Распопин В. Н. Литература XIV и XV веков (обзор). Эпоха Ренессанса. Англия. Лекции по истории зарубежной литературы

Альбом иллюстраций "Эпоха Ренессанса. Англия"

1. Виклиф, Гауэр, Ленгленд

Развитие литературы в этот период в Британии идет в общих чертах так же, как и в других европейских странах. Начинается здесь все, кстати говоря, несколько раньше, чем на континенте, исключая лишь Италию и Испанию, наверное, с церковной реформы.

Епископ Джон Виклиф (1320 - 1384) выступил с проектом реформы, в основу которой было положено представление о церкви, очищенной от пороков, свободной от подчинения папе и пользующейся не латынью, а общеупотребительным языком. Виклиф и его последователи перевели Библию, тем самым выступив как зачинатели английской прозы. Таким образом, можно уверенно сказать, что Ян Гус и Иероним Пражский стали их продолжателями.

В конце XIV в. в Англии обострилась общественная борьба, разразилось знаменитое восстание Уота Тайлера, откликом на него стала латинская поэма "Глас Вопиющего" Джона Гауэра (1330 - 1408), объемная, насыщенная традициями классики, однако отражающая проблемы современные. Гауэр использовал для поэмы традиционную в средневековье форму ВИДЕНИЯ, ту же, что и Данте в "Божественной комедии".

Здесь, как в басне, людей и различные явления олицетворяют животные. Кентский Кабан - восставшее крестьянство, болтливая Сорока - сам Уот Тайлер. Вообще говоря, симпатии автора далеко не на стороне бунтовщиков, но скорее - мирных обывателей, против спокойной жизни которых и выступают, по мнению Гауэра, бунтовщики под водительством самого сатаны.

В духе средневековой традиции была создана и поэма "Видение Уильяма о Петре Пахаре" Уильяма Ленгленда (вторая половина XIV в.), приобретшая большую популярность в мятежные годы. Ее очень любили цитировать бунтари-проповедники, за которыми шли восставшие крестьяне, такие, как Джон Болл, сподвижник Тайлера, идейный вождь восстания.

В поэме описывается, как автор заснул на холмах Мальвернских (что в самой сердцевине Англии), и было ему видение: шли мимо него люди всех сословий и состояний. Разом, как на картине, увидел он все совершавшееся в его стране - от угнетения крестьянина до пышной, сытой жизни высшего общества.

Поэма Ленгленда как бы противостоит поэме Гауэра, хотя и Ленгленд с опаской смотрит на приближение коренных общественных перемен.

2. Джеффри Чосер

Крупнейшим автором английского проторенессанса был сын придворного поставщика вин, паж в свите сына короля Эдуарда III, участник Столетней войны, Джеффри Чосер (1340 - 1400). За время, проведенное во французском плену, он хорошо узнал куртуазную литературу, перевел "Роман о Розе", блестяще овладев таким образом французским литературным языком и выступив как родоначальник английской поэзии.

Важнейшее произведение раннего Чосера - "Книга герцогини" (1369), посвященная памяти жены Джона Гонта, герцога Ланкастерского. В изящной, еще совершенно средневековой поэме, уже выражено однако внимание к человеческим чувствам в том, как поэт говорит о скорби рыцаря по утраченной им даме. Здесь есть и античные образы, близкие к предвозрожденческому пониманию античного наследия как некоего идеала.

Познакомившись с жизнью и искусством Италии, Чосер стал популяризатором итальянской литературы в Англии, перевел фрагменты поэтических произведений Данте, Петрарки, Боккаччо, использовал их опыт в своей поэзии.

За "Книгой герцогини" последовали сатирические поэмы "Дом славы" и "Птичий парламент" (1382), высмеивающие деятельность парламента. Политическая борьба изображена здесь в виде птичьей перепалки, где уже видны те феодальные распри, что приведут Англию к смуте - войнам XV в. Алой и Белой Розы.

Далее следует поэма "Троил и Крессида", которая позже послужит источником пьесы Шекспира. Чосеру же для нее послужила источником поэма молодого Боккаччо "Филострато". На этой основе Чосер создал некий прообраз английской ренессансной мифологической поэмы. В этой вещи особенно интересно тонкое сочетание английского колорита с античной традицией, которое со временем будет характеризовать всю английскую ренессансную поэму вплоть до "Венеры и Адониса" Шекспира.

