Нарская Е. Александр Герцен: забвение и актуальность
Отношение к личности и наследию Александра Ивановича Герцена сегодня в определенной степени отражает отношение в обществе ко многим знаковым фигурам прошлого, «болевым точкам» нашей истории. Работая в Доме-музее А. И. Герцена много лет, могу сказать: в последнее время к нам часто приходят посетители, практически ничего о нем не знающие, — не только школьники, но и взрослые. Представители старшего поколения, прошедшие советскую школу, в лучшем случае вспоминают, что он был революционером, которого «разбудили декабристы».
«Канонизированный» при советской власти, как предшественник социал-демократии, Герцен, благодаря статье В. И. Ленина «Памяти Герцена» (1912), был включен в обязательную школьную программу по истории наряду с другими так называемыми «революционерами-де- мократами». Замечательный историк Н. Я. Эйдельман в одном из своих последних интервью говорил об этом одностороннем подходе, когда в школе и институте изучали некоего абстрактного «БелинскогоГерценаЧернышев- скогоДобролюбова, революционера-демократа». Никто из них не вписывается в строгие рамки, особенно Герцен, всю жизнь не признававший догм.
Однако именно благодаря ленинской статье при советской власти появилось много исследований о Герцене, было издано практически всё его наследие (полное собрание сочинений в 30 томах, далее ссылки на это издание даются в тексте с указанием тома и страницы; тома Литературного наследства). В 1976 году в Москве открылся наш Дом-музей, как отдел Гослитмузея. Но уже тогда для многих советских интеллектуалов Герцен являлся одной из официально разрешенных «отдушин»: опираясь на его признанный авторитет, можно было говорить о свободе личности в несвободном обществе. И хотя речь шла об эпохе императора Николая I, многие понимали, что слова Герцена: «Без вольной речи — нет вольного человека» (XIII, 9), «Не будет миру свободы, пока все религиозное, политическое не превратится в человеческое, простое, подлежащее критике и отрицанию» (VI, 46) — вполне проецировались на тогдашнюю действительность.
На заре перестройки, со второй половины 1980-х, началось переосмысление прошлого, попытки по-новому взглянуть на многие исторические фигуры. Коснулось это и Герцена. Так, в газете «Аргументы и факты» появилась заметка «Русский Нострадамус», в которой обильно цитировались высказывания Герцена о гласности, свободе слова, демократии, неприятии насилия в социальных преобразованиях. Герцен оказался созвучен наступившей эпохе перемен. Об этом говорил Н. Я. Эйдельман в уже упоминавшемся интервью 1987 года: «Герцен актуален, пока люди не свободны. Он не дает им забыть, что внутреннее освобождение — главная гарантия того, что они не зря трудятся, что история не пойдет вспять. Александр Иванович ничего не обещает. И этим самым помогает жить».
С конца 1990-х годов происходят определенные изменения в общественном сознании. Эйфория эпохи перемен сменяется разочарованием в итогах преобразований. Меняются оценки тех или иных исторических событий, появляются новые кумиры.
Очень точно сказал об этом известный литературовед, друг нашего музея А. М. Турков в 2004 году: «Параллельно обелению и восславлению России «помазанников божиих» идет кампания «разжалования» исторических деятелей, которые прежде именовались прогрессивными, объявлением их виновниками, первопричиной всех дальнейших потрясений. Некоторые списки «подсудимых» до того обширны, что начинают уже напоминать переполненные камеры сталинских времен: тут опять мается на допросах Радищев, получают новый срок «повторники» — декабристы, тут и разбуженный ими Герцен, и весь некрасовский «Современник» гуртом <...>. На смену одной однозначности пришла другая».
На страницах периодической печати опять начинаются споры о Герцене и его наследии, возникшие, следует отметить, еще при его жизни. Вновь процитирую Туркова: «У самых благородных и великих идей складывалась в истории человечества нелегкая, а то и просто трагическая судьба».
В 1912 году праздновалось 100-летие со дня рождения Герцена. После 1905 года его имя уже не было в России под запретом, публиковались книги писателя. В Ницце на могиле Александра Ивановича прошел митинг, организованный комитетом по чествованию памяти Герцена в составе A. Франса, Г. Моно, Э. Вандервельде, П. А. Кропоткина, Г. В. Плеханова, B. М. Чернова и других. Выступил внук, профессор Лозаннского университета Н. А. Герцен. В России представители всех политических направлений и партий откликнулись на это событие. Статьи о Герцене пишут П. Б. Струве, П. Н. Милюков, В. М. Чернов, Р. И. Иванов-Разумник, Ф. И. Родичев, В. Я. Богучарский, A. В. Луначарский, Г. В. Плеханов, B. И. Ленин. При этом каждый автор находит у него что-то очень близкое. Герцен оказывается мыслителем «всехним».
Специалист по изучению идейного наследия Герцена, доктор философских наук А. И. Володин отмечал в 1993 году: «Взятое в целом, наследие Герцена не устраивает никого. Одних не устраивает его социализм, других революционные увлечения. Третьих коробит его отношение к религии, четвертые корят его за либеральные колебания».
