Ревякина А. А. О социалистическом реализме

Хорошо ли знакомы сегодняшние школьники с понятием «социалистический реализм»? Ведь о нем лишь упоминают в обзорных темах по литературе XX века. Однако на протяжении почти 60 лет именно литература социалистического реализма считалась в советском обществе самой передовой; изучалась в школе. И те писатели, которые по своим идейно-художественным принципам не могли быть отнесены к соцреализму, редко попадали на страницы учебников. Что же такое «социалистический реализм», какие произведения входят в это направление и почему о нем надо знать современному поколению учащихся?*

Впервые словосочетание «социалистический реализм» появилось в передовой статье «Литературной газеты» от 23 мая 1932 г., но как термин оно было осмыслено в октябре того же года — после его одобрения И.В. Сталиным. 20 октября он провел в доме М. Горького своего рода «инструктаж» с писателями-коммунистами. Пытаясь сформулировать понятие, которое обрело бы статус незыблемого, вождь перебирал разные формулировки: «социалистический романтизм», «революционный социалистический реализм», «диалектический материализм». Он также говорил о возможности «использования писателем метода романтической школы», понимая романтизм как «идеализацию, приукрашивание действительности»: «Нам нужен романтизм, который двигал бы нас вперед»1. Несколькими днями позже на исторической встрече с писателями у М. Горького (26 октября 1932 г.) Сталин уже окончательно определился с термином: «Художник должен правдиво показать жизнь. А если он будет правдиво показывать нашу жизнь, то в ней он не может не заметить, не показать того, что ведет ее к социализму. Это и будет социалистический реализм». И обращаясь к писателям, он произнес свою крылатую фразу: «Человек перерабатывается самой жизнью. Но и вы помогаете переделке его души... Вы — инженеры человеческих душ»2. В последующем актуальной задачей критики стало наполнение изобретенного Сталиным лозунга идеологическим и эстетическим содержанием и применение его к конкретным произведениям литературы3.

В 1934 г. на Первом всесоюзном съезде советских писателей о своеобразии социалистического реализма говорили М. Горький и А. Фадеев, Н.И. Бухарин и АА. Жданов. В докладе «Советская литература» Горький подчеркнул идейно-тематическую ее направленность: «Основным героем наших книг мы должны избрать труд, т. е. человека, организуемого процессами труда»4. Фадеев поддержал высказанную ранее Горьким мысль о том, что в отличие от «старого реализма — критического... наш, социалистический, реализм — утверждающий»5.

Основополагающей стала речь секретаря ЦК ВКП (б) А.А. Жданова; его формулировки («изображать действительность в ее революционном развитии»; «при этом правдивость и историческая конкретность художественного изображения должны сочетаться с задачей идейной переделки и воспитания трудящихся людей в духе социализма) были положены в основу определения социалистического реализма, данного в Уставе Союза советских писателей. Программным стало утверждение, что «революционный романтизм должен входить в литературное творчество как составная часть». Характерно, что художественные средства А.А. Жданов обозначил как «роды оружия»: «Советская литература имеет все возможности применить эти роды оружия (жанры, стили, формы и приемы литературного творчества) в их разнообразии и полноте... »6. В Устав Союза советских писателей это положение вошло в следующей формулировке: «Социалистический реализм обеспечивает художественному творчеству исключительную возможность проявления творческой инициативы: выбора разнообразных форм, стилей и жанров»7.

Однако явные ограничения в «выборе» форм советские критики отметили тогда же, в 1934 г., после Первого съезда писателей: «У наших читателей вполне определенные вкусы — они хотят реализма в искусстве, реализма социалистического... без натуралистического копания... и без зауми, без формалистских фокусов»8. Критики писали также о том, что «отзывы и мнения рабочего читателя являются лучшим подтверждением указаний партии и ее вождя т. Сталина о путях развития советской литературы, о борьбе за творческий метод социалистического реализма»9.