Зрелый Чосер служил в лондонской таможне. Этот пост дал ему возможность разносторонне ознакомиться с деловым бытом столицы, воочию увидеть те социальные типы, что появятся в его главной книге "Кентерберийские рассказы".

Эта поэма вышла из-под его пера в 1387 году. Она выросла на основе повествовательной традиции, истоки которой теряются в глубокой древности, заявившей о себе в литературе XIII-XIV вв. в итальянских новеллах, циклах сатирических сказок, "Римских деяниях" и других сборниках поучительных рассказов. В XIV в. сюжеты, подобранные у разных авторов и в разных источниках, объединяются уже в глубоко индивидуальном оформлении, например, в "Декамероне", где традиционный замысел воплотился в книгу национальных по форме и материалу новелл.

В поэтических "Кентерберийских рассказах" национальным было композиционное обрамление - обстановка места действия: таверна у дороги, ведущей в Кентербери, толпа паломников, в которой представлено, по существу, все английское общество - от феодалов до веселой толпы ремесленников и крестьян. Всего в компанию паломников набирается 29 человек. Почти каждый из них - живой и достаточно сложный образ человека своего времени; Чосер мастерски описывает отличным стихом привычки и одежды, манеру держать себя, речевые особенности персонажей.

Как различны герои, так различны и художественные средства Чосера. О набожном и храбром рыцаре он говорит с дружеской иронией, ведь слишком уж анахроничным смотрится рыцарь со своей куртуазностью в грубоватой, крикливой толпе простонародья. О сыне рыцаря, мальчике, полном задора, автор говорит с нежностью; о вороватом мажордоме, скряге и обманщике - с брезгливостью; с насмешкой - о бравых купцах и ремесленниках; с уважением - о крестьянине и праведном священнике, об оксфордском студенте, влюбленном в книги. О крестьянском же восстании Чосер отзывается с осуждением, едва ли даже не с ужасом.

В полной мере сатирический талант Чосера развертывается, когда речь заходит о монашестве и о духовенстве побогаче. Для Чосера все они - горсть паразитов, существующих за счет общества.

Блестящий жанр литературного портрета - вот что, может быть, является главным созданием Чосера. Вот, в качестве примера, портрет ткачихи из Бата.

А с ним болтала батская ткачиха,
На иноходце восседая лихо;
Но в храм
Пред ней протиснись кто-нибудь из дам, -
Вмиг забывала, в яростной гордыне -
О благодушии и благостыне.
Лицом пригожа и румяна.
Жена завидная она была.
И пятерых мужей пережила,
Гурьбы дружков девичьих не считая.

Что, спрошу я вас, изменилось за шесть с половиной столетий? Разве что конь уступил место лимузину.

Но вот мягкий юмор уступает жесткой сатире, когда автор описывает ненавистного ему продавца индульгенций.

Глаза его, как заячьи, блестели.
Растительности не было на теле,
А щеки гладкие - желты, как мыло.
Казалось, мерин он или кобыла,
И, хоть как будто хвастать было нечем,
Об этом сам он блеял по-овечьи...

По ходу произведения паломники рассказывают различные истории. Рыцарь - старинный куртуазный сюжет в духе рыцарского романа; плотник - смешную и непристойную историю в духе скоромного городского фольклора и т.д. В каждом рассказе раскрываются интересы и симпатии того или иного паломника, чем достигается индивидуализация персонажа, решается задача его изображения изнутри.

Чосера называют "отцом реализма". Причиной тому его искусство литературного портрета, который, выходит, появился в Европе раньше, чем портрет живописный. И действительно, читая "Кентерберийские рассказы", можно смело говорить о реализме как творческом методе, подразумевающем не только правдивое обобщенное изображение человека, типизирующее определенное общественное явление, но и отражение изменений, происходящих в обществе и человеке.

Итак, английский социум в портретной галерее Чосера - это социум в движении, в развитии, общество переходного периода, где феодальные порядки сильны, но устарели, где явлен новый человек развивающегося города. Из "Кентерберийских рассказов" ясно: не проповедникам христианского идеала принадлежит будущее, но деловым, полным сил и страстей людям, хотя они и менее почтенны и добродетельны, чем те же крестьянин и сельский священник.

Сюжеты рассказов большей частью реалистичны, в целом представляют собой совершенно ренессансную (по типу) энциклопедию английской жизни XIV в. и вместе с тем - энциклопедию же поэтических жанров времени: здесь и куртуазная повесть, и бытовая новелла, и лэ, и фаблио, и народная баллада, и пародия на рыцарскую авантюрную поэзию, и дидактическое повествование в стихах.

