Михайлова Н. Болдинская осень

 

Везде холера, всюду карантины,
И отпущенья вскорости не жди.
А перед ним пространные картины
И в скудных окнах долгие дожди.
...........

И за полночь пиши, и спи за полдень,
И будь счастлив, и бормочи во сне!
Благодаренье богу — ты свободен —
В России, в Болдине, в карантине…

Давид Самойлов. Болдинская осень

31 августа 1830 года Пушкин выехал из Москвы в село Болдино Лукояновского уезда Нижегородской губернии. Он собирался жениться на Наталье Николаевне Гончаровой, и отец его, Сергей Львович, выделил ему часть родовой болдинской вотчины — 200 крепостных душ в сельце Кистеневе. Надобно было «вступить во владение оной», оформить необходимые в таких случаях бумаги. Пушкин намеревался как можно скорее сделать это, с тем чтобы как можно скорее вернуться в Москву.

Дорога в Болдино — 500 верст — заняла четверо суток. 3 сентября Пушкин впервые увидел крытые соломой и тесом болдинские крестьянские избы, величественный храм Успения Пресвятой Богородицы, построенный дедом Львом Александровичем Пушкиным, болдинские степные дали. Впервые вошел в деревянный одноэтажный дедовский дом.

7 сентября Пушкин написал стихотворение «Бесы», первое в ту болдинскую осень:

Мчатся тучи, вьются тучи; 
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне… 1

Нет, снега, метели в этот день не было. На дворе стояла ясная осенняя погода. Метель, бесы в пушкинских стихах — это его тревога, его мучительное ощущение неопределенности. Пушкин уехал из Москвы, поссорившись с будущей тещей, не уверенный в том, что столь желанная ему свадьба все-таки состоится. В день отъезда из Первопрестольной он писал П.А.Плетневу: «Черт меня догадал бредить о счастии, как будто я для него создан» (Х, 238). Накануне отъезда Пушкин похоронил любимого дядюшку Василия Львовича Пушкина, своего первого наставника в поэзии, своего «Парнасского отца». Со смертью дяди в прошлое ушла часть его собственной жизни… В эти дни к Болдину стремительно приближалась холера. Уже 9 сентября Пушкин сообщал об этом П.А.Плетневу: «Около меня колера морбус. Знаешь ли, что это за зверь? того и гляди, что забежит он и в Болдино, да всех нас перекусает — того и гляди, что к дяде Василью отправлюсь…» (Х, 240).

Первое официальное извещение о холере было напечатано в газете «Московские ведомости» 6 сентября 1830 года. К этому времени холера уже свирепствовала в России около двух месяцев.

Правительство принимало меры, направленные на борьбу с эпидемией. Была создана Центральная комиссия и при ней Медицинский совет во главе с известным врачом, профессором М.Я.Мудровым. Издавались наставления, разъясняющие, как уберечься от холеры. Но страшная болезнь продолжала распространяться. В течение 1830 года в России эпидемия поразила 31 губернию, холерой заболели более 68 тысяч человек, и более половины из них унесла смерть. В Москве и Московской губернии с сентября 1830 года по март 1831 года переболело 8798 и умерло 4846 человек.

Москву охватил страх. Москвичи спешили покинуть холерный город. На границе Московской губернии появились карантинные заставы. Едва Пушкин приехал в Болдино, как оказался отрезанным от Москвы карантинами и санитарными кордонами. Все попытки прорваться через них окончились неудачей. Томясь тревогой за оставшуюся в Москве невесту и близких ему людей, Пушкин принужден был задержаться в Болдине до конца ноября.

Знаменитая болдинская осень 1830 года вошла в историю литературы как дотоле небывалый взлет пушкинской фантазии, самое плодотворное время в его творческой жизни. Тогда в Болдине Пушкин, по его собственным словам, писал так, как давно уже не писал. В самом деле, за три осенних месяца созданы около тридцати лирических стихотворений, поэма «Домик в Коломне», последняя глава «Евгения Онегина», «Маленькие трагедии», «Повести Белкина». Еще «Сказка о попе и о работнике его Балде», «Сказка о медведихе». Еще критические статьи. Еще письма.