После Первого съезда писателей термин получил широкое распространение. С течением времени сложилось представление о социалистическом реализме как интернациональном художественном направлении и нормативном творческом методе литературы и искусства XX в., познавательная сфера которого регламентировалась задачей отражать революционные процессы переустройства мира в свете социалистического идеала. Как основной метод советской литературы он был призван официально (на государственном и партийном уровне) запечатлеть этапы строительства социалистического общества в его движении к коммунизму.

Писатели такой творческой направленности и убежденности стремились занять ведущее положение в художественной жизни эпохи, противопоставляя всем иным художественным принципам свои, якобы единственно верные, эстетические принципы — партийность, народность, исторический оптимизм, социалистический гуманизм, интернационализм.

Мировая практика литературы социалистической идейности насчитывает десятки имен. Среди зарубежных писателей — такие, как Л. Арагон, Б. Брехт, П. Неруда, Дж. Олдридж, Ю. Фучик и др. Однако это всего лишь малая толика по сравнению с несметным числом отечественных писателей, критиков и теоретиков социалистического реализма.
И вместе с тем история становления и утверждения соцреализма проходила в боях10. Напряженные дискуссии о художественном методе пролетарской литературы шли в 20-х — начале 30-х годов между теоретиками, входившими в групповые объединения «Перевал», РАПП, ЛЕФ. Острые споры продолжались в 30-х годах (о языке, о формализме) и в 50-х (главным образом в связи с «теорией» бесконфликтности, проблемой типического, «положительного героя»).

Постоянная необходимость борьбы за «чистоту метода», по сути, как бы предполагала существование неких провокационных, ревизионистских тенденций. И главным «виновником» была сама литература, которая в своем самодвижении демонстрировала широту возможностей реалистического изображения действительности, его несовместимость с диктатом предписанных принципов.

На исходе XX в., опираясь на тенденции развития отечественной литературы, критики стали вполне правомерно говорить о соцреализме как о конкретно-историческом направлении в искусстве и литературе 20-50-х годов11. В 30-е годы статус живой классики приобрели произведения В. Маяковского, М. Горького, Л. Леонова, А. Фадеева, М. Шолохова, Ф. Гладкова, В. Катаева, М. Шагинян, Н. Островского, А. Толстого, В. Вишневского, Н. Погодина и др. Но тогда же в советской литературе было немало и | таких художественных явлений, для которых догматы соцреализма становились «прокрустовым ложем» — им не находилось места в границах «правдивого, исторически конкретного изображения действительности в ее революционном развитии» (как предписывал Устав Союза советских писателей); то были произведения Е.Замятина, М.Зощенко, Б.Пастернака, Б.Пильняка, А.Платонова, М. Цветаевой и др.

Новая ситуация возникла в литературе второй половины 50-х годов. После смерти Сталина XX съезд партии заметно расшатал основы тоталитаризма и авторитарности. И процесс «ревизий» ускорился. Из соцреалисти-ческих канонов «выламывалась» пре-1 жде всего русская «деревенская про-у за», изображавшая крестьянскую жизнь не в «революционном развитии», а, напротив, в условиях социального насилия и деформации; литература рассказывала страшную правду и о войне, разрушая официозные мифы о героике и оптимизме; по-иному предстали в произведениях советских писателей и гражданская война, и многие другие периоды отечественной истории. Дольше всех держалась за догматы соцреализма «производственная» проза, оставаясь «колесиком и винтиком» (В.И. Ленин) социалистического плацдарма. Появившийся в 1956 г. правдивый производственный роман В. Дудинцева «Не хлебом единым» был дискредитирован, назван «искажением действительности», а написанный в начале 60-х годов роман А. Бека «Новое назначение», обнаживший симптомы развала советской административно-командной системы управления, сталинских методов руководства, был опубликован только в 1987 г.

Итак, с конца 50-х годов советская литература уже весьма отдалилась от соцреалистических канонов.

