Половнева М.В., Соломахина Л.П. Эхо фетовской свирели в лирике А. Блока

 

Аннотация. Статья посвящена выявлению фетовской традиции в поэзии А.Блока.
Ключевые слова: символисты, фетовский стиль, литературная традиция, элегический взгляд на мир, психологически точный пейзаж, музыкальные ассоциации, любовная лирика, однотипные поэтические приёмы.

Abstract. The article is devoted to revealing Fets tradition in A.Bloks poetry.
Keywords: symbolist, Fet’s style, literary tradition, elegiac view of the world, psychologically detailed landscape, musical associations, love poems, different poetic techniques.

 

Русские символисты рассматривали Фета как своего исконного предтечу, учились у него «чувству поэзии, чувству красоты». Интересно, что К.Бальмонт, «сознавая себя прямым преемником поэтического наследия ААФета... написал в Париже на склоне своих лет своеобразное миниатюрное признание в любви к своему старшему современнику», в котором указал, что, «звено с звеном свивая» [1: 202— 203], на протяжении всего своего творческого пути держал в руках «фетовскую свирель». У А.Блока также есть стихотворение, посвящённое «свирельнику с именем лилейно-лёгким Фета» (К.Бальмонт) — «Памяти А.А.Фета» (1898), в котором удивительно точно передан фетовский стиль, использована характерная для поэтического языка художника XIX века лексика и даже, как нам кажется, прочитывается сюжет произведения А.Фета «В лунном сиянии» (1885), строки из которого в трансформированном виде взяты Блоком в качестве эпиграфа к собственному тексту.

А.БЛОК
Выйдем тихонько бродить
В лунном сиянии.

А.А.Фет
Шепчутся тихие волны,
Шепчется берег с другим,
Месяц колышется полный,
Внемля лобзаньям ночным.
В небе, в траве и в воде Слышно ночное шептание,
Тихо несётся везде:
«Милый, приди на свидание...»
(Памяти А.А.Фета) 1898

По мнению В.Н.Орлова, с которым в данном случае нельзя не согласиться, «непрерывно расширяя свой поэтический диапазон, охватывая различные, порою очень далёкие друг от друга литературные традиции, Блок ничего не отвергал из исторического наследия русской поэзии» [2: 154]. Выявлению фетовской традиции в поэзии А.Блока и посвящена данная статья.

Произведения Фета и Блока роднит «сознательная авторская установка на недоговорённость» или акцент на ассоциативную связь между образами, «использование “музыкальной потенции слова”» [3: 38]. При этом важно помнить, что «категория музыки — вторая по значимости. в эстетике символизма. Вслед за Ф.Ницше и французскими символистами русские сторонники “нового искусства” считали музыку высшей формой творчества, потому что именно она даёт максимальную свободу самовыражения творцу — и максимальную свободу восприятия слушателю». Категория музыки значима для символистов и «как словесно-музыкальная фактура стиха, как максимальное использование звуковых и ритмических возможностей поэзии» [там же, 38—39].

В этой связи заслуживает внимания необыкновенная музыкальность фетовского стиха. Не случайно П.И.Чайковский в письме к великому князю Константину Константиновичу от 26 августа 1888 года писал о Фете: «Считаю его поэтом безусловно гениальным. <.> Фет в лучшие свои минуты выходит из пределов, указанных поэзии, и смело делает шаг в нашу область. Поэтому часто Фет напоминает мне Бетховена. <...> Подобно Бетховену, ему дана власть затрагивать такие струны нашей души, которые недоступны художникам, хотя бы и сильным, но ограниченным пределами слова. Это не просто поэт, скорее поэт-музыкант» [4: III, 239].