Парадоксальная ситуация: запертый в Болдине, он ощущал упоительную свободу — свободу творчества. Воображение не имело границ. За окнами он видел осенний болдинский пейзаж, безрадостную картину русской деревни. И Пушкин запечатлел этот пейзаж, воспроизвел с точными и выразительными бытовыми подробностями жанровую сцену:

Смотри, какой здесь вид: избушек ряд убогий,
За ними чернозем, равнины скат отлогий,
Над ними серых туч густая полоса.
Где нивы светлые? где темные леса?
Где речка? На дворе у низкого забора
Два бедных деревца стоят в отраду взора,
Два только деревца; и то из них одно
Дождливой осенью совсем обнажено,
И листья на другом, размокнув и желтея,
Чтоб лужу засорить, лишь только ждут Борея.
И только. На дворе живой собаки нет.
Вот, правда, мужичок, за ним две бабы вслед.
Без шапки он; несет под мышкой гроб ребенка
И кличет издали ленивого попенка,
Чтоб тот отца позвал да церковь отворил.
Скорей! ждать некогда! давно бы схоронил. (III, 179)

А воображение рисовало Пушкину роскошную картину испанской ночи:

Как небо тихо;
Недвижим теплый воздух, ночь лимоном
И лавром пахнет, яркая луна
Блестит на синеве густой и темной,
И сторожа кричат протяжно: «Ясно!..» (V, 327)

Ф.И.Шаляпин восхищался воображением Пушкина: сидит русский поэт в глухой русской деревне с ее осенней непролазной грязью и неизбывной тоской, а под его пером возникает картина испанской ночи с ее красками, звуками, запахами. И тут же воображение поэта переносит его в дождливый Париж:

А далеко, на севере — в Париже —
Быть может, небо тучами покрыто,
Холодный дождь идет и ветер дует… (V, 327)

Это по отношению к Мадриду — на севере, а как по отношению к Болдину?

Обостренность чувств, ощущение смертельной опасности, «бездны мрачной на краю» — в болдинском уединении, казалось, достигли предела. Острое художественное видение, философский взгляд на человека и страсти, вечные для человечества, воплотились в его творениях. В них сказалось и его стремление осмыслить свою жизнь.

В болдинских стихах Пушкин прощался с женщинами, которых некогда любил:

В последний раз твой образ милый
Дерзаю мысленно ласкать,
Будить мечту сердечной силой
И с негой робкой и унылой
Твою любовь воспоминать… (III, 177)

Это стихотворение он так и назвал — «Прощание». В стихотворении «Заклинание» он призывал тень умершей возлюбленной. В его поэтических строках отозвалась романтическая поэзия Барри Корнуолла и Байрона, элегии В.А.Жуковского. Первый стих второй строфы пушкинского «Заклинания» (именно эта строфа заключает в себе цитаты и реминисценции из сочинений других поэтов) не что иное, как цитата из стихотворения Н.М.Карамзина — песни из его повести «Остров Борнгольм». У Пушкина: «Явись, возлюбленная тень» (III, 182), у Н.М.Карамзина: «Явися мне, явися, / Любезнейшая тень!»2 И вторая строфа, и пушкинское стихотворение в целом соотносятся со стихотворением Г.Р.Державина «Призывание и явление Плениры»:

Приди ко мне, Пленира,
В блистании луны,
В дыхании зефира,
Во мраке тишины!
Приди в подобье тени,
В мечте иль легком сне
И, седши на колени,
Прижмися к сердцу мне…3

В беловом автографе Пушкин вычеркнул вторую строфу «Заклинания». Возможно, он сделал это, чтобы придать своему стихотворению иную соразмерность частей, наполнить его энергией иного, более стремительного движения поэтической мысли.

«Заклинание» было впервые опубликовано В.А.Жуковским в девятом томе посмертного издания собрания сочинений Пушкина в 1841 году. С тех пор оно так и печаталось вопреки авторской воле с вычеркнутой Пушкиным строфой. Тем интереснее привести неизвестную нам ранее окончательную пушкинскую редакцию стихотворения «Заклинания»:

О, если правда, что в ночи,
Когда покоятся живые
И с неба лунные лучи
Скользят на камни гробовые,
О, если правда, что тогда
Пустеют тихие могилы —
Я тень зову, я жду Леилы:
Ко мне, мой друг, сюда, сюда!
Зову тебя не для того,
Чтоб укорять людей, чья злоба
Убила друга моего,
Иль чтоб изведать тайны гроба,
Не для того, что иногда
Сомненьем мучусь… но, тоскуя,
Хочу сказать, что все люблю я,
Что все я твой: сюда, сюда!