Что же происходило в теории социалистического реализма начиная с этого рубежа?
Тенденция к расширению понятия, очевидная в творческом процессе и критике, обозначилась и в литературоведении — под воздействием отечественной литературы и в результате аналогичных веяний в зарубежной культуре. Так, в 1959 г. на Всесоюзном совещании по вопросам социалистического реализма «Творческая практика и теоретическая мысль» И.И. Ани-симов (директор Института мировой литературы им. М. Горького) подчеркнул свойственную эстетической концепции метода «большую гибкость» и «широту», что диктовалось назревшей потребностью преодолеть догматические постулаты12.

Этапной явилась проходившая в 1966 г. в Институте мировой литературы конференция «Актуальные проблемы социалистического реализма»13. В ней приняли участие ведущие теоретики. И почти все выступавшие отмечали, что «многообразие стилистических исканий» в советской литературе и «обогащение форм, направлений» в литературе стран социализма побуждают к пересмотру прежних теоретических установок. Всерьез обсуждалась возможность романтизма и критического реализма в советской литературе. Эта позиция вызвала острую дискуссию.

Логика выступления Г.Н. Поспелова на этой конференции представляется особенно убедительной. Ученый предложил различать социалистическую литературу (во всем ее своеобразии и многообразии) и социалистический реализм (господствующий в этой литературе принцип отражения), а также различать социалистическую литературу и литературу советскую (ибо отнюдь не вся она — «социалистический реализм»: С. Есенин, И.Бабель, М.Пришвин, Е.Шварц скорее могут быть причислены к «реалистам критическим»)14. Пафосом выступления Г.Н.Поспелова было стремление преодолеть «догматическую схему», согласно которой социалистическая или даже вся советская литература — это соцреализм. По убеждению ученого, «социалистическая литература — это только одно, основное и ведущее течение в советской литературе»15.

Практическая полезность предложенного терминологического разграничения (социалистический реализм — социалистическая литература — советская литература) особенно ясно осознается в настоящее время. Однако на том этапе возобладала другая «догматическая схема»: стремление раздвинуть рамки соцреализма, дабы все значительные явления советской литературы могли рассматриваться в его пределах.

В итоге вопрос о возможности вхождения элементов поэтики иных систем в сферу соцреализма приобретал все большее число сторонников. Но одновременно действовала и старая, предельно идеологизированная схема — обсуждение соцреализма в традиционном аспекте бдительной заботы о «чистоте» его партийной ориентации..

Вместе с тем романы Ч. Айтматова, К.Симонова, Ю.Бондарева, В.Быкова, Ю.Трифонова, Д.Гранина, О.Гончара, В.Распутина, В.Белова, Ф. Абрамова и др. заставляли говорить о новом качестве литературы — о «суровом реализме». Этот весомый пласт литературы нес в себе и условно-метафорические, фантастические приемы изображения. Ортодоксальная критика усматривала здесь определенную угрозу — лазейку для проникновения в соцреализм модернистских художественных средств.

Сложившуюся ситуацию уместно, быть может, проиллюстрировать, обратившись к творчеству Ч. Айтматова. Он не только широко использовал метафорические формы, но считал их своим особым «методом мышления», «способом познания и интерпретации действительности». Речь идет, в частности, о его романе «И дольше века длится день» (1980). В нем самим названием (строчка из стихотворения Б.Пастернака «Единственные дни...») были заявлены художественные приоритеты писателя. Однако, отдавая дань времени (ведь официальная наука еще не отказалась от соцреализма) и полагая необходимым защитить свое произведение от возможных нападок, Айтматов сделал некоторые пояснения.

