Петров Ф. Штрихи к знакомым портретам

В фондах Государственного Исторического музея можно найти множество реликвий, по сей день неизвестных исследователям. Например, при описании богатейших коллекций Отдела письменных источников выявлен ряд неопубликованных документов наполеоновской эпохи. Особый интерес представляет обширный архив русского дипломата князя А.Б. Куракина (1752-1818) - уникальный материал по истории внешней политики нашего государства рубежа ХVIII-ХIХ вв., в которой еще немало белых пятен.

Александр Борисович Куракин занимал высшую ступень российской иерархической лестницы (действительный тайный советник 1-го класса) и входил в круг наиболее доверенных лиц императора Павла I (1796-1801 гг.) с тех пор, когда тот был еще наследником русской короны. После восшествия на престол молодой монарх назначил Куракина вице-канцлером, а два года спустя, провозгласив себя гроссмейстером Мальтийского ордена, пожаловал своего наперсника высоким судебно-административным званием последнего — бальи.
С1801 г., начала царствования Александра I, вплоть до образования в сентябре 1802 г министерств Куракин возглавлял Коллегию иностранных дел. Сенатор, кавалер высших орденов империи, член Государственного совета, он принадлежал к сторонникам сближения с Парижем, почему и стал уполномоченным государя при заключении в 1807 г. Тильзитского мира (Тильзитский мир — договоры между Францией и Россией. Францией и Пруссией, подписанные после победы наполеоновских войск в рсско-прусско-французской войне 1806-1807 гг.). «Жемчужина» его архива — верительная грамота на ведение соответствующих переговоров за подписью Наполеона, врученная Александру Борисовичу министром иностранных дел Франции Щ.М. Талейраном. Год спустя князя назначили послом в эту страну, где он оставался вплоть до Отечественной войны 1812 г.
В фонде Куракина немало адресованных ему царских рескриптов, писем французских государственных деятелей (в том числе трогательное от Талейрана 1812 г. с сожалением, что начавшиеся боевые действия вынуждают прекратить дипломатические отношения двух великих держав), черновиков посланий Александра Борисовича Бонапарту. Кроме того, видный дипломат переписывался с правителями, министрами, посланниками Пруссии, Саксонии, Австрии, Англии, Голландии, Швейцарии, Дании и других стран. И если когда-нибудь все эти материалы будут опубликованы, то займут свыше 200 томов.

Но вернемся к концу ХVIII в. Путешествуя в 1782 г. по Западной Европе под именем князя Северного, цесаревич Павел с супругой Марией Федоровной посетил Париж, где очаровал двор Людовика XVI и все общество. Он был «противником Французской революции во всех ее формах», как ныне пишут французские историки, однако восхищался последовавшими вскоре успехами Наполеона - установление Консульства в ноябре 1799 г означало окончание анархии и определенную легитимность. Именно с этого момента вплоть до убийства русского императора в 1801 г. продолжался короткий период сближения Бонапарта и царя-романтика, своеобразного средневекового рыцаря на престоле.
Восстановить с Парижем старинные дружеские отношения и торговые связи пытались еще при восшествии Павла на престол. В архиве Куракина, например, есть копия депеши нашему посланнику в Берлине о начале переговоров для обеспечения «доброго согласия» с Францией, а в конечном итоге «прочного мира в Европе» Влиятельная группа царских сановников, в которую входил и Александр Борисович, ратовала за невмешательство в войну против Наполеона, которая могла привести лишь к расстройству внутреннего управления и финансов.
Однако тайные попытки начать диалог с Парижем прекратились в 1797 г. в основном из-за действий войск Бонапарта в Восточном Средиземноморье сначала они овладели Ионическими островами (у западных берегов Балканского полуострова), затем совершили Египетскую экспедицию, захватив «по пути» остров Мальту. Естественно, это вызвало гнев императора, как упоминалось, гроссмейстера Мальтийского ордена. Следующим актом наполеоновской экспансии мог стать захват Константинополя, черноморских проливов и Балкан, что закрыло бы туда путь России и создало бы угрозу Северному Причерноморью. И тогда одержимый новой идеей - «возвести на законные престолы низверженных революцией венценосцев» и ликвидировать «богомерзкое правление» во Франции, Павел вступил в коалицию против нее вместе с Австрией, Англией, Турцией, Неаполитанским королевством.
Первоначально счастье благоприятствовало Бонапарту. Уже в 1798 г. он вступил на территорию Венецианской и Генуэзской республик, затем на земле Италии создал дочерние Лигурийскую, Цизальпинскую, Римскую, Партенопейскую республики О положении дел в данном регионе с декабря 1798 по апрель 1800 г. Куракин регулярно получал сведения от русского консула в Сардинии С. Санковского. Последний сообщал вице-канцлеру об аресте короля Сардинии, оккупации Пьемонта французскими войсками, приближении их к Риму (декабрь 1798 г.) и т.д.