В Болдине Пушкин прощался с любимыми героями — Татьяной и Онегиным. На страницах болдинских рукописей им суждено было вновь встретиться и трагически разойтись:

А счастье было так возможно,
Так близко!.. (V, 162)

Письмо Онегина к Татьяне будет создано позднее. Его напишет уже женатый Пушкин. Только ощутив всю полноту счастья с любимой женщиной, Пушкин сможет понять, что потерял его герой, сможет найти слова тоскующей любви Онегина.

Когда в Болдине Пушкин создавал портрет Татьяны-княгини, он воплощал в этом портрете свою мечту Пигмалиона. Такой хотел он видеть Наталью Николаевну — свою возлюбленную, свою жену, свою хозяйку:

Она была нетороплива,

Не холодна, не говорлива,

Без взора наглого для всех,

Без притязаний на успех,

Без этих маленьких ужимок,

Без подражательных затей…

Все тихо, просто было в ней… (V, 147)

В Болдине роман «Евгений Онегин» был в основном закончен. По сделанному тогда подсчету Пушкина работа над ним заняла семь лет четыре месяца 17 дней. Завершению романа Пушкин посвятил стихотворение «Труд», торжественное и печальное:

Миг вожделенный настал: окончен мой труд многолетний.

Что ж непонятная грусть тайно тревожит меня?

Или, свой подвиг свершив, я стою, как поденщик ненужный,

Плату приявший свою, чуждый работе другой?

Или жаль мне труда, молчаливого спутника ночи,

Друга Авроры златой, друга пенатов святых? (III, 175)

Героям «Евгения Онегина» Пушкин отдал часть своей души. Но ведь и сам автор — герой романа, на страницах которого его мысли и чувства, его жизнь…

А.А.Ахматова написала блистательную статью об автобиографизме созданной в Болдине трагедии «Каменный гость»4. В самом деле, неслучайно Пушкин делает легендарного испанца, неотразимого обольстителя женщин, смелого и дерзкого в любовных похождениях Дон Жуана (у Пушкина — Дон Гуан) поэтом, импровизатором любовной песни. Неслучайно пушкинский Дон Гуан тайно возвращается из ссылки в столицу Испании Мадрид, воплощая по-своему мечту ссыльного Пушкина тайно вернуться в Петербург. А.А.Ахматова обратила внимание на письма Пушкина к будущей теще, в которых речь шла о его увлечениях ранней молодости, о молве, обвинявшей его в безнравственности.

Молва, быть может, не совсем неправа,
На совести усталой много зла,
Быть может, тяготеет… Так, разврата
Я долго был покорный ученик. (V, 347)

И еще — признание только что женившегося Пушкина в письме к П.А.Плетневу в том, что он женат и счастлив: «Это состояние для меня так ново, что, кажется, я переродился» (X, 265) — перекликается со словами по-настоящему полюбившего Дону Анну Дон Гуана: «Мне кажется, я весь переродился» (V, 347). А.А.Ахматова указала и на возможный автобиографический подтекст сюжетной линии «Каменного гостя», связанный с Командором: ревность Командора, равнодушие, с которым отдала ему руку Дона Анна, и ревность Пушкина, «спокойное безразличие сердца» Натальи Николаевны Гончаровой. Быть может, только большой поэт мог почувствовать и понять Пушкина, увидеть в трагедии «Каменный гость» драматическое воплощение его личности, его мучительных размышлений и переживаний.

В Болдине Пушкину так хотелось, чтобы его герои были счастливы. Поэтому наряду с «Маленькими трагедиями», где погибает пусть скупой, но все же рыцарь, яд завистника Сальери убивает гения Моцарта, с жизнью расстаются и Дона Анна, и Дон Гуан, появление телеги с трупами умерших от чумы нарушает веселье безбожного пира, — создаются «Повести Белкина»: граф Б. женится на молодой и прекрасной девушке и только тогда осознает ценность жизни, Марья Гавриловна соединяется с суженым — гусарским полковником Бурминым, сапожник Шульц празднует серебряную свадьбу со своей доброй Луизой, дочь станционного смотрителя Дуня любит и любима гусаром Минским, а барышня Лиза Муромская отдает руку и сердце полюбившему ее в образе крестьянки Акулины Алексею Берестову.

В минуты уныния Пушкин все же надеялся и на свое счастье:

Безумных лет угасшее веселье

Мне тяжело, как смутное похмелье.

Но, как вино, — печаль минувших дней

В моей душе чем старе, тем сильней.

Мой путь уныл. Сулит мне труд и горе

Грядущего волнуемое море.