В предисловии «От автора» он подчеркнул: «Образ Буранного Едигея — это мое отношение к коренному принципу социалистического реализма, главным объектом которого был и остается человек труда» (Новый мир. — М., 1980. — № 11. — С. 3). Но все то, что Айтматов пояснял далее, вовсе не имело никакого отношения к соцреализму. Для него Буранный Едигей привлекателен прежде всего как «человек трудолюбивой души». Писатель разъяснял: «Однако я далек от абсолютизации самого понятия "труженик"... В жизни человек-труженик интересен и важен настолько, насколько он личность, насколько велика его духовная нагрузка, насколько сконцентрировано в нем его время...» И чтобы раскрыть духовный потенциал своего героя, писатель избрал особый метод, в котором сочетаются опора «на легенды и мифы, на предания как на опыт, предназначенный нам в наследство предыдущими поколениями», и на «фантастический сюжет». «Фантастическое, — настаивал Айтматов, — это метафора жизни, позволяющая увидеть ее под новым, неожиданным углом зрения. Метафоры сделались особенно необходимыми в наш век... раздираемый противоречиями — экономическими, политическими, идеологическими, расовыми»16.
Однако тогда же, в 1981 г., Г.М. Марков (Первый секретарь правления Союза писателей) на VII съезде писателей СССР оценил роман именно в духе соцреализма: он воспринял «образ рабочего представителя Едигея Буранного» как принципиальную удачу в освоении темы «созидательного труда рабочего класса в нашем обществе»17.
Своеобразное взаимодействие старой и новой «догматических схем» провоцировало нескончаемую (и, по сути, схоластическую) дискуссию об «открытости» системы социалистического реализма18, с одной стороны, и вместе с тем о недопустимости размывания его границ — с другой.
 
В этот период при заметном различии «типологических гипотез» утверждалось представление об усложняющейся «полифонии» стилей в советской литературе. Общая идеологическая атмосфера и публикуемые произведения отечественной литературы все настойчивее требовали пересмотра проекта «революционного развития действительности». Важная стимулирующая роль принадлежала здесь не только процессам перестройки в обществе, но и так называемой «задержанной», или «реабилитированной», литературе: появились в печати написанные двадцать и более лет назад произведения А.Ахматовой, В.Белова, М.Булгакова, В.Гроссмана, Ю.Домбровского, Б.Можаева, Б.Пастернака, А.Платонова, А. Приставкина, А. Рыбакова, А. Солженицына, А. Твардовского, В.Тендрякова, Ю.Трифонова, В.Шаламова, М.Шатрова и др. Благодаря этим писателям становилось очевидным, что суть исторической деформации заключалась не только в ошибках отдельного лица (Сталина и др.): в самой «социалистической» действительности возобладали процессы инволюции, движения вспять, а не «революционного развития». Раскрепощению сознания много способствовали историки и публицисты.

В 1988 г. на этой волне возникла итоговая дискуссия о социалистическом реализме на страницах «Литературной газеты»19. К тому времени был окончательно утрачен авторитет уставного определения; оно ассоциировалось с догматизмом, некомпетентным руководством в сфере искусства, диктатом сталинщины и ждановщины в литературе — «заказного», государственного, «казарменного» реализма. И практически не осталось критиков, которые пользовались термином «социалистический реализм» в осмыслении текущего литературного процесса. Однако теоретическая мысль (в «лучших», можно сказать, традициях) билась в поисках такой широкой формулировки творческого метода, которая могла бы охватить все многообразие «прогрессивной» мировой культуры XX в. «Емкое определение нашего художественного метода должно вместить в себя достижения художников и социалистическою реализма, и доселе остававшихся вне рамок метода (Булгаков, Ахматова, Цветаева, Пастернак, А. Грин)», — настаивал Ю.Б.Борев20. В процессе дискуссии стержневым становился вопрос: «Не отказаться ли нам от социалистического реализма?»

Вопрос этот был риторическим, ибо, во-первых, серьезная литература отошла от принципов соцреализма, по сути, еще в 60-х годах, а во-вторых, емкое, всеохватывающее определение, вмещающее в себя все, что «доселе оставалось вне рамок нашего метода», если бы его удалось изобрести, означало бы полное размывание границ понятия.