Опасаясь усиления позиций России на Апеннинском полуострове, Англия и Австрия решили удалить оттуда наши войска И 9 октября 1799 г Санковский информировал Александра Борисовича «в Италии не осталось ни одного русского солдата, за исключением гренадеров под командованием князя Волконского Великий гений — фельдмаршал Суворов больше не командует армией в Италии» А весной 1800 г. он докладывал о бедствиях генуэзцев и «мерзких насилиях» австрийцев над несчастными местными крестьянами. Поэтому они, ненавидя французов, «не оказывают почти никакой помощи» их противникам и стремятся к восстановлению на родине законных порядков.
Положение во Франции в том же году Санковский характеризовал Куракину так «французы боятся помериться силами с русскими», но в то же время «Директория намерена объявить императору, что если русские войска сделают хотя бы шаг на ее территорию, она расценит этот шаг как намерение Петербурга объявить войну». Упомянем еще одно небезынтересное послание постоянного корреспондента вице-канцлеру, где он приводит копию речи генерала Серюрье: «мы разбили всех наших врагов, остается низвергнуть последнего это — Россия. Поддерживаемая лишь суровой дисциплиной, верой в предрассудок о том, что тот, кто падет на поле боя, сразу же попадет на небеса, она могла нанести поражение лишь турецким рабам и надеется покончить с нами столь же легко. Но мы — французы, мы — свободные люди и одерживали до сих пор лишь победу за победой, мы упорнее всех других и готовы победить или умереть».
Прозорливо писал Санковский и о роялистах, не пользующихся особой популярностью во Франции и потому не способных вернуть в ней королевскую власть, «лишь успехи русских войск и бескорыстие нашего монарха позволяют сохранять каплю надежды на то, что этот порядок будет когда-либо восстановлен» Впрочем, уже тогда начало звучать имя будущего, по мнению того же корреспондента, «короля-филантропа» Луи-Филиппа, но ждать его воцарения предстояло почти полвека.

Между тем желание Павла I стать «восстановителем потрясенных тронов и оскверненных церквей» уже охладело: он понял, что был лишь орудием в руках Австрии и Англии, преследовавших собственные интересы. Первая не желала возвращения на престол короля Сардинии и интриговала против пришедших ему на помощь русских войск. Как свидетельствуют материалы архива Куракина, Александр I писал впоследствии Бонапарту: «политика Венского двора в отношении России, в частности препятствия чинимые войскам генералиссимуса Суворова, переполнили чашу терпения Моего Августейшего Отца». Отношения же с Великобританией испортились после захвата ею в сентябре 1800 г Мальты. Не случайно Наполеон отметил «Мальта — это тот предмет, относительно которого Англия и Россия никогда не придут к согласию», и торопился втянуть Петербург в войну против Лондона.
Едва лишь получив полномочия первого консула, Бонапарт сделал важнейшей внешнеполитической задачей сближение с Россией, о чем в рассматриваемом фонде есть интересная информация. Так, 19 июля 1800 г он поручил Талейрану сообщить главе Коллегии иностранных дел графу Н.П. Панину о возвращении России «без обмена и со всеми воинскими почестями, с оружием и знаменами» 6000 военнопленных, находящихся во Франции, выражая «отменное уважение к русским войскам и свое желание сделать что-либо приятное русскому императору». Подчеркивалось стремление Наполеона «положить предел могуществу англичан, заботясь об общем интересе Европы, предпринять меры чтобы остров Мальта не пап и не достался в руки Англии» и вернуть его ордену иоаннитов.

Павел не торопился с ответом, выждав четыре месяца. И только сменивший Панина на вышеуказанном посту граф Ф. В. Ростопчин предложил царю заключить с Парижем союз, в частности, с целью объединиться против Англии и разделить между собой владения Порты Оттоманской (Турции). Начать переговоры предстояло генералу барону И. М. Спренгпортену, известному профранцузскими симпатиями. Формально цель его миссии состояла в урегулировании вопросов, связанных с возвращением русских военнопленных. Фактически же ему поручили объявить о желании императора наладить дружеские отношения с Францией.
Барон встретился в Берлине с опытным французским дипломатом, уполномоченным вести диалог с Петербургом, маркизом Бернонвилем. Последний заявил Спренгпортену: наши державы «представляют собой как бы две оконечности земного шара и созданы, чтобы господствовать над ним». Словом, в ход пошел характерный прием наполеоновской дипломатии — внушить представителям нашего государства, что есть лишь две силы, которые должны поделить весь остальной мир между собой. Расчет в таких случаях делался на доверчивых правителей, к коим, бесспорно, относился Павел I. Как следует из документов архива Александра Борисовича, вскоре, уже в Париже, барона принял сам Бонапарт и заверил его: Россия и Франция «уже по одному географическому своему положению созданы для того, чтобы жить между собой в тесной связи».
Несмотря на многие спорные моменты, в частности неуемное стремление первого консула к господству на Апеннинском полуострове и нежелание уйти из Египта, сближение Французской республики и императорской России быстро продвигалось вперед. Бонапарт поручил Талейрану ответить в целом согласием на требования последней (как подтверждают документы указанного фонда) и в письме к нему рисовал совершенно фантастические планы совместных экспедиций обеих стран против Ирландии, Бразилии, Индии, Суринама, высадке в Дарданеллах, Черном море, Египте, не говоря уже о Средиземноморье и т. д.