Но не хочу, о други, умирать;

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать;

И ведаю, мне будут наслажденья

Меж горестей, забот и треволненья:

Порой опять гармонией упьюсь,

Над вымыслом слезами обольюсь,

И может быть — на мой закат печальный

Блеснет любовь улыбкою прощальной. (III, 169)

В Болдине Пушкин получал письма — от отца, от невесты, от друзей. Их прокалывали иголками и окуривали серой, чтобы избежать распространения заразительной болезни. До Болдина доходила и газета «Московские ведомости». 4 октября 1830 года в 80-м номере «Московских ведомостей» была напечатана «Речь Благочестивейшему Государю Императору Николаю Павловичу пред Высочайшим вшествием в Большой Успенский Собор в 29-й день Сентября 1830 года, говоренная Синодальным Членом, Филаретом, Митрополитом Московским»:

«Благочестивейший Государь!

Цари обыкновенные любят являться Царями славы, чтобы окружать себя блеском торжественности, чтобы принимать почести. Ты являешься ныне среди нас как Царь подвигов, чтобы опасности с народом Твоим разделять, чтобы трудности препобеждать. Такое Царское дело выше славы человеческой, поелику основано на добродетели Христианской. Царь Небесный провидит сию жертву сердца Твоего, и милосердо хранит Тебя, и долготерпеливо щадит нас. С крестом сретаем Тебя, Государь, да идет с Тобою воскресение и жизнь»5.

Речь митрополита Филарета, как и поступок царя, приехавшего 29 сентября 1830 года в холерную Москву, произвела большое впечатление на современников. 6 октября 1830 года П.А.Вяземский писал в записной книжке:

«Приезд государя в Москву есть точно прекраснейшая черта. Тут есть не только небоязнь смерти, но есть и вдохновение, и преданность, и какое-то христианское и царское рыцарство, которое очень к лицу владыке. Странное дело, мы встретились мыслями с Филаретом в речи его государю. На днях, в письме к Муханову, я говорил, что из этой мысли можно было бы написать прекрасную статью журнальную. Мы видали царей и в сражении. Моро был убит при Александре, это хорошо, но тут есть военная слава, есть point d’honneur (фр.: дело чести. — Н.М.), нося военный мундир и не скидывая его никогда, показать себя иногда военным лицом. Здесь нет никакого упоения, нет славолюбия, нет обязанности: выезд царя из города, объятого заразой, был бы, напротив, естествен и не подлежал бы осуждению. Следовательно, приезд царя в таковой город есть точно подвиг героический. Тут уже не близ царя близ смерти, а близ народа близ смерти»6.

В Москве на речь святителя Филарета стихами откликнулся Н.М.Шатров, в Петербурге — И.И.Козлов. В поэтической хронике осени 1830 года (его стихи так и назывались — «Осень 1830 года», они были напечатаны отдельной брошюрой в Москве в 1831 году) Н.М.Шатров писал о холере в Первопрестольной, о приезде в Москву Николая I и о речах московского митрополита. И.И.Козлов в стихотворении «Высокопреосвященному Филарету», которое увидело свет на страницах «Литературной газеты» в 1830 году (17 ноября, № 65), цитировал речь святителя, обращенную к Николаю I:

Ему Небес благословенье 
Изрек ты именем Творца,
Пред Ним да жизнь и воскресенье
Текут и радуют сердца7.

Речь митрополита Филарета к Николаю I Пушкин прочитал в Болдине в «Московских ведомостях». Он откликнулся на нее стихотворением «Герой». Речь церковного иерарха, о которой впоследствии Пушкин отзывался как об образце «истинного красноречия», ценил ее за «умилительную простоту», явилась не только поводом к созданию одного из шедевров болдинской лирики. Стихотворение Пушкина «Герой» насыщено мотивами и образами речи митрополита Филарета. Здесь и слава, и превышающий славу подвиг государя, разделившего смертельную опасность со своим народом, и сердце государя, на подвиг его устремившее, и воздаяние неба за содеянное. В стихотворении «Герой» Пушкин датировкой и именем города («29 сентября 1830. Москва») проецирует событие московской жизни — приезд Николая I в холерный город, на предание о Наполеоне, посетившем во время египетского похода в 1799 году чумной госпиталь в Яффе. В речи митрополита Филарета сказано о появлении царя среди народа в минуту опасности, его поступок назван подвигом. У Пушкина событие (независимо от того, принадлежит ли оно подлинной истории или легенде) показано, оно живописуется, становится картиной, детали которой свидетельствуют о высоком подвиге героя:

Нет, не у счастия на лоне

Его я вижу, не в бою,

Не зятем кесаря на троне,

Не там, где на скалу свою

Сев, мучим казнию покоя,

Осмеян прозвищем героя,

Он угасает недвижим,

Плащом закрывшись боевым;

Не та картина предо мною!