А, кроме того, намечаются и новые жанры, скажем, "маленькие трагедии", которые у Чосера излагает монах, поучительные исторические миниатюры, явно связанные с предренессансными мотивами.

В "Кентерберийских рассказах" заложена основа новой английской поэзии, опирающаяся на весь опыт передовой европейской поэзии и национальные песенные традиции.

В 70-е гг. прошлого столетия крупнейший итальянский кинорежиссер Пьер Паоло Пазолини снял фильм на сюжеты избранных новелл из "Кентерберийских рассказов" - шедевр, как и все, что он делал в кино. Фильм следует обязательно посмотреть, не забывая при этом только о том, что Пазолини - великий художник, яркая личность в искусстве, а значит все, что он делает - он делает по-своему, не экранизируя классику в привычном смысле, но пересоздавая ее не просто языком кинематографа, а собственным, глубоко индивидуальным поэтическим языком.

3. Историки и издатели

В начале XV в. работает ученый монах Джон Кангрейв (1393 - 1464). В своей "Хронике Англии" он изображает историю страны уже не как историю королей и царствований, но скорее как суд над королями от лица складывающейся английской нации.

Неоценимый вклад в развитие ренессансной культуры Англии внес великий издатель Уильям Кэкстон (1421 - 1491), создатель английского книгопечатания. Он долгие годы обучался в Нидерландах, затем в Англии создал несколько печатных дворов. И чего он только не издал!.. И огромную религиозную литературу, и библиотеку переводных рыцарских романов, и античных авторов, и книги путешествий, и руководства по шахматам, и массу самых разных пособий. Кэкстон по сути создал огромную школу переводчиков, ставшую первой и ведущей в Европе едва ли не вплоть до XIX в.

Книги Кэкстон издавал любовно, украшал их прекрасными иллюстрациями и миниатюрами. Являясь подлинным энциклопедистом, он и сам готовил к изданию рукописи таких шедевров, как "Кентерберийские рассказы" Чосера и "Смерть Артура" Мэлори.

4. Томас Мэлори

Томас Мэлори (1417 - 1471) - выходец из старого обедневшего знатного рода, вероятно, нормандского, хлебнувший горя на своем веку, человек, искушенный в воинском деле и рыцарском "вежестве".

Его огромный роман (и тоже своего рода энциклопедия) "Смерть Артура" внешне компилятивен, то есть пересказывает известные многочисленные романы и предания о легендарном короле бриттов и его рыцарях, впервые описанные еще в XII в. историком и поэтом Гальфридом Монмутским. Сам автор честно и постоянно ссылается на "французские книги", из коих он черпает материал. Однако это не пересказ и тем более не перевод французских романов, но произведение глубоко оригинальное, пусть и основывающееся на различных хорошо известных источниках.

"Смерть Артура" - подробнейшее повествование о том, как под властью Артура собрались разрозненные силы британского воинства, как возникло братство Круглого Стола, принимавшее в свои ряды лишь тех, кто полностью отвечал канонам идеального рыцарства. У Мэлори, как и ранее у Гальфрида, король Артур становится повелителем Европы. Эта рыцарская утопия Томаса Мэлори - может быть, первая утопия в новой европейской литературе. И она же, в отличие от других, распадается и гибнет от вполне реальных причин. Ее губит феодальная смута: недавние братья по Круглому Столу истребляют друг друга, а в выигрыше оказываются насильники и деспоты, которых до поры смирял Артур. Другая причина гибели артуровой утопии - в квазиутопическом стремлении совершить высший человеческих способностей подвиг - отыскать легендарный Грааль, чашу, в которую некогда собрали кровь распятого Христа. Таким образом, в романе Мэлори одновременно сосуществуют и утопия, и антиутопия, причем последняя как бы в двойном отражении.

Одним из принципиальнейших отличий этой книги от прочих рыцарских романов было не только то, что она написана превосходной прозой, а не стихом, но и то, что весь мир романа показан и воспринимается читателем, как мир, уже ушедший в прошлое.

В книге четко видна дистанция, отделяющая автора (и читателя) от описываемого им мира. А что такое чувство дистанции в данном случае, как не чувство исторической перспективы, откуда видно не столько то, что Круглый Стол когда-то существовал, сколько то, что его никогда больше не будет, что золотой век рыцарства неповторим и невозвратим. Вот и новация, близкая к рождающемуся в живописи представлению о перспективе.

