Распопин В.Н. Литература Древнего Востока. Введение

Альбом иллюстраций "Древний Восток. Месопотамия"

Альбом иллюстраций "Древний Восток. Ветхий Завет"

Предметом данного пособия является история зарубежной (Ближний Восток и Западная Европа) литературы с древнейших времен до наших дней.

Составителю хотелось показать неразрывную связь самых современных произведенией с самыми архаическими, прямую зависимость современников от классиков, а классиков от тех "безымянных" авторов, имена которых не донесла до нас история.

Но прежде всего ответим на вопрос, что же такое литература. Само это слово греко-римского происхождения. Первоначально оно обозначало употребление письменных знаков для записывания мыслей и фактов. Римляне "литератором" называли грамматика, круг действий которого не ограничивался изучением языка, но охватывал также изучение поэтических произведений.   В средние века под словом "литература" понимали также грамматику, причем изучение литературы входило в состав науки риторики.  Ныне литература в самом общем смысле трактуется как совокупность в осязаемом выражении посредством языка, письма или печати произведений духовной деятельности человека.

Таким образом, история литературы имеет целью внести определенную критическую оценку и некий порядок в огромную массу произведений человеческого духа. А в нашем случае еще и наметить какие-то основные, магистральные пути ее развития.

Поскольку деятельность человеческого духа за известную нам четырех-пятитысячелетнюю историю совершенно необозрима, неизбежно жертвовать многим и многим, причем, не всегда даже в пользу лучшего и совершенного, но часто во имя выявления этих самых магистралей.

Нам придется идти по главной дороге, не сворачивая на таинственные, прелестные лесные тропинки, какими бы заманчивыми они ни казались, либо иной раз сойти с дороги и пройти по кажущейся скучной и обыденной деревенской улице, если именно эта улица в конце концов вновь выведет на дорогу, которая теперь покажется немыслимой без открытий, совершенных на проселочном пути. А ведь как жаль было пропустить величественное здание, открывавшееся взгляду именно тогда, когда мы сворачивали на проселок!.. Что делать - он в данном случае важнее!

И еще необходимо сказать: литература - не первое и не по следнее достижение человеческого духа. Ведь есть и религия и философия, и скульптура, и музыка, и живопись, и архитектура, и многое многое другое, чем неизбежно приходится заниматься всякому, кто связывает свою жизнь с гуманитарной деятельностью, да и просто всякому грамотному человеку.
Кстати, что это такое - гуманизм, гуманитарная деятельность?   Латинское слово humanus означает "человечный, человеческий", выражает признание ценности человека как личности, его самоценности, его права на свободное развитие и проявление своих способностей, утверждение блага человека как критерия оценки общественного бытия.

Французское слово humanitaire (от латинского - humanitas) в точном смысле переводится как человеческая природа, образованность; означает причастность к человеческому общественному бытию и сознанию. Гуманитарные науки - общественные науки в отличие от точных и естественных наук.

Мы все время говорим об образованности, не так ли?   Тогда что такое образованность? Умение читать, писать и считать?   Так. Но образованными, грамотными людьми были многие тираны, убийцы и подлецы в истории человечества. Образованными людьми, безусловно, были те, кто составлял анонимный пасквиль, сведший в могилу гордость русской поэзии А.С. Пушкина, образованными были и те, кто навсегда изгонял из родной Флоренции величайшего поэта нового времени Данте Алигьери, писателями ("писателями!") были те, кто затравил еще совсем недавно Бориса Пастернака... Таких людей А.И. Солженицын однажды хлестко припечатал метким словцом "образованщина".

Высшая цель этого труда, как высшая цель воссоздания в стране гимназий, лицеев и академий как раз и заключается в том, чтобы растить гуманитариев, а не образованщину.  И если юные читатели этой книги заинтересуются, пойдут в библиотеки и в книжные магазины, дабы прикоснуться к Культуре, составитель ее будет считать свою цель достигнутой.

Еще раз вернемся к выбору, который нам предстоит сделать, остановившись на время перед огромной панорамой всемирной литературы.

Поскольку Россия - евразийская страна, поскольку, начавшись, возможно, достаточно самостоятельно, ее литература к зрелому возрасту приобрела европейские черты, поскольку также религия наша - вдохновительница едва ли не всего лучшего в мировой и русской культуре - христианство, т.е., в общем, тоже явление скорее европейское, во всяком случае, принесенное нам греко византийской церковью, учитывая и совершенную глобальность плюс оторванность от европейской магистрали восточных религий и культур, мы с вами ограничимся литературой европейской, истоком имеющей ближневосточные корни, а значит, вначале познакомимся с культурой вавилонско-иудейского региона.