Одров я вижу длинный строй,

Лежит на каждом труп живой,

Клейменный мощною чумою,

Царицею болезней… он,

Не бранной смертью окружен,

Нахмурясь ходит меж одрами

И хладно руку жмет чуме

И в погибающем уме

Рождает бодрость… (III, 188)

Митрополит Филарет назвал подвиг Николая I «жертвой сердца». Пушкин наполнил этот мотив не только нравственным, но и политическим смыслом:

Оставь герою сердце… что же
Он будет без него? Тиран… (III, 189)

И именно за этими словами Поэта (стихотворение построено как диалог Поэта и Друга) следует заключительная реплика Друга: «Утешься…», а затем та самая помета: «29 сентября 1830. Москва». Пушкин таким образом напоминает читателям — и венценосному читателю Николаю I, что если подвиг милосердия, совершенный французским императором в чумном госпитале, возможно, всего лишь легенда, то подвиг русского царя в холерной Москве — подлинное событие, и это позволяет надеяться: коль скоро у Николая I есть сердце, то он не будет тираном. Недаром через несколько дней после окончания «Героя», 5 ноября Пушкин, никогда не забывающий об участи своих «друзей, братьев, товарищей» (так он называл декабристов), написал П.А.Вяземскому: «Каков государь? молодец! Того и гляди, что наших каторжников простит…» (X, 246).

Стихотворению «Герой» предпослан евангельский эпиграф «Что есть истина?». «Посылаю вам из моего Пафмоса Апокалипсическую песнь, — писал Пушкин М.П.Погодину. — Напечатайте, где хотите, хоть в “Ведомостях” — но прошу вас и требую именем нашей дружбы не объявлять никому моего имени. Если московская цензура не пропустит ее, то перешлите Дельвигу, но также без моего имени и не моей рукою переписанную…» (X, 246). Так М.П.Погодин, писатель и историк, стал первым читателем стихотворения Пушкина «Герой». В какой-то мере в этом стихотворении — своего рода продолжение бесед Пушкина с М.П.Погодиным об истории. Указывая на событие московской жизни в стихотворении «Герой», Пушкин хотел, чтобы оно было напечатано в Москве, чтобы его прочли прежде всего москвичи, для которых приезд Николая I в объятый холерой город был памятным событием. Кроме того, Пушкин, возможно, сознавал особую значимость созданного в Болдине произведения — не хотел, чтобы этот текст связывали с его именем. Но возможно и другое: в свое время пушкинские «Стансы» («В надежде славы и добра») вызвали резкую критику; Пушкина обвинили в лести Николаю I, и он вынужден был написать стихотворение «Друзьям»: «Нет, я не льстец, когда царю / Хвалу свободную слагаю…» (III, 47). Пушкин, можно думать, не желал подобных обвинений в адрес его стихотворения «Герой», настаивал на анонимности публикации. М.П.Погодин передал рукопись в московский журнал «Телескоп», в первом номере которого за 1831 год стихотворение было напечатано без имени автора. Об авторстве Пушкина читатели узнали спустя шесть лет из пятого, посмертного выпуска пушкинского журнала «Современник», где «Герой» был опубликован вместе с сопроводительным письмом М.П.Погодина, который признался, что он до сих пор свято хранил пушкинскую тайну…

26 ноября к Пушкину приезжал участник Отечественной войны 1812 года, помещик расположенного в пятидесяти верстах от Болдина села Инкина Д.А.Остафьев. Он привез с собою альбом, просил написать в альбом стихи. И Пушкин написал, но не свои стихи, а последние стихи Г.Р.Державина:

Река времен в своем теченьи

Уносит все дела людей

И топит в пропасти забвенья

Народы, царства и царей;

А если что и остается

Чрез звуки лиры иль трубы,

То Вечности жерлом пожрется

И общей не уйдет судьбы…

1830 ноября 26 Болдино 8

В альбоме Д.А.Остафьева Пушкин нашел много автографов Василия Львовича: «Послание к Д.В.Дашкову», французские куплеты на взятие Парижа, басни, стихотворение «Завещание Киприды»… Река времен уносила дядю-поэта в вечность, но племянник не забывал его. Болдинские рукописи и рисунки сохранили воспоминания о нем.