Любопытно, что Мэлори - почти такая же загадка, как и Шекспир. Они были, кстати же, и земляками, происходя из графства Варвик (если иметь в виду Шекспира "стратфордианского"), оба пользовались огромной популярностью, не вызывая, однако, почему-то у современников особого интереса к реальной личности и биографии. В результате все, что мы о них знаем - по меньшей мере мало достоверно.

Но остались их творения, от Мэлори осталась великая "Смерть Артура" - плач по рыцарству, усиленный рождающимся чувством патриотизма.

5. Народная баллада Конец XIV и XV вв. ознаменовались замечательным явлением в английской словесности - появлением народной баллады, остросюжетного лирико-эпического стихотворения, с точки зрения крестьянства осветившего английскую историю. Английская и шотландская баллада - это огромный корпус произведений, высшей точкой развития которого являются баллады о Робине Гуде.

Первые сведения о балладе, посвященной этому народному герою, относятся к 1370 г., к кануну восстания Уота Тайлера, но, конечно, в нее вплелись отголоски более ранних текстов - XII и XIII вв. Этим объясняется, что в ряде случаев Робин выступает как противник нормандской знати и что он погиб, преданный монахиней нормандского происхождения. Однако самое главное в этих балладах - широкая картина английской жизни и ее подлинные народные герои - вольная ватага обитателей Шервудского леса. Так, на рубеже Возрождения в английской словесности уже существовало великое национальное произведение.

Поскольку в той или иной степени все знакомы с Робином Гудом, хотя бы по фильмам, я не буду подробно рассказывать его легендарную биографию, скажу лишь, что в центре всех баллад стоит Личность, характер, конкретный человек, в не просто эпический богатырь.

На русский язык шотландские и английские баллады переводились многократно, а наиболее яркие образцы представлены в творчестве А.К. Толстого, Марины Цветаевой и Самуила Маршака. Ниже приводятся в качестве примера четыре баллады, переведенные именно этими авторами.

Робин Гуд и лесники

(Перевод Марины Цветаевой)

Высок и строен Робин Гуд
Ему пятнадцать лет,
И веселее смельчака
Во всей округе нет.

Пришел однажды в Нотингем
Отважный Робин Гуд.
Глядит - пятнадцать лесников
Вино и пиво пьют.

Пятнадцать дюжих лесников
Пьют пиво, эль и джин,
- Все бедняки у нас в руках,
Не пикнет ни один!

- А ну, скажите, лесники,
Что нового в стране?
- Король на спор зовет стрелков.
- Ну что ж, мой лук при мне.

- Твой лук? - смеются лесники. -
Кто звал тебя, юнца?
Да ты, мальчишка, тетиву
Натянешь до конца?

- Я ставлю двадцать золотых,
Кладу на край стола.
Оленя за пятьсот шагов
Убьет моя стрела.

- Идет, - сказали лесники, -
Любой заклад хорош.
Оленя за пятьсот шагов,
Хоть лопни, не убьешь.

Но не успел никто из них
Ни охнуть, ни моргнуть,
Как Робин за пятьсот шагов
Попал оленю в грудь.

Один прыжок, другой прыжок,
Олень на землю лег.
- Моя победа, лесники,
Трясите кошелек!

- Не стоит, парень, наш заклад
Такого пустяка.
Ступай-ка прочь, не то смотри,
Намнем тебе бока.

Тут Робин взял свой верный лук
И связку длинных стрел
И, отойдя от лесников,
На них, смеясь, смотрел.

Вовсю смеясь, за разом раз
Спускал он тетиву,
И каждый раз один лесник
Валился на траву.

Последний бросился бежать,
Помчался что есть сил,
Но зоркий Робин и его
Стрелой остановил.

Тогда шериф своим стрелкам
Велел бежать бегом,
За королевских лесников
Расправиться с врагом.

Одних без ног несли домой,
Других стрелков без рук,
А Робин Гуд ушел в леса,
Забрав свой верный лук.

Робин Гуд спасает трех стрелков

(Перевод Марины Цветаевой)

Двенадцать месяцев в году,
Не веришь - посчитай.
Но всех двенадцати милей
Веселый месяц май.

Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, -
Весел люд, весел гусь, весел пес...
Стоит старуха на пути,
Вся сморщилась от слез.