Именно музыкальность стиха, романсное начало, красота во всех её проявлениях роднят лирику Фета и Блока.С музыкальной темой, например, связаны стихотворения Фета в разделе «Мелодии»: «Певице», «Бал», «Сияла ночь. Луной был полон сад.», «Шопену», «Романс» и другие. То же у Блока: «Голоса скрипок», «Песня за стеной», «Натянулись гитарные струны.», «Смычок запел. И облак душный.», «Романс» и другие.
Музыка — это не только одна из тем в творчестве Фета и Блока, фон, но и важнейшее поэтическое средство (Не случайно Поль Верлен, один из основоположников французского символизма, восклицал в своём программном стихотворении «Поэтическое искусство»: «Музыки — прежде всего другого!» (пер. Г.Шенгели).

Так, большая часть фетовских стихов не имеет прямого отношения к музыке, однако является выражением «музыкально неуловимого» (Ап.Григорьев), передавая многообразие человеческих переживаний, чувств, их зыбких переходов и тончайших оттенков. Это стихотворения «Буря на небе вечернем.», «Я долго стоял неподвижно.», «Как мошки зарёю.», «Сны и тени.», «В дымке-невидимке.» и др. Подобное явление можно обнаружить и в лирике Блока: «Сольвейг», «Романс», «Голоса скрипок», «Приближается звук. И, покорна щемящему звуку.», «Ты — как отзвук забытого гимна.» и т. д.

Например, благодаря музыке Шопена, лирический герой стихотворения Фета «Шопену» (1882) погружается в воспоминания о давно прошедшем, но бесконечно милом и дорогом его сердцу и заново переживает былое. Сменяющиеся в стихотворении образы можно сравнить с льющейся мелодией, динамика которой передана глаголами «мелькнула», «предстала», «задрожало», «слышу», «коснулась», «встрепенулась», «несусь», «потух», «торжествует». Также обращает на себя внимание метафора «слышу трепетные руки».

И в блоковском шедевре «Приближается звук. И, покорна щемящему звуку.» (1912) прошлое переживается как волнующее настоящее. Фетовское отчётливо выступает здесь и в том, какое эмоциональное состояние вызывается у лирического героя звуком («молодеет душа»), и в том, что звук играет знаковую роль: он из настоящего переносит к прежним переживаниям, помогая ощутить полноту любви и счастья. Звук — блоковская метафора любви, которая не реализована в жизни, но вечна в памяти.

В стихотворении всё сплетается в причудливый рисунок: явь, сон, былое и настоящее. Уже первые строки («Приближается звук. / И, покорна щемящему звуку, / Молодеет душа») [5: III, 168] задают повышенный эмоционально-экспрессивный тон. Затем возникает следующий план — сон, отражающий прошлое героя, вызываемое чувственной памятью. Любовь лирического героя предстаёт в предельном напряжении чувства, она выходит на первый план как безусловная ценность жизни, как чувство сильное и незабываемое. На осязательном уровне это находит воплощение в описании руки возлюбленной, что, как и у Фета («Слышу трепетные руки.»), указывает на «спаянность» ощущений, полноту ответного чувства, единство которого выражается синтаксическим повтором этого образа, усиленного добавлением эпитета «милая»: «Хоть во сне твою прежнюю милую руку / Прижимая к губам» (ср. с первой строфой: «И во сне прижимаю к губам твою прежнюю руку, / Не дыша») [5: III, 168].

Ту же роль выполняет парадоксальное, как кажется вначале, сплетение понятий — «жизнь и горе отдам». На наш взгляд, в общем контексте стихотворения становится очевидным христианский подтекст этих слов, которые являются важной характеристикой героя, адресующего их своей возлюбленной: нераздельность существования и в горе, и в радости. Всё приносится на «алтарь» любви.

Раскрыть душевное состояние лирического героя помогают также упоминания старого дома с «окошком твоим» и пейзаж, детали которого («овраг», «бурьян», «колючий шиповник», «туман») возникают в памяти до мельчайших подробностей и, как нам представляется, не столько указывают на многочисленные преграды, встречавшиеся на пути к любви, сколько обнажают порывистость чувств, силу и глубину страсти.
Каждая строка заключительной строфы пронизана благоговением перед той, которая навсегда вошла в сердце и с которой связано сокровенное:

Этот голос - он твой, и его непонятному звуку
Жизнь и горе отдам,
Хоть во сне твою прежнюю милую руку
Прижимая к губам [5: III, 168].