Деконструкция соцреализма стала ведущей темой многих писателей-постмодернистов. Так, в поэзии Д.А.Пригова пародируется образ писателя-теоретика, выразителя нормативных представлений о жизни и литературе, целеустремленного «воспитателя масс», плодовитого эпигона-графомана. Образы советских вождей деканонизирует Т. Кибиров (в поэмах «Когда был Ленин маленьким», «Жизнь К.У. Черненко»); он высмеивает и догматы соцреализма («Общие места», «Лесная школа» и др.). В поэме «Сквозь прощальные слезы» (1987) Т. Кибиров показал последствия реализации революционно-коммунистических идей: хаос вместо гармонии, тоталитарный режим, подмена реальности мнимостью, моральный упадок, убогость существования. Заключительный вывод таков: все жертвы были напрасны — задачи, во имя которых совершалась революция, никогда не осуществятся. Летевший в коммуну паровоз оказался в тупике и только имитирует движение вперед — значит, путь был избран в никуда.

К полному пересмотру литературы советской эпохи в статье «Поминки по советской литературе» (1990) призывал Вик. Ерофеев (размышляя по принципу — «ради красного словца не пожалею и отца»). В его художественных произведениях «Крушение гуманизма № 2», «Девушка и смерть» пародировались горьковская героико-романтическая концепция, а также нормативный «положительный герой» и т.п. Имитируя в пародийном плане язык литературы социалистического реализма, В. Сорокин в романе «Норма» (1994) вскрывал бесчеловечность тоталитарного искусства и таких его идеологических постулатов, как «руководящая роль партии в советском обществе», «единство партии и народа», «утверждение социалистического гуманизма» и др.

Итак, на рубеже 80-90-х годов постмодернизм довершил развенчание советской мифологии. Благодаря активной деструктивной работе с языком соцреализма, постмодернизм показал, насколько основной метод официальной советской культуры не соответствует правдивому изображению современного состояния общества и мира в целом.

По мнению американской славистки К. Кларк, соцреализм «начал размываться задолго до того, как Ерофеев объявил о его кончине. Однако смерть его не была скоротечным результатом политических изменений. Ни одна из основополагающих черт не исчезала моментально. Некоторые оказались более живучими, некоторые менее, но в своем неизменном виде... ни одна из них не существовала уже в литературе 1970-х годов». Таким образом, было бы правильнее сказать, считает автор, что традиция постепенно иссыхала, ослабевала, «возникали гибридные формы, в которых черты и ценности
традиционного соцреализма являлись не более чем составляющими элементами... Его затухания и вспышки были связаны с политикой, а не только с культурой. Наиболее очевидными, — заключает К. Кларк, — были драматические изменения при М. Горбачеве»21.

В работах конца XX в. все настойчивее и по-новому ставится вопрос о месте и, следовательно, границах соцреализма в литературном процессе истекшего века. Например, В.И. Тюпа, доказывая, что «соцреализм» вместе с «авангардизмом» две тупиковые ветви художественной эволюции XX в., однако видит перспективу будущего «неотрадиционалистского» искусства лишь в контексте его противостояния названным ветвям литературы22.

По-иному мыслил Ф.Ф. Кузнецов, полагая, что «крупные художники слова никогда не воспринимали нормативную эстетику социалистического реализма всерьез», ибо «помимо теоретических построении существовала еще и художественная практика — огромный массив литературы, вызванный к жизни революцией и социализмом, всем тем, что получило название "советская цивилизация". И это уже не фантом, а реальность, которая стремилась идентифицировать себя...» По убеждению ученого, «советская литература, в том числе и произведения соцреализма (лучшие его образцы), и сегодня гораздо "живей" постмодернизма, который пытается "похоронить" ее, не представив пока что серьезных доказательств своей художественной состоятельности». И в качестве положительного опыта «писатели современности унаследовали от соцреализма — реализм»23.

Очевидно, что сегодня наступил этап объективного анализа всего корпуса советской литературы и ее места в мировом литературном развитии.