"Что нового, старуха? " - "Сэр,
Злы новости у нас!
Сегодня трем младым стрелкам
Объявлен смертный час"

"Как видно, резали святых
Отцов и церкви жгли?
Прельщали дев? Иль с пьяных глаз
С чужой женой легли?"

Не резали они отцов
Святых, не жгли церквей,
Не крали девушек, и спать
Шел каждый со своей".

"За что, за что же злой шериф
Их на смерть осудил? "
- С оленем встретились в лесу...
Лес королевский был.

- Однажды я в твоем лесу
Поел, как сам король.
Не плачь, старуха! Дорога
Мне старая хлеб-соль.

Шел Робин Гуд, шел в Ноттингэм, -
Зелен клен, зелен дуб, зелен вяз...
Глядит: в мешках и в узелках
Паломник седовлас.

- Старик, сымай-ка свой наряд,
А сам пойдешь в моем.
Вот сорок шиллингов в ладонь
Чеканным серебром.

- Ваш - мая месяца новей,
Сему же много зим...
О сэр! Нигде и никогда
Не смейтесь над седым!

- Коли не хочешь серебром,
Я золотом готов.
Вот золота тебе кошель,
Чтоб выпить за стрелков!

Надел он шляпу старика, -
Чуть-чуть понише крыш.
- Хоть ты и выше головы,
А первая слетишь!

И стариков он плащ надел -
Хвосты да локуты.
Видать, его владелец гнал
Советы суеты!

Влез в стариковы он штаны.
- Ну, дед, шутить здоров!
Клянусь душой, что не штаны
На мне, а тень штанов!

Влез в стариковы он чулки.
- Признайся, пилигрим,
Что деды-прадеды твои
В них шли в Иерусалим!

Два башмака надел: один -
Чуть жив, другой - дыряв.
- Одежда делает господ.
Готов. Неплох я - граф!

Марш, Робин Гуд! Марш в Ноттингэм!
Робин, гип! Робин, гэп! Робин, гоп!
Вдоль городской стены шериф
Прогуливает зоб.

- О, снизойдите, добрый сэр,
До просьбы уст моих!
Что мне дадите, добрый сэр,
Коль вздерну всех троих?

- Во-первых, три обновки дам
С удалого плеча,
Еще - тринадцать пенсов дам
И званье палача.

Робин, шерифа обежав,
Скок! и на камень - прыг!
"Записывайся в палачи!
Прешустрый ты старик
!

- Я век свой не был палачом;
Мечта моих ночей:
Сто виселиц в моем саду -
И все для палачей!

Четыре у меня мешка:
В том солод, в том зерно
Ношу, в том - мясо, в том - муку, -
И все пусты равно.

Но есть еще один мешок:
Гляди - горой раздут!
В нем рог лежит, и этот рог
Вручил мне Робин Гуд.

- Труби, труби, Робинов друг,
Труби в Робинов рог!
Да так, чтоб очи вон из ям,
Чтоб скулы вон из щек!

Был рога первый зов как гром! И - молнией к нему - Сто Робингудовых людей Предстало на холму.

Был следующий зов - то рать
Сзывает Робин Гуд.
Со всех сторон, во весь опор
Мчит Робингудов люд.

- Но кто же вы? - спросил шериф,
Чуть жив. - Отколь взялись?
- Они - мои, а я Робин,
А ты, шериф, молись!

На виселице злой шериф
Висит. Пенька крепка.
Под виселицей на лужку,
Танцуют три стрелка.

Эдвард

(Перевод А. К. Толстого)

Чьей кровию меч ты свой так обагрил,
Эдвард, Эдвард?
Чьей кровию меч ты свой так обагрил?
Зачем ты глядишь так сурово?
То сокола я, расердяся, убил,
Мать моя, мать,
То сокола я, рассердяся, убил,
И негде добыть мне другого!

- У сокола кровь так красна не бежит,
Эдвард, Эдвард!
У сокола кровь так красна не бежит,
Твой меч окровавлен краснее!
- Мой конь красно-бурый был мною убит,
Мать моя, мать!
Мой конь красно-бурый был мною убит,
Тоскую по добром коне я!

- Конь стар у тебя, эта кровь не его,
Эдвард, Эдвард!
Конь стар у тебя, эта кровь не его,
Не то, в твоем сумрачном взоре!
- Отца я сейчас заколол моего,
Мать моя, мать!
Отца я сейчас заколол моего,
И лютое жжет меня горе!

