Кичин В. Игра престолов.  К премьере фильма Андрея Кончаловского «Грех»

Многолетний труд Андрея Кончаловского над фильмом о Микеланджело Буонарроти "Грех" наконец завершился премьерой на Римском международном кинофестивале в октябре, и теперь - в Москве. Картина предлагает необычный, хотя в наше неромантичное время ожидаемый взгляд на гения.

Это не байопик и даже не историческая фреска - это, как и обещал режиссер, visione, его видение мира Возрождения, когда нежнейшие мраморные шедевры произрастали из житейской грязи в самом буквальном смысле слова. Грязь эта никуда не исчезла и в наши дни - просто из реально зловонного месива переместилась в сферу фигурального. Но стихам по-прежнему произрастать больше неоткуда - см. Ахматову, и этот мотив фильма актуален во все времена.

Его первый слой - фактура. Кончаловский Италию знает как родную, его взгляд - изнутри и снаружи сразу: рутинный и влюбленный одновременно. Внушительный бюджет картины позволил декораторам воссоздать Италию XVI века от старых стен Флоренции и Рима до интерьеров Сикстинской капеллы. Кинокадры подобны живописным полотнам, и те, кто увидят их на смартфоне, пропустят главное. Глубокие тени, тщательная проработка полутонов, тонущие во мраке кручи и пропасти пейзажей делают фильм своего рода симфонией бездн - и визуальных и эмоциональных, если иметь в виду гамму чувств, которые рождает оркестрованный оператором Александром Симоновым изобразительный ряд.

Снято в 4:3 - формат не только старого кино, но и большинства классических полотен. Вещный мир картины, вся ее флора и фауна, включая человеческие фигуры, - действующие персонажи, совсем не статисты: у каждого свое дело, каждый занимает свое место в композиции кадра и времени. Очень чувствуется влияние итальянской киноклассики и более всего - Пазолини с его "Трилогией жизни"; сходство усилено участием колоритной непрофессиональной массовки - добытчиков мрамора в Карраре и исполнителя главной роли актера-режиссера Альберто Тестоне, игравшего Пазолини в фильме 2013 года.

Вообще, фильм весь погружен в мир ассоциаций - живописных, музыкальных и кинематографических, в том числе мотивов "Андрея Рублева" Тарковского, где Кончаловский был соавтором сценария. В параллель знаменитому рублевскому колоколу в новой картине возникает молчаливый, но столь же активный герой - циклопический мраморный блок, огромная болванка для будущего шедевра. "Монстр", символизирующий сонмы кровавых жертв, которыми усеяны пути цивилизации к горным высям того, что зовут духовным и божественным.

Главный вызов фильма - фигура самого Микеланджело. Поначалу она производит почти отталкивающее впечатление: совсем не гуманист Возрождения из хрестоматий - неопрятный, вздорный, мелочно расчетливый малый с задатками жуликоватого прохиндея, думающего только о деньгах, - но к финалу вырастает до образа почти трагического, раздираемого между земными амбициями и божественным предназначением гения. Современники именно так характеризовали мастера: болезненно скупой, донимавший своих учеников придирками, оборванец, хранивший под койкой богатства.

Сам процесс рождения бессмертных шедевров режиссер уводит за кадр, в зону мистических прозрений - как явившийся герою его кумир Данте Алигьери или предвидение смерти его патрона, папы Юлия II. В реальном же действии фильма - только алчность героя, обманным путем покупающего отцу дом во Флоренции, его безответственные попытки быть слугой двух господ и его хлопоты по добыче каррарского мрамора, составившие отдельный сюжет и кульминацию фильма.

Главный вызов фильма - фигура самого Микеланджело: совсем не гуманист эпохи Возрождения из учебников.
С понятием "гений" автор обращается без лишнего пиетета - непочтительно, сознательно занижая его до уровня фигур житейских, земных, подверженных всем земным страстям и порокам от зависти и мелкого соперничества до ненасытного стяжательства. Так выстроены отношения между Микеланджело и Рафаэлем, между мастером и подмастерьями, да и судьбы "бессмертных гениев", как простых смертных, целиком зависят от исхода игры папских престолов - смертельной грызни между могущественными семьями Медичи и делла Ровере. В руках этих кланов будущее того самого Возрождения, шедевры которого потом составят золотой фонд человечества. Есть высочайший заказ - будут у нас Моисей и фрески Сикстинской капеллы. Не понравится заказчику работа - снесут Моисея и закрасят фрески. Автор фильма здесь не удержался от кивка в современность: отцы святой инквизиции, пришедшие инспектировать работу мастера, смахивают на парткомиссии по приемке театральных спектаклей в уже не столь далеком прошлом.

Действие буквально тонет в хламе интриг и мусоре человеческих отходов, которые постоянно выплескиваются на головы прохожих. Возвышенно потустороннее постоянно сбивается земным, гибельным: возле микеланджелова Давида качается на ветру труп повешенного, а истонченные судьбы еще живущих, жрущих, пьющих и галдящих особей постоянно готовы оборваться - как жизнь беспомощных котят на камнях флорентийского храма (любимый образ итальянских календарей).

Как и требуют visioni, где-то рядом с нечистотами существует мистически возвышенное - вечное. Оно напоминает о себе ультранизкими частотами саундтрека, разработанного скрупулезно и талантливо - от грохота, скрипов и шорохов жизни до уличных урлаторе и вердиевского "Реквиема" в конгениальной аранжировке Эдуарда Артемьева. Мистикой и только ею можно объяснить явление в этот несовершенный мир живого светоносного мрамора, таинственным образом вышедшего из-под резца гения и завершающего картину, как когда-то фрески Рублева завершали фильм Тарковского-Кончаловского.

"Грех" с первых кадров завораживает прихотливой игрой ритмов (потом ритм собьется, возникнут длинноты), и в нем есть гулкость пространств - чувствуется рука создателя таких контрастных лент, как "Сибириада", "Одиссея", "Курочка Ряба", "Рай"…

Фильм снят на итальянском языке с включением не всегда понятных даже итальянцу диалектов и с участием итальянских актеров, хотя есть и Юлия Высоцкая в бессловесной эпизодической роли. В русском варианте он пойдет с закадровым переводом.

Российская газета - Федеральный выпуск № 255(8013)