Таким образом, музыка, звук в произведениях Фета и Блока позволяют заново увидеть и пережить прошлое.
С музыкальной тематикой, по мнению А.Тархова, связано и стихотворение А.Фета «Ярким солнцем в лесу пламенеет костёр» (1859), которое, как считает исследователь, является выражением цыганской стихии, «как бы квинтэссенцией понимания и переживания “цыганского начала”» [6: 34]. «Фет создал стихотворение захватывающе-могучее, которое по силе воздействия можно поставить рядом с “Цыганской венгеркой” Григорьева. В основе фетовского монументально-лирического шедевра — два главных символа, две противостоящие и неотделимые друг от друга стихии: Костёр — и Ночь. <.> Фетовское переживание ночи очень разнообразно по чувству и по мысли; но постоянно у него стремление — постичь пред “лицом ночи” ценность и единственность жизни или измерить бездной ночного бытия всю глубину жизненного начала. Так и в стихотворении “Ярким солнцем”: лениво мерцает день—скупо теплится на поляне огонёк; но вот пришла Ночь — и разгорается ей навстречу, пламенеет Костёр. <.> Нет сомнения, что центральный образ “Ночного Костра” указывает на принадлежность стихотворения к кругу “цыганской тематики”; но, чтобы постичь высокий смысл этого образа у Фета, надо вглядеться в тех, кто окружает этот ночной костёр: это ведь—хор! Своим символическим сравнением дикой мощи и исступления цыганского хора с “шатающимся ельником” Фет как бы перекликается со словами А.Григорьева о глубоко природных истоках цыганского пения, с его мыслью об их “растительной гармонии”», — пишет исследователь, делая следующий вывод: «В глубине цыганской природы, в её “огненной музыкальности” Фет нашёл нечто чрезвычайно близкое своему мироощущению; именно поэтому одно из самых высоких его поэтических созданий — стихотворение “Ярким солнцем.” — есть одновременно и поразительный символ “цыганского духа” — духа огня и музыки, — и одновременно “пейзаж души” самого поэта: холод и мрак бытия подступают к нему, но “до костей и до сердца прогрело” его пламя негасимого костра, пламя “огненной музыки”. И наконец, костёр уподоблен Фетом солнцу: сама предельная степень, высший ранг сравнения цыганского ночного костра заставляют видеть в этом стихотворении мировоззренческую осознанность символики. Сам поэт предстаёт перед нами как служитель того необычайного культа, в котором как бы соединились воедино два древнейших “музыкальных миропонимания”: западный орфизм и донесённое цыганским племенем восточное огнепоклонство.» [там же, 34—35].

Но мы позволим себе не согласиться с автором данной статьи, так как, на наш взгляд, стихотворение «Ярким солнцем в лесу пламенеет костёр.» скорее является отражением импрессионистической манеры Фета. Да, «Ярким солнцем в лесу пламенеет костёр...» — одна из лучших «мелодий» Фета. Поэт умеет придать конкретному образу глубину и много- значность1. Вначале перед нами возникает реальная картина, нарисованная яркими, но контрастными красками: огонь — угли, жар — холод, пламя — зола, ночь — день. Однако за этой реальной картиной лирическому герою видится иной мир, созданный его воображением, где треск можжевельника ассоциируется с хором пьяных гигантов и заставляет героя забыть и о холоде ночи, и о «скупо мерцающем дне». Получается, что материалом для поэтического творчества является в данном случае не реальный мир, а образы, созданные в воображении поэта, точнее, отражение реального мира посредством фантастических образов, возникших в сознании воспринимающего этот мир субъекта.

Ещё одним фактором, сближающим поэтический мир двух поэтов, является биографический подход в создании поэтических текстов, который нашёл наиболее полное выражение в любовной лирике.
Так, интересно представлены отношения влюблённых в стихотворении А.Фета “Alter ego” (1878), где девушка сравнивается с «лилеей», а лирический герой — с ручьём. Эти сравнения, с одной стороны, признак поэтичности, красочности стиха, с другой — заключают в себе глубокий смысл: подобно отражению цветка в воде, девушка «отражается» в любимом человеке, узнаёт в нём черты своего собственного духовного облика, осознаёт в себе то, что до времени было скрыто от неё самой, и тем самым реализуется как женщина.

