Распопин В. Н. Ленинградская мадонна: к 110-летию со дня рождения Ольги Берггольц

Берггольц, Ольга Федоровна. Память: Стихотворения, поэмы, проза. – СПб.: Азбука-классика, 2010. – 288 с.
Ольга. Запретный дневник: Дневники, письма, проза, избранные стихотворения и поэмы Ольги Берггольц / Сост. Н. Соколовская и др. – СПб.: Азбука-классика, 2010. – 544 с., фот.
Громова, Наталья Александровна. Смерти не было и нет: Ольга Берггольц: опыт прочтения судьбы. – М.: Редакция Елены Шубиной; АСТ, 2020. – 432 с., фот.

Ее называли ленинградской мадонной. Она была голосом блокады. Это ей принадлежит поэтическая строка, высеченная на гранитной стеле Пискаревского мемориала: «Никто не забыт, ничто не забыто».

Это она, коренная петербуржанка, дочь врача и участника Первой мировой Ольга Федоровна Берггольц, совсем еще девочкой вышла замуж за яркого поэта Бориса Корнилова, чью песню на музыку Дмитрия Шостаковича «Нас утро встречает прохладой» несколько десятилетий пела вся страна. Этот брак стал как бы зеркальным отражением, точно повторив через три десятилетия опыт Анны Ахматовой и Николая Гумилева и в свою очередь, но уже в смягченном варианте отразившись в зеркале опыта Беллы Ахмадулиной и Евгения Евтушенко также тремя десятилетиями позднее. Эти истории призывают летописца, способного провести их сравнительный анализ, но пока что такого не находится. Во всяком случае, все три истории, а уж первые две совершенно точно, представляют собой примеры того, как в долгой перспективе женщина в искусстве, жизни и судьбе оказывается значительнее и в конечном счете затмевает мужчину, изначально бывшего сильнее и опытнее как поэт.

Поэтический уровень Ольги Берггольц высок, но великим поэтом до рокового 1938-го она не была. Бессмертной ее делает масштаб личности, жизненный подвиг в сочетании с литературным служением. В общем, творческий путь ее можно определить именно как служение – слову, идее, Родине. А не сдаться - это ведь и есть писательский и человеческий героизм.

Ольга Берггольц не сдалась и не сдала – ни сталинским палачам своих друзей, ни гитлеровским бомбам и блокадному голоду и саму себя, и своих сограждан, ни хрущевским и брежневским чиновникам – правды жизни и правдивого слова, ни самой судьбе, отнявшей у нее всех мужей и всех дочерей, своей веры и любви. Ни – может быть, самое главное, - коммунистической идеи, коей истово служила с юности до последнего вздоха, разжижающему времени и растлевающему равнодушию.

За что и получила от завистливой судьбы и мстительной бюрократии по полной программе, не удостоившись даже похорон на Пискаревском кладбище, рядом с братьями и сестрами по блокаде.

К ней благоволила Анна Ахматова, ценя, но не любя поэта Ольгу Берггольц, не разделяя, конечно, ни ее веры, ни ее идеи, но в полной мере уважая ее человеческий героизм. А уважение Ахматовой, быть может, и есть главная награда петербуржца, литератора, гражданина.

Ольга Федоровна Берггольц испытала три человеческих и гражданских высших взлета в своей жизни и судьбе. Три взлета, когда стояла она на краю смертной пропасти, но и переживала подлинные духовные возрождения. Первый из них – в 1938-39 гг., когда была арестована НКВД, избиваема до полусмерти на допросах – и никого не сдала, ни в чем несуществующем не призналась, а после реабилитации, уже потеряв в тюремной больнице ребенка, медленно возвращаясь к жизни, впервые стала настоящим поэтом, создав трагические стихи о кошмаре пережитого.