* Более подробно см.: Ревякина А.А. О социалистическом реализме // А.Н.Островский, А.П.Чехов и литературный процесс XIX — XX вв. — М., 2003. Режим доступа: kostromka.ru/revyakin/literature/508.php

1 См. стенограмму выступления, сделанную в то время Ф. Березовским и подготовленную к печати Л. Максименковым под названием «Неопубликованная речь товарища Сталина» // Новая модель. — М., 2002. — № 03. — 5 нояб. — С. 40-41.
2 См.: Земляной С. Алаверды Иосифа Сталина: Рождение социалистического реализма из духа застолья // Новая модель. — М., 2002. — № 03. — 5 нояб. — С. 45; курсив. — А.Р.
3 См.: Гюнтер X. Советская литературная критика и формирование эстетики соцреализма: 1932-1940 // История русской литературной критики советской и постсоветской эпох / Под ред. Е. Добренко и Г.Тиханова - М., 2011. - С. 248-279.
4 Первый всесоюзный съезд советских писателей: Стеногр. отчет. — М., 1934. — С. 13. Фототипическое переизд. — М., 1990.
5 Там же. — С. 233.
6 Там же.— С. 5.
7 Там же.— С. 716.
8 Цит. по: Ленобль Г. Советский читатель и художественная литература // Новый мир. — М., 1950. — № 6. — С. 209, 218.
9 Залп. — Л., 1934. — № 11. — С. 34; курсив. — АР.
10 См.: Акимов В.М. В спорах о художественном методе (Из истории борьбы за социалистический реализм). — M., 1979.
11 См.: Знакомый незнакомец: Социалистический реализм как историко-культурная проблема. — М., 1995; Страда В. Советская литература и русский литературный процесс XX в. // Вестник Моск. ун-та. Сер. 9, Филология. — M., 1995. — № 3. — С. 90-101; Голубков М.М. Русская литература XX в.: После раскола. — М., 2001.
 
12 Вопросы литературы. — М., 1959. — № 6. — С. 90.
13 См. отчет о конференции // Вопросы литературы. — М., 1967. — № 5.
14 Поспелов Г.Н. Социалистическая литература и ее методы // Актуальные проблемы социалистического реализма. — М., 1969. — С. 431-432.
15 Там же. — С. 431.
16 Айтматов Ч. От автора // Новый мир. — М., 1981. — № 11. — С. 3, 4.
17 Литературная газета. — М., 1981. — 1 июля.
18 См.: Лахусен Т. Соцреализм в поисках своих берегов: Несколько замечаний относительно «исторически открытой эстетической системы правдивого изображения жизни» // Соцреалистический канон. — СПб., 2000. — С. 523-537.
19 Литературная газета. — М., 1988. — 13 апреля, 25 мая, 20 июня, 1 сентября.
20 Литературная газета. — М., 1988. — 25 мая. На рубеже XXI в. Ю.Б. Борев предложил следующую периодизацию существования и самоотрицания соцреализма: 1917-1932 гг. — становление; 1932-1956 гг. — утверждение; в 1956-1984 гг. нарастают «предзакатные явления», а в конце периода «возникает самоотрицание...»); середина 80-х — 90-е годы — «конец социалистического реализма... и начало плюралистического развития отечественного искусства...» (Теория литературы: Литературный процесс / Под ред. Ю.Б. Борева. — М., 2001. — Т. 4. — С. 406-418).
21 Кларк К. Советский роман: История как ритуал. — Екатеринбург, 2002. — С. 227.
22 Тюпа В.И. Постсимволизм: Теоретические очерки русской поэзии XX в. — Самара, 1998. — С. 146.
23 Цит. по: Щепкин А. Советские классики не воспринимали соцреализм всерьез // Новая мысль. — М., 2002. — № 03. — 5 нояб. — С. 46.

Ревякина Алина Александровна
кандидат филологических наук, старший научный сотрудник
ведущий научный сотрудник Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН) РАН, зам. главного редактора РЖ «Литературоведение»