Лирический герой “Alter ego” вспоминает прошлое, романтические прогулки, когда они, «как боги», «взирали» на звёзды, ощущали духовную близость: «Ты душою младенческой всё поняла, / Что мне высказать тайная сила дала.» И через много лет тень умершей возлюбленной сопровождает его. С годами произошло высшее единение душ, когда влюблённые не существуют по отдельности и лирическое я переходит в мы:

Нас с тобой ожидает особенный суд;
Он сумеет нас сразу в толпе различить,
И мы вместе придём, нас нельзя разлучить!
[7: I, 55]

Последняя строчка, с небольшими отличиями дважды встречающаяся в тексте стихотворения, звучащая как заклинание, утверждает полное единение душ, как и необычная метафора третьей строфы:

Та трава, что вдали на могиле твоей,
Здесь на сердце, чем старе оно, тем свежей...
[7: I, 54].

Могильная трава «прорастает» в сердце лирического героя, никогда не увядая. Так проясняются взаимоотношения Афанасия Фета и его возлюбленной, в которой угадывается Мария Лазич, и в большей степени раскрывается смысл названия стихотворения: alter ego — второе я (лат.).

Осознание себя как части целого, как мы даётся и в стихотворении А.Блока «Помнишь ли город тревожный.» (1899), посвящённом Ксении Михайловне Садовской. Чувство Блока было взаимным, между ними возникла связь. Но со временем поэт охладел к своей первой возлюбленной и даже, как отмечает В.Н.Орлов, назвал их отношения «дорогою ложной», по которой они «безрассудно пошли», в стихотворении «Помнишь ли город тревожный...». Однако, на наш взгляд, трактовка отношений влюблённых в этом произведении не столь проста и прямолинейна, её нельзя свести к однозначному толкованию. В стихотворении явно ощутимы два временных плана и, соответственно, даются два взгляда на произошедшее. Чувство казалось лирическому герою «ложным» тогда, в момент переживания:

Шли мы - луна поднималась
Выше из тёмных оград,
Ложной дорога казалась –
Я не вернулся назад [5: I, 60].

Спустя годы повзрослевшему герою пережитое видится иначе. Теперь «ложной» представляется дорога, разлучившая влюблённых. Эта мысль дважды повторяется в блоковском тексте, имеющем кольцевую композицию:

Помнишь ли город тревожный,
Синюю дымку вдали?
Этой дорогою ложной
Молча с тобою мы шли... [5: I, 59].

Последняя строчка — лишь небольшая вариация заключительной строки первого четверостишия:

Помнишь ли город тревожный,
Синюю дымку вдали?
Этой дорогою ложной
Мы безрассудно пошли... [5: I, 60].

В этой связи и перекличка последних строк первой («Молча с тобою мы шли.») и четвёртой строф («Мы безрассудно пошли...») свидетельствует об изменении точки зрения лирического героя, его нынешнем видении бывших когда-то событий («молча» — «безрассудно»). А само любовное чувство вспоминается с грустью:

Наша любовь обманулась,
Или стезя увлекла –
Только во мне шевельнулась
Синяя города мгла... [5: I, 60].

В данном случае ещё более зримой, ощутимой становится связь этого стихотворения со стихотворением Фета “Alter ego”.
Блок переосмыслил свои отношения с Садовской после того, как получил ложное известие о её смерти, что и нашло отражение в позиции лирического героя. Вспоминая о первой любви, он, подобно фетовскому герою, понимает, что не только тогда было полное единение душ, но и теперь, в воспоминаниях о невозвратном.
Своеобразным подтверждением сказанному может служить и цикл Блока «Через двенадцать лет», со стихами которого явно перекликается не только блоковское «Помнишь ли город тревожный», но и фетовское “Alter ego”.