- А грех свой тяжелый искупишь ты свой,
Эдвард, Эдвард?
А грех свой тяжелый искупишь ты свой?
Чем сымешь ты с совести ношу?
- Я сяду в ладью непогодой морской,
Мать моя, мать!
Я сяду в ладью непогодой морской
И ветру все парусы брошу!

- А с башней что будет и с домом твоим,
Эдвард, Эдвард?
А с башней что будет и с домом твоим,
Ладья когда в море отчалит?
- Пусть ветер и буря гуляют по ним,
Мать моя, мать!
Пусть ветер и буря гуляют по ним,
Доколе их в прах не повалят!

Что ж будет с твоими с детьми и с женой,
Эдвард, Эдвард?
Что ж будет с твоими с детьми и с женой
В их горькой, беспомощной доле?
- Пусть по миру ходят за хлебом с сумой,
Я с ними не свижуся боле!

- А матери что ты оставишь своей,
Эдвард, Эдвард?
А матери что ты оставишь своей,
Тебя что у груди качала?
- Проклятье тебе до скончания дней,
Мать моя, мать!
Проклятье тебе до скончания дней,
Тебе, что мне грех нашептала!

Королева Элинор

(Перевод С. Я. Маршака)

Королева Британии тяжко больна,
Дни и ночи ее сочтены.
И позвать исповедников просит она
Из родной, из французской страны.

Но пока из Парижа попов привезешь,
Королеве настанет конец...
И король посылает двенадцать вельмож
Лорда-маршала звать во дворец.

Он верхом прискакал к своему королю
И колени склонить поспешил.
- О король, я прощенья, прощенья молю,
Если в чем-нибудь согрешил!

- Я клянусь тебе жизнью и троном своим:
Если ты виноват предо мной,
Из дворца моего ты уйдешь невредим
И прощенный вернешься домой.

Только плащ францисканца на панцирь надень.
Я оденусь и сам как монах.
Королеву Британии завтрашний день
Исповедовать будем в грехах!

Рано утром король и лорд-маршал тайком
В королевскую церковь пошли,
И кадили вдвоем, и читали псалом,
Зажигая лампад фитили.

А потом повели их в покои дворца,
Где больная лежала в бреду.
С двух сторон подступили к ней два чернеца,
Торопливо крестясь на ходу.

- Вы из Франции оба, святые отцы? -
Прошептала жена короля.
- Королева, - сказал в ответ чернецы, -
Мы сегодня сошли с корабля!

- Если так, я покаюсь пред вами в грехах,
И верну себе мир и покой!
- Кайся, кайся! - печально ответил монах.
- Кайся, кайся! - ответил другой.

- Я неверной женою была королю.
Это первый и тягостный грех.
Десять лет я любила и нынче люблю
Лорда-маршала больше, чем всех!

Но сегодня, о боже, покаюсь в грехах,
Ты пред смертью меня не покинь!..
- Кайся, кайся, - сурово ответил монах.
А другой отозвался: - Аминь!

- Зимним вечером ровно три года назад
В этот кубок из хрусталя
Я украдкой за ужином всыпала яд,
Чтобы всласть напоить короля.

Но сегодня, о Боже, покаюсь в грехах,
Ты пред смертью меня не покинь!..
- Кайся, кайся угрюмо ответил монах.
А другой отозвался: - Аминь!

- Родила я в замужестве двух сыновей,
Старший принц и хорош, и пригож,
Ни лицом, ни умом, ни отвагой своей
На урода отца не похож.

А другой мой малютка плешив, как отец,
Косоглаз, косолап, кривоног!..
- Замолчи! - закричал косоглазый чернец.
Видно, больше терпеть он не мог.

Отшвырнул он распятье, и, сбросивши с плеч
Францисканский суровый наряд,
Он предстал перед ней, опираясь на меч,
Весь в доспехах от шеи до пят.

И другому аббату он тихо сказал:
- Будь, отец, благодарен судьбе!
Если б клятвой себя я вчера не связал,
Ты бы нынче висел на столбе!

***

И напоследок два слова о гуманистах Джоне Типтофте, графе Вустерском (1427 - 1470) и его оксфордских друзьях - Роберте Флеминге, Уильяме Грее и Джоне Фри, переводчиках античных авторов. Именно они своими переводами подготовили появление выдающейся фигуры английской культуры - Томаса Мора, крупнейшего из английских мыслителей эпохи Возрождения.