…И снова хватит сил
увидеть и узнать,
как все, что ты любил,
начнет тебя терзать.
И оборотнем вдруг
Предстанет пред тобой
и оклевещет друг,
и оттолкнет другой.
И станут искушать,
прикажут: «Отрекись!» -
и скорчится душа
от страха и тоски.
И снова хватит сил
одно твердить в ответ:
«Ото всего, чем жил,
не отрекаюсь, нет!»…

Второй – в 1941-42 годах, когда, теряя последних близких, опухая от голода, создала свои главные стихи и поэмы, работая и физически живя в Радиокомитете, стала голосом Ленинграда. Ее слов, стихов, просто звучания ее голоса ждали и, замирая, слушали все живые в полумертвом городе.

Я не дома, не города житель,
не живой и не мертвый – ничей;
я живу между двух перекрытий,
в груде сложенных кирпичей…

…Скрипят, скрипят по Невскому полозья.
На детских санках, узеньких, смешных,
в кастрюльках воду голубую возят,
дрова и скарб, умерших и больных…

А девушка, с лицом заиндевелым,
упрямо стиснув почерневший рот,
завернутое в одеяло тело
на Охтинское кладбище везет.

Везет, качаясь, - к вечеру добраться б…
Глаза бесстрастно смотрят в темноту.
Скинь шапку, гражданин!
Провозят ленинградца,
погибшего на боевом посту.

Скрипят полозья в городе, скрипят…
Как многих нам уже недосчитаться!
Но мы не плачем: правду говорят,
что слезы вымерзли у ленинградцев.

А третий взлет Ольги Берггольц – это поздняя проза «Дневные звезды» - книга жизни, как она ее задумывала и представляла – художественная публицистика на основе воспоминаний: о родине – Ленинграде, о раннем детстве, проведенном в старинном городе Угличе, о комсомольской яростной юности, о блокаде, о любви и утратах, о пути к выжившим ближним и к самой себе. И эта почти дневниковая и, по сути, мемуарная проза, на которую у больной одинокой женщины уже не было сил, иными страницами настолько художественна и настолько сильна, что перекрывает ее поэзию и намертво запечатлевается в душе читателя тончайшим лиризмом и поистине бетховенской трагической мощью.

А еще, еще ведь был ежедневный героизм Ольги Берггольц – ее предельно откровенные, в тех условиях смертельно опасные дневниковые записи, мучительные для нее самой и для тех, кто их прочтет. Они и до сих полностью не опубликованы, но и того, что издано, достаточно, чтобы понять, какого мужества, какой несгибаемой воли была эта яркая талантливая женщина, десятилетиями боровшаяся с одиночеством и алкоголизмом, живя, дыша и не сдаваясь - под обломками всего того, чем она жила и во что верила.

И все неодолимее усталость,
И все ясней, что невозможно жить,
Но я живу: еще одно осталось –
В бою другого грудью заслонить.

Действительно ведь – под обломками жизни, некогда яркой и яростной, красивой, исполненной веры, надежды и любви.

Этой-то жизни, судьбе, личности ленинградской мадонны, на века сказавшей о подвиге ленинградцев: «Никто не забыт, ничто не забыто», посвящена проникновенная, образцовая биография Ольги Берггольц, написанная замечательным современным историком советской литературы 30-х – 40-х годов прошлого века, писательницей Натальей Громовой, буквально только что вышедшая вторым изданием. Книга называется «Смерти не было и нет: Ольга Берггольц: опыт прочтения судьбы» и полностью соответствует своему сложному названию. Громова вообще блистательный автор, вдумчивый и доходчивый, доступный, несмотря на сложность темы и глубину в нее проникновения, даже неподготовленному читателю. Мы с вами, надеюсь, еще не раз обратимся к ее книгам, в том числе и в разделе «Великая Отечественная…», ведь Наталья Александровна подробно и чрезвычайно интересно рассказала читателю о судьбах советских писателей в эвакуации, о писательских детях во время войны и о многом еще, мимо чего всем, кому дорога наша история и культура, пройти невозможно.

Здесь же, в рассказе о ленинградской мадонне, я на свой лад лишь попытался тезисно и более-менее связно изложить главное из того, что извлек из глубокой и подробной книги Натальи Громовой. Ну и, конечно, перечитав поэзию и прозу Ольги Берггольц, первой сказавшей о жизни и смерти то главное, к чему другие авторы и сегодня порой только еще подступают.