В анализируемых произведениях любовь лирических героев и Блока, и Фета связана с необходимостью расставания. Однако, разлучившись физически, герои продолжают ощущать духовную близость. И эта невидимая связь оказывается значимой на протяжении всей жизни. Данная позиция не только заявлена в поэтических текстах, но и выражена в совпадениях на смысловом уровне:

Фет
И хоть жизнь без тебя суждено мне влачить,
Но мы вместе с тобой, нас нельзя разлучить!
[7: I, 54]

Блок
И ты навеки обручён
Той давней, незабвенной тени?
[5: III, 118]

Фет
У любви есть слова, те слова не умрут.
Нас с тобой ожидает особенный суд;
Он сумеет нас сразу в толпе различить,
И мы вместе придём, нас нельзя разлучить.
[7: I, 55]

Блок
Ты позови - она придёт:
Мелькнёт, как прежде, профиль важный,
И голос, вкрадчиво-протяжный,
Слова бывалые шепнёт.
[5: III, 118]

И на уровне метафорическом:

Фет
Та трава, что вдали на могиле твоей,
Здесь на сердце, чем старе оно, тем свежей,
И я знаю, взглянувши на звёзды порой,
Что взирали на них мы как боги с тобой.
[7: I, 54—55]

Блок
Иль первой страсти юный гений
Ещё с душой не разлучён,
И ты навеки обручён
Той давней, незабвенной тени?
[5: III, 118]

Подтверждение сказанному находим и во втором стихотворении цикла «Через двенадцать лет»: «Весь я — память, весь я — слух, / Ты со мной, печальный дух, / Знаю, вижу — вот твой след, / Смытый бурей стольких лет» [5: III, 119], а также в последнем стихотворении блоковского цикла: «Всё, что память сберечь мне старается, / Пропадают в безумных годах, / Но горящим зигзагом взвивается / Эта повесть в ночных небесах. / Жизнь давно сожжена и рассказана, / Только первая снится любовь, / Как бесценный ларец перевязана / Накрест лентою алой, как кровь» [5: III, 122].

Важно и то, что у обоих авторов любовные переживания связаны с их поэтическим призванием. У Фета возлюбленная первой поняла его высокое предназначение:

Ты душою младенческой всё поняла,
Что мне высказать тайная сила дала... [7: I, 54]

А у Блока чувство первой любви воспринимается и трактуется как своеобразный эмоциональный посыл к поэтическому творчеству:

Эта юность, эта нежность –
Что для нас она была?
Всех стихов моих мятежность
Не она ли создала?
(Шестое стихотворение цикла) [5: III, 121]

Характерной особенностью лирики Фета является и стремление поэта зафиксировать впечатление от мига, передать его мгновенность и текучесть, а вернее, поделиться впечатлением от увиденного или перечувствованного. Обратимся в этой связи к нашумевшему когда-то стихотворению Фета «Шёпот, робкое дыханье» (1850). Оно основано на использовании такого приёма, как психологический параллелизм. Через природные описания поэту удаётся удивительно точно передать переживания лирического героя. Как отмечает В.С.Баевский, в произведении «строго выдержано соответствие между миром природы и миром человека с перевесом мира человека. И хотя нет ни одного глагола, стихотворение насыщено действием» [8: 165], в нём легко угадывается сюжет свидания влюблённых. Подобный приём неоднократно встречается и у Блока. Так, отголоски фетовского шедевра слышатся в стихотворении «Глушь родного леса.» (1901), первая строфа которого — два безглагольных предложения. Через описание увядающей, но ещё яркой осенней природы («Глушь родного леса, / Жёлтые листы. / Яркая завеса / Поздней красоты» [5: I, 372]) Блок передаёт сожаление героя, связанное с ушедшим чувством: «Замерли далече / Поздние слова, / Отзвучали речи — / Память всё жива» [там же].