Вскоре переговоры вышли на уровень обмена личными посланиями верховных правителей, что также нашло отражение в материалах архива Куракина. 21 декабря 1800 г. Наполеон сообщил Павлу о желании заключить «скорый и нерушимый союз двух могущественных держав в мире» и перейти «от ужасов войны к миру...». В ответ российский император прежде всего предложил Бонапарту сделать все возможное, «чтобы положить конец злу, которое вот уже 11 лет раздирает Европу» и добавил необычную для него фразу: «не хочу спорить ни о правах человека, ни об основных началах, установленных в каждой стране. Постараемся возвратить миру спокойствие, в котором он так нуждается». В переводе на современный язык это означает невмешательство во внутренние дела государств с разным общественно-политическим строем.
Переписка Александра Борисовича содержит ценные сведения о рассматриваемом периоде восстановления франко-русских отношений. Еще 23 октября 1800 г. глава Коллегии иностранных дел Ростопчин по указанию императора объявил о наложении эмбарго на находившиеся в наших портах суда Великобритании (в отместку за захват Мальты). 4 декабря Россия и Швеция заключили против нее союз, ограждавший свободу морской торговли, затем в него вступили Пруссия и Дания. Наполеон же отдал приказ командирам своих кораблей оказывать помощь русским судам, пострадавшим от враждебных действий англичан, и информировал правительство нашей страны о том, что «считает Республику находящейся в мире с нею и... большое расстояние, отделяющее державы, не станет препятствием к подписанию мира между ними». Павел же, в свою очередь, в феврале 1801 г. повелел: «сношения с сею державою по торговле разрешить..., принимать на почтах письма, во Францию идущие и оттоль получаемые только те, которые относятся единственно до торговли».
Ответ российскому монарху Наполеон послал лишь 27 февраля 1801 г., после заключения Люневильского мира с Австрией. Главное содержание его письма, как свидетельствуют документы архива Куракина, — предложение различных форм борьбы с Англией, в них даже можно видеть контуры будущей континентальной блокады. И, конечно, первый консул пленял воображение царя всевозможными прожектами, в частности, присоединения Франции, Испании и Португалии к вышеупомянутому союзу Швеции, Пруссии, Дании и нашей страны для подрыва британской морской торговли.

Существует легенда, будто Павел согнул пополам карту Европы и сказал: «только так мы (т. е. он и Наполеон) можем быть друзьями». Но реальностью едва не стал русский поход в Индию. Желая «атаковать англичан там, где удар им может быть чувствительнее и где меньше ожидают», 12 января 1801 г. император отдал приказ отправить донские казачьи полки для освобождения восточной страны от британского ига. Однако в пути, близ Оренбурга, они получили известие об убийстве императора (в ночь на 12 марта 1801 г.), изменившем ход событий.
В фонде Куракина сохранилось 17 писем за 1801 г. нашего посланника в Париже С.А. Колычева, назначенного вести переговоры о заключении франко-русского союза. Первоначально он был очарован Наполеоном, хотя вскоре сетовал Ростопчину: «Здесь господствует чрезмерное честолюбие со времени ослабления Австрии и со времени нашего разрыва с Англией...; желание продолжать войну где бы то ни было...». Развивая эту мысль, опытный дипломат сообщал Александру Борисовичу: «намерения Франции сблизиться с Россией далеки от искренности; я никогда не смогу согласиться с людьми, которые здесь правят..., не следует забывать о том, что они хотят господствовать повсюду и нас использовать лишь как орудие, которое, по достижении назначенной цели, они готовы отбросить. Их намерение — покорить Европу с нашей помощью, и они прекрасно знают, что без нашего содействия это невозможно».