В «Евгении Онегине» в великосветской гостиной Татьяны-княгини появляется

Старик, по-старому шутивший:
Отменно тонко и умно,
Что нынче несколько смешно. (V, 151)

В этом персонаже угадывается В.Л.Пушкин, остроумный собеседник, желанный гость в дворянских особняках Москвы и Петербурга. Среди рисунков к «Гробовщику» — знакомый профиль: это он, дядюшка, теперь уже покойный дядя. В «Истории села Горюхина» Белкин переписывает «Опасного соседа», нашумевшую в свое время поэму В.Л.Пушкина, чтобы приобрести некоторый навык к стихам. Пушкин помнил о том, как незадолго до кончины дядя прислал ему стихотворное послание, в котором защищал его от несправедливых нападок критики, сулил ему счастье в предстоящем браке с Н.Н.Гончаровой, предрекал новые успехи в поэзии:

Блаженствуй! — Но в часы свободы, вдохновенья
Беседуй с музами, пиши стихотворенья,
Словесность русскую, язык обогащай
И вечно с миртами ты лавры съединяй 9.

Последнее письмо к невесте из Болдина написано 26 ноября, в тот день, когда Пушкин оставил свою запись последних стихов Г.Р.Державина в альбоме Д.А.Остафьева. В письме — непреходящая тревога за Наталью Николаевну, так и не покинувшую холерной Москвы, жалобы на неудачные попытки вырваться из болдинского заточения:

«Вдруг я получаю от вас маленькую записку, в которой вы сообщаете, что и не думали об отъезде. — Беру почтовых лошадей; приезжаю в Лукоянов, где мне отказывают в выдаче свидетельства на проезд под предлогом, что меня выбрали для надзора за карантинами моего округа. Послав жалобу в Нижний, решаю продолжать путь. Переехав во Владимирскую губернию, узнаю, что проезд по большой дороге запрещен — и никто об этом не уведомлен, такой здесь во всем порядок. Я вернулся в Болдино, где останусь до получения паспорта и свидетельства, другими словами, до тех пор, пока будет угодно богу» (Х, 249, 649; оригинал по-франц.).

Богу было угодно, чтобы все же Пушкин уехал из Болдина. 5 декабря 1830 года он уже был в Москве.

Три года спустя Пушкин вновь оказался в Болдине. Во время поездки по местам пугачевского восстания он вновь посетил родовую вотчину. «Сплю и вижу приехать в Болдино и там запереться», — писал он жене. Там он снова ощутил прилив творческих сил, там его снова посетило вдохновение:

И забываю мир — и в сладкой тишине

Я сладко усыплен моим воображеньем,

И пробуждается поэзия во мне:

Душа стесняется лирическим волненьем,

Трепещет и звучит, и ищет, как во сне,

Излиться наконец свободным проявленьем… (III, 248)

Стихотворение «Осень», поэмы «Анджело» и «Медный всадник», «Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях», «Сказка о рыбаке и рыбке», повесть «Пиковая дама» — таков урожай второй болдинской осени 1833 года. Тогда в Болдине Пушкин работал и над «Историей Пугачева».

Была еще одна — третья болдинская осень. В последний раз Пушкин приехал в Болдино в 1834 году. Он прожил здесь меньше трех недель. В это время его занимали хозяйственные дела и заботы: отцовское имение надобно было спасать от разорения. И все же в те сентябрьские дни Пушкин написал «Сказку о золотом петушке». Магия места, наверное…

Примечания

1 Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. 4-е изд. Т. III. Л., 1977. С. 168. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте в круглых скобках; римские цифры обозначают том, арабские — страницу.

2 Карамзин Н.М. Полн. собр. стихотворений. Л., 1966. С. 129.

3 Державин Г.Р. Анакреонтические песни. М., 1986. С. 58.

4 Ахматова А.А. О Пушкине. Статьи и заметки. 2-е изд., доп. Горький, 1984. С. 93–109.

5 Ведомость о состоянии города Москвы. № 9-й. 1830 года, Октября 1-го дня, середа // Московские ведомости. 1830. 4 окт. (№ 80). С. 3559.

6 Вяземский П.А. Записные книжки (1813–1848). М., 1963. С. 196.

7 Литературная газета, издаваемая бароном Дельвигом. СПб., 1830. Т. 2. С. 233.

8 Рукою Пушкина. 2-е изд. М., 1997. С. 483–484. (Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 19 т. Т. 17).

9 Пушкин В.Л. Стихотворения. СПб., 2005. С. 64.