И несмотря на то, что любовные переживания ещё напоминают о себе: «Отзвучали речи — / Память всё жива», метафора «яркая завеса поздней красоты» подчёркивает бесполезность последних просьб и обещаний: «Замерли далече / Поздние слова». При этом, как и у Фета, отсутствие глаголов-сказуемых лишь усиливает напряжённость переживаний лирического героя. Подобно Фету, Блок в маленьком стихотворении, состоящем из восьми строк, сумел передать душевное движение, «внутреннее развитие» (В.С.Баевский). И хотя в эмоциональном плане эти стихотворения различны — фетовское «Шёпот, робкое дыханье.» обольщает читателей «своей благоуханной свежестью» (М.Е.Салтыков-Щед- рин), его метафоры яркие и светлые: «пурпур розы», «отблеск янтаря», а метафоры блоковского текста вызывают ощущение грусти и сожаления об утраченном, они являются ярким примером переклички «технической», так как обнаруживают преемственность в использовании художественных средств и приёмов.

Подобные «переклички» неоднократно возникают у Блока на протяжении его творческого пути. Так, поэт развивает «иррациональные» фетовские метафоры и «необъяснимые сравнения». Например, у Фета: «душа алкала», «тоскливой жизни цепь», «лоно вечности» («О нет, не стану звать утраченную радость.»); «воздух пьян» («Фонтан»); «палящего солнца лобзанье» («За горами, песками, морями.»); «слышу трепетные руки» («Шопену»); «звездистые очи» («Соловей и роза»), «утро. ярко пышет на ямках ланит» («На заре ты её не буди.»); «река. стального зеркала светлей», «и речка. за льдиной выпускает льдину как будто стаю лебедей» («Опять незримые усилья.»), а у Блока: «глухие вечера» («Пётр»); «запоёт мечта» («Дали слепы, дни безгневны.»); «онемелая волна», «вздох волны» («Взморье»); «красной медью зазвучу» («Поёт, краснея, медь. Над горном.»); «тонкое имя», «тихое солнце» («К вечеру вышло тихое солнце.»); «корабль души», «тишина цветёт» («Тишина цветёт»); «даль опустила синий полог» («Так окрылённо, так напевно.») и т. д.

Привлекают внимание и разнообразные виды повторов, используемые обоими авторами. Сравним:

Фет

Но мне понятней ещё говорит
Этот правдивый румянец ланит,
Этот цветов обмирающих зов,
Этот теней набегающий кров,
Этот предательский шёпот ручья,
Этот рассыпчатый клич соловья.
(«Чуя внушённый другими ответ.», 1890)
[7: I, 140]

Блок
Розы - страшен мне цвет этих роз,
Это - рыжая ночь твоих кос?
Это - музыка тайных измен?
Это - сердце в плену у Кармен?
(«Вербы — это весенняя таль.», 1914) [5: III, 147]

В ритмико-мелодической организации поэтического текста Фета и Блока также обращают на себя внимание повторы, которые не только придают экспрессивную окраску выделяемому слову, но и модифицируют его смысловую наполненность. Часто анафорические повторы способствуют передаче психологического напряжения, переживаемого героем. Например:

Фет
Запретили тебе выходить,
Запретили и мне приближаться,
Запретили, должны мы признаться,
Нам с тобою друг друга любить.
(«Запретили тебе выходить.», 1890) [7: I, 141]

Блок
Я медленно сходил с ума...
Я плакал, страстью утомясь.
Я медленно сходил с ума,
Я думал холодно о милой.
(«Я медленно сходил с ума», 1914) [5: I, 138—139]

Это могут быть повторы колористических эпитетов, передающих краски живой природы, а также лексический подбор, который служит усилению того или иного признака, той или иной стороны изображаемого. Например:

Фет
Только в мире и есть, что тенистый
Дремлющих клёнов шатёр.
Только в мире и есть, что лучистый
Детски задумчивый взор.
Только в мире и есть, что душистый
Милой головки убор.
Только в мире и есть этот чистый
Влево бегущий пробор.
(«Только в мире и есть.», 1883) [7: I, 136]

Блок
За то, что ты светлой невестой была,
За то, что ты тайну мою отняла.
За то, что связала нас тайна и ночь,
Что ты мне сестра, и невеста, и дочь.
За то, что нам долгая жизнь суждена...
(«Люблю Тебя, Ангел-Хранитель во мгле», 1906) [5: II, 95]

