеку, пусть и являющемуся песчинкой в океане. У барочных художников последнее вызывает уже не растерянность и отчаяние, но парадоксальным образом - гордость и оптимизм благодаря вновь обретенной вере в созидательную мощь мысли, способной творить чудо (мы помним, какое мощное развитие получают в это время естественные и точные науки). Барокко в целом - это парад придворной роскоши эпохи короля-Солнца, Людовика XIV, это стиль петрбургских дворцов и лестниц. Но, разумеется, барочные художники не меньше маньеристов видели зло окружающего мира. И для них характерны размышления о страданиях, мученичестве, смерти. Иррационализма и тут много. Но место скепсиса, разочарования заняло теперь стремление преодолеть кризис, заново осмыслить высшую разумность миропорядка, включающего в себя и добро, и зло. Так из хаоса старых представлений рождался некий новый синтез, пытавшийся совместить противоречия.

Он, этот синтез, определил собой и некоторые специфические черты барочной поэтики. Маньеристской зыбкости форм, усложненности, даже затемненности мысли, ироническому скептицизму и холодноватой интеллектуальности барочные художники противопоставили особого рода уравновешенность, в крупных жанрах - монументальность, даже помпезность, картинную зрелищность, пышную риторику, экзальтацию чувств, повышенную театральность и декоративность. То есть все то, что чуть позже плавно перельется в классицизм с его неизменным триединством, а затем дочиста выхолощенное классицизмом, в новой ипостаси будет разыскиваться и расписываться сентиментализмом, с его поисками среди всей этой театральщины и парадности живой страдающей человеческой души, пока, наконец, не будет найдено, размерено, изучено и классифицировано романтизмом.