На справедливый вопрос: а как же древнеегипетская литература? - возможен только такой ответ: влияние ее на европейскую относительно невелико, и мы, за исключением редких моментов, каждый раз указываемых отдельно, обращаться к ней не станем. Однако, первый такой момент имеет смысл указать уже сейчас. В русской поэзии со времен Державина очень популярна тема нерукотворного памятника. Знаменитое стихотворение римского поэта Горация "Exegi monumentum..." переводилось и перепевалось у нас много раз, но не все знают об авторе подлинника и почти никто - об истинном первоисточнике. А он - в Древнем Египте.

Вот что написано в одном из папирусов конца III тысячелетия до н.э. (произведение это известно под названием "Поучение фараона своему наследнику"): "Подражай отцам своим и предкам своим... Не будь злым, прекрасно самообладание. Установляй памятник свой расположением к себе. Будь умельцем в речи... Сильней речь, чем любое оружие...". Сравните эти строки древнеегипетского папируса со знаменитыми пушкинскими "Я памятник воздвиг себе нерукотворный...", и вы лучше, чем с помощью любых убеждений, почувствуете неразрывную связь древности и современности, бесконечность этой цепи, этой великой реки, которая называется литературой.

Общаясь преимущественно с литературой художественной, нам неизбежно придется говорить об истории, философии, театре и искусстве, пусть не так много, как нужно и как хотелось бы, но придется, иначе многое в самой литературе окажется лишенным смысла. И оттого же, даже в рамках европейской литературы, многое нам придется опустить, в частности, жанр классического романа XIX в, как из-за обширности самого жанра, так и в немалой степени потому, что программа по русской словесности предусматривает подробное изучение русского классического романа, безусловно впитавшего в себя роман европейский, да, пожалуй, и превзошедшего его.

И все же, несмотря на неизбежные обширные лакуны, знакомясь с историей литературы, мы познакомимся и с идеальной человеческой историей, ибо литература являет собой высшее проявление человеческого духа, лучшее и прекраснейшее приобретение его культурной работы.

Об этом приобретении нам и предстоит дальнейший разговор. Но для начала мне хочется сказать вам то, что редко говорят учителя на уроках. Беда в том, что русская словесность, при всем ее величии, во всяком случае классика наша, чрезвычайно тенденциозна. Тенденциозность, собственно, и есть главная магистраль русской классической литературы, настолько, что даже самый тонкий и изящный лирик Афанасий Фет считал своим долгом сочинять "манифесты" чистого искусства. Манифест - какое уж тут искусство! Таким образом, само чистое искусство в нашем исполнении волей-неволей воплотилось в носителя какой-либо тенденции.

В мировой же литературе все обстоит не так однозначно.  Давайте попытаемся представить себе всю словесность в виде одной мощной реки, и тогда, присмотревшись, сможем отчетливо увидеть по меньшей мере две ее составляющих.

Первая - это, как говорил Маяковский, "река по имени "факт"". Вторая - литература игры, или "зазеркалье", как определил бы Льюис Кэрролл.  Ну, с "рекой по имени "факт"" все достаточно ясно. Это литература реалистическая, любимица чуть не всех наших классиков от Пушкина до Шолохова. Хотя, оговорюсь, Пушкин не столь однозначен. Вспомните хотя бы его "Гробовщика" или "Пиковую даму".

А что же "зазеркалье"?  Если реалистическая литература есть правдивое описание истинной жизни и ее быта, т.е. зеркальное отражение того, что видит глаз писателя, то...  Представим себе зеркальное отражение дерева, отразившееся в другом зеркале, в третьем, в четвертом... В результате получим нечто совсем новое, совсем другое дерево, некое небывалое, фантастическое дерево. Предмет из литературы Зазеркалья.  Из физики всем известно, что даже одно зеркало дает отражение предмета в перевернутом виде, так сколько же раз повернется, перевернется предмет в отражениях отражений!

Еще совсем недавно советская критика пренебрежительно отзывалась о такой игровой, зазеркальной, фантасмагорической литературе, противопоставляя ей реализм как некий единственно правильный метод отражения действительности, забывая (или делая вид, что забывает) о том же "Гробовщике" Пушкина, о чертовщине Гоголя, наконец, о булгаковском "Мастере и Маргарите"... А Достоевский, твердый реалист? Всем известно, сколь многому научился у Достоевского великий модернист Франц Кафка, превративший своего героя на глазах читателя из обычного мещанина в омерзительное огромное членистоногое. И что же? Разве герои Достоевского, вечно плывущие в какой-то вязкой зимней субстанции сонного Петербурга (об этом прекрасно написано в книге Д.Л. Андреева "Роза мира"), так уж реалистичны? Добавлены еще одно-два зеркала... Внимательный читатель поймает автора на противоречии: только что говорил о тенденциозности русского реализма - и вот на тебе - у него уж и Пушкин с Достоевским какие-то мистические фантасты. Это так, ибо две составляющие единого потока мировой литературы, почти никогда не являются нам в оторванном друг от друга виде. Подобно лермонтовским, обнявшимся, будто две сестры, струям Арагвы и Куры, литературы "факта" и "Зазеркалья" неразлучны, неразрывны, неразделимы, во всяком случае, в литературе художественной - главном предмете наших бесед.