Бонапарт добивался сепаратного мира между двумя странами, Колычев считал своим долгом обеспечение всеобщего спокойствия в Европе, союз же с Францией, по его мнению, «никому не полезен». В письмах Куракину он просил ходатайствовать перед Ростопчиным о своем переводе в Петербург, поскольку «дела во Франции и Пруссии... не приводят ни к каким результатам». Тем временем Талейран уведомил Александра Борисовича: первый консул полагает, что «форма переговоров, предложенная русским послом, была несовместима с дружескими намерениями, которые устанавливаются между императором России и Французской республикой». Однако взгляды Колычева впоследствии разделил Александр I: в объятой пламенем войны Европе не может быть сепаратных союзов, а лишь общий мир.

13-15 марта 1801 г. началась подготовка к составлению пакта между Россией и Францией. Последняя в соответствии с ним признавала независимость Ионической (Семи островов) республики; обе стороны обязывались не заключать с Англией сепаратный мир, обменяться военнопленными; морские и торговые связи между ними возобновлялись на довоенном уровне. Но другие статьи будущего соглашения вызвали ожесточенные дискуссии. Если относительно неприкосновенности владений родственников российского императорского дома герцога Вюртембергского и курфюрста Баденского Бонапарт проявлял, как обещал, «особое снисхождение», то в вопросах о других немецких землях, как и об Италии, единства не было. Возражал Париж и против своего выхода из Египта В итоге Колычев в письме к Александру Борисовичу справедливо констатировал «виды французского правительства не могут склоняться к все общему, а лишь к кратковременному миру».
После убийства Павла I романтизм во внешней политике уступил место реализму: идея мира во всей Европе, приверженцем которой выступал его преемник Александр I, не допускала приоритетного партнерства с какой либо из держав. Впрочем, осторожный монарх некоторое время внешне следовал политике своего отца. Франко-русские переговоры продолжались, о чем свидетельствует хранящаяся в фонде Куракина копия инструкции государя новому представителю в Париже графу А. И. Моркову. Император рекомендовал ему действовать, как российскому посольству «при старом Версальском дворе», использовать установившиеся связи между двумя государствами, в обстановке «заговоров, которые раздирают Францию», придерживаться системы Екатерины Великой — ждать, «пока восторжествуют принципы, применимые к настоящим обстоятельствам».

В том же послании Александр I признавал при восшествии на престол он оказался «связанным политическими обязательствами, из них многие были в явном противоречии с государственными интересами». Он считал главным «прежде всего обеспечить моей империи мир и тишину, необходимую для восстановления порядка в различных частях управления». Убежденный, что только союз великих держав может дать спокойствие Европе, молодой русский царь изъявлял готовность вести переговоры со всеми державами и, «уважая независимость народов, никогда не принимать какого-либо участия в спорах по поводу внутреннего устройства»
«Ревизовав» политику отца буквально по всем пунктам, Александр I не спешил с распростертыми объятиями к Бонапарту. Он призывал первого консула принять все необходимые меры к возвращению «легитимных правительств» в Италии, прежде всего королей Сардинии и Неаполя па законные престолы, руководствуясь «не личными видами», а общими принципами. Примечательна дошедшая до нас в составе вышеуказанного архива царская инструкция посланнику в Вене графу А. К. Разумовскому. В ней, в частности, указывалось переговоры с Францией вести необходимо, а касательно Австрии и Англии «не давать повод к возбуждению недовольства Бонапарта…». Особое же значение новый монарх придавал восстановлению отношений с Англией. Посол России в Лондоне граф С. Р. Воронцов сообщал Куракину в июне 1801 г.: «участь России изменилась к лучшему с тех пор, как она получила счастье иметь императора, соединяющего в себе качества Тита, Траяна и Антонина… Я разделяю с Вашим сиятельством радость по поводу возможного возобновления старинной дружбы между Россией и Великобританией». И чуть позже наша страна заключила с последней морскую конвенцию, не намереваясь, однако, вступать в соглашения по антифранцузским проектам.

8 октября 1801 г Россия и Франция наконец заключили мирный договор, а через три дня Морков и Талейран подписали тайную конвенцию, по существу констатировавшую раздел сфер влияния и совместное кураторство дел в Центральной Европе и Южной Италии. О реализации франко русского союза свидетельствуют письма Куракину от нового французского посла в Петербурге генерала Г.Т. Эдувиля, а также от Талейрана.
8 сентября 1802 г вместо коллегии в России были созданы министерства, и Александр Борисович покинул пост вице-канцлера империи, в связи с чем Эдувиль выражал большое сожаление «для дипломатического корпуса его любезность и приветливость значили очень много».

Доктор исторических наук Федор ПЕТРОВ, главный научный сотрудник Отдела письменных источников Государственного Исторического музея