Лирика Фета и Блока — это и своеобразные внутренние монологи или диалоги, с вопросами и ответами, порой с обращением к отсутствующему собеседнику, например:

Фет
Не отходи от меня,
Друг мой, останься со мной,
Не отходи от меня:
Мне так отрадно с тобой.
(«Не отходи от меня.», 1842) [7: I, 116]

Блок
И Ты явилась: тихой властью
В моей затеплилась груди,
И я зову к тебе со страстью:
«Не покидай! Не уходи!»
(«Вхожу наверх тропой кремнистой.»,
1899) [5: I, 286]

Вопросы в фетовских и блоковских стихах непростые, передающие то смятение лирического героя, то его трудные раздумья, а порой и трагически окрашенные:

Фет
Бежать? Куда? Где правда, где ошибка?
Опора где, чтоб руки к ней простерть?
(«Смерть», 1878) [7: I, 55]

Блок
Ужель и сила покидает,
И мудрость гасит светоч свой?
Ужель без песни умирает
Душа, сражённая тоской?
(«Нет ни слезы, ни дерзновенья.», 1900)
[5: I, 247]

Таким образом, с полным основанием можно говорить о том, что в поэзии Фета Блок нашёл созвучный себе элегический взгляд на мир; их творческие почерки сближают психологическая тонкость пейзажа, поиск гармонии в слиянии с природой, особое отношение к сочетанию света и тени в создании образов, музыкальные ассоциации, использование однотипных поэтических приёмов. «Проблема выработки нового лирического стиля заключалась для Блока в значительной степени в свободном сочетании и перегруппировке элементов различных стилей. а отнюдь не в разрушении старых форм и не в отказе от традиций» [2: 154]. И многое было заимствовано здесь из поэтического мира А.Фета, творчество которого подготовило почву для развития нового строя русского лирического стиха, получившего выражение в поэзии К.Бальмонта, В.Соловьёва, В.Брюсова, А.Белого и А.Блока.

ЛИТЕРАТУРА

1. ЖЕМЧУЖНЫЙ И.С. А.А.Фет и К.Д.Бальмонт // 175 лет со дня рождения Афанасия Афанасьевича Фета: Сб. науч. трудов. — Курск: КГПУ, 1996. — С. 184—203.
2. ОРЛОВ В.Н. Александр Блок. — М., 1956. — 262 с.
3. КАРСАЛОВА Е.В., ЛЕДЕНЁВ А.В., ШАПОВАЛОВА Ю.М. Серебряный век русской поэзии. — М., 1996. — 192 с.
4. ЧАЙКОВСКИЙ М. Жизнь Петра Ильича Чайковского (По документам, хранившимся в архиве в Клину): В 3 т. — Т. 3 (1885—1893). Печ. по изд. 1903 г. — М.: Алгоритм, 1997. — 616 с. — Серия «Гений в искусстве».
5. БЛОК А.А. Собр. соч.: В 6 т. — Т. 1—3. — М., 1971.
6. ТАРХОВ А.Е. «Музыка груди» (О жизни и поэзии Афанасия Фета) // Фет А.А. Сочинения: В 2 т. — Т. 1. Стихотворения; поэмы; переводы / Сост., вступ. статья и ком- мент. А.Е.Тархова. — М., 1982. — С. 5—38.
7. ФЕТ А.А. Сочинения: В 2 т. Стихотворения; Поэмы; Переводы / Сост., вступ. статья и коммент. А.Е.Тархова. — М., 1982. — Т. 1. — 575 с.
8. БАЕВСКИЙ В.С. История русской поэзии: 1730—1980. Компендиум. — М., 1996. — 320 с.

 

ПОЛОВНЁВА Марина Владимировна, кандидат филологических наук, доцент Белгородского государственного национального исследовательского университета
СОЛОМАХИНА Людмила Петровна, кандидат филологических наук, доцент Белгородского государственного национального исследовательского университета