В фантастике XX века есть поджанр - "fantasy", сказка. Произведения эти основываются, как правило, на средневековом европейском фольклоре, на старой популярной теории множественных параллельных времен-миров на Земле. Что такое эти миры, как не зеркальные отражения отражений действительности?  И что такое сама реальность, как не отражение высшей, идеальной, божественной реальности? Так считал еще древнегреческий философ Платон.

Но если современные писатели-фантасты безусловно знакомы с его учением, то как же тогда безымянные авторы старинных сказок и легенд, ну, например, про любимую нами с детства Аленушку, глядящую в зеркало вод на братца своего Иванушку? Что же, сказители эти тоже Платона читали? Да они и грамоту-то вряд ли знали. А ведь со сказок, с мифов, собственно, и началась мировая литература, читай культура, читай само человечество.

Мы с вами попытаемся во всем этом разобраться, прикоснемся к началу начал, к мифологии древних шумеров и вавилонян, увидим, где берут начало оба эти русла - реалистической и фантастической литературы. И, может быть, с удивлением обнаружим, что исток у них всего один, что в древних книгах, а значит, и в древнем сознании, реальное не отрывалось от фантастического, что самые первые герои самого первого известного нам эпоса "О все видавшем", созданного человеческим гением более четырех тысяч лет назад, - реальный человек, герой и правитель Гильгамеш и его друг - человеко-зверь, в некотором роде, искусственное создание, правда, еще не человеческих, как в романе Мэри Шелли "Франкенштейн", а божественных рук, - Энкиду.

Мы узнаем о реальной истории древних иудеев и прочтем первый реалистический "роман" об Иосифе Прекрасном в "Ветхом Завете", поймем и отличим реальное от фантастического в творениях Гомера, с удивлением обнаружим, что великий реалист Шекспир в "Макбете", например, выступает как заправский сказочник, а отъявленный сказочник X.-К. Андерсен, в сущности, глубоко лирический и печальный реалист (вспомним ту же "Девочку со спичками"), едва ли не больший реалист, нежели любой автор русской "натуральной" школы.

Мы узнаем, что романтизм изобретен вовсе не на рубеже XVIII-XIX веков, а много-много раньше, узнаем это, побывав за Круглым столом рыцарей короля Артура и заглянув в излюбленный всеми фантастами волшебный ("яблочный город") Авалон, никогда не существовавший, но живой уже полторы тысячи лет, город, куда уходят для вечной жизни в радости и довольстве павшие герои, где и по сей день живет и здравствует король Артур; мы узнаем, кто такие эльфы и что за создание Оберон, о волшебном роге которого писал Валентин Катаев и которого безуспешно искали герои знаменитого цикла романов Роджера Желязны "Янтарные хроники".

Пройдя этот путь, мы сможем по достоинству оценить реалистического фантаста Франсуа Рабле и фантастического реалиста Дж.Р.Р. Толкина, понять, почему М.Ю. Лермонтов говорил о себе: "Нет, я не Байрон...", постичь, в чем заключается секрет популярности Владимира Высоцкого и Александра Грибоедова, таких, казалось бы, разных и далеких, а на поверку, возможно, очень и очень близких авторов.

Наконец, мы поймем, чем отличается жизнь от мифа. Поймем и вновь запутаемся, и уже не будем знать, что жизнь, а что миф, ибо великое море литературы внесло в наше сознание странную истину: это одно и то же. Жизнь есть миф, миф есть мир - расскажут нам Толстой и Гомер, Библия и Толкин и даже, как ни странно, детектив.   Любители авантюрных книг в духе Дюма узнают, кто написал первый авантюрный роман, а зачитывающиеся фантастикой поймут, что идеи едва ли не всей новейшей фантастики давным давно подарили миру древние греки и кельты.   Мы поймем и оценим потрясающую глубину выражения "ничто не ново под луной" и своеобразную справедливость мысли о том, что в литературе со времен Евангелий ничего нового не создано.  И только приняв, что главный вопрос в художественной культуре не "что?", а "как?", мы вдруг убедимся, что стали настоящими читателями, читателями-профессионалами, теми, для кого пишутся книги, и почувствуем в себе не образованщину, а образованность, любовь к прекрасному, расположение к людям и человечеству, тот самый гуманизм, с которого мы и начинали нашу первую беседу о мировой художественной литературе.