Притяжение и отталкивание, — так можно сформулировать отношение к фигуре Герцена и его наследию. Думается, прав был П. Н. Милюков, когда в 1912 году в статье «Памяти Герцена» утверждал: «Герцен не укладывается в рамки популярных доктрин. Он не укладывается и в рамки поколений. Оттого он их всех пережил: и поколения, и доктрины».
Естественная идеологическая ограниченность тех, кто пытается приспособить Герцена к своим нуждам, — вот причина неоднозначной трактовки его наследия. А преувеличение актуальности высказываний мыслителей прошлого подчас приводит к изыма- нию текстов из их контекста. «Смысл наделить историю функцией современности приводит к тому, что сами исторические ссылки оказываются вневременными — история берет на себя роль философии, в результате оказываясь несостоятельной ни как история, ни как философия», — полагает современный исследователь общественной мысли XIX века А. А. Тесля.
В чем же особенности «противоречивости» воззрений Герцена, вызывающих споры? Прежде всего, в антидогматизме его мышления, нежелании принимать законченные решения. Он не боялся отказываться от прежних воззрений, если понимал их несостоятельность в новых условиях. Это отмечали даже его идейные противники, в частности, славянофил И. С. Аксаков: «Вы знаете резкую противоположность наших основных воззрений <...>, но, тем не менее, я многое прощал этому человеку ради высокой искренности его убеждений и всегдашней готовности отречься от своего взгляда, если он убеждался в его ошибочности».
Готовность Герцена в любой момент признать равную правоту за разными, порой противоположными тенденциями, порождала мнение о непоследовательности его взглядов. В «Былом и думах» он писал: «...реальный смысл и реальное понимание жизни именно и обнаруживается в остановке перед крайностями» (Х, 320). Вместе с тем, иногда он отступал от этой позиции, когда надо было сделать нравственный выбор: в 1848 году он явно на стороне парижских пролетариев, в 1863-м — на стороне польских инсургентов.
Самая главная идея Герцена — идея внутренней свободы человека: «Когда бы люди захотели вместо того, чтобы спасать мир, спасать себя, вместо того, чтобы освобождать человечество, себя освобождать — как много бы они сделали для спасения мира и для освобождения человека» (VI, 119). Замечательно сказала об этом в 2000 году в интервью журналу «Знание — сила» известный историк русской общественной мысли XIX века Е. Л. Рудницкая: «О свободе много размышлял Герцен, трагическая фигура русской истории. Для него было очевидным, что никакая революция свободу дать не может, пока нет тех, которым эта свобода нужна. И к концу жизни он задается вопросом: если произойдет революция, будет установлен новый строй — станет ли лучше? Потому что свободу может воспринять только свободная личность. А массам нужны благополучие и законность».
Значение наследия Герцена для сегодняшнего дня отмечали многие исследователи, писатели, занимавшиеся его изучением. Так, Л. Б. Либединская, автор книг и статей о Герцене, в 2000 году в журнале «Вопросы литературы» говорила об актуальности, современности Герцена и его идей: «Он предостерегает нас от многих вещей — он считал, что Россия не готова к революции и что в ее результате придет Чингисхан <...> и зальет Россию кровью. <...> Но, к сожалению, Герцен — самый сейчас непрочитанный писатель».
В 2012 году отмечалось 200-летие со дня рождения Герцена. К этому событию был приурочен ряд мероприятий, в том числе — открытие после капитальной реставрации Дома-музея. Из-за рубежа приехали 40 потомков Александра Ивановича. Но в целом по стране юбилей встретили достаточно скромно. Немного статей в СМИ, митинг анархистов в честь писателя, «круглый стол», посвященный мыслителю в РНБ, несколько радиопередач, фильм Александра Архангельского на канале «Культура», встречи потомков в нашем музее, где демонстрировались сцены из спектакля РАМТ по пьесе Тома Стоппарда «Берег утопии». Серьезное мероприятие — международная конференция, организованная Институтом философии РАН при поддержке РГНФ, фонда «Русский мир» и фонда «Русское либеральное наследие» в июне 2012-го. Был издан сборник выступлений ее участников, являющийся наиболее полным отражением восприятия наследия Герцена сегодня.
Во вступительном слове к конференции директор Института философии РАН, доктор философских наук А. А. Гусейнов отметил существующую тенденцию: «Начиная с конца 1980-х годов в совершенно новых условиях постсоветской России Герцен фактически выпал из поля философских, даже шире — интеллектуальных исследований и дискуссий». Причины — канонизация при советской власти как «предшественника» и изменение отношения в обществе к дореволюционному прошлому — Герцен, как убежденный и последовательный противник «царской России», запрещенный тогдашними властями, стал сегодня неинтересен. Однако, как подчеркивал Гусейнов, «примитивна и разрушительна смена приоритетов и оценок с плюса на минус. Сегодня нужно говорить о неусвоенных уроках Герцена, важных для современной России. И, прежде всего, — это две главные проблемы: 1) как либерализм с его идеей свободы человека дополнить демократией с идеей коллективной воли. 2) Как буржуазный путь развития соединить с антимещанским строем ментальности русского народа. Эти проблемы остаются актуальными и в наши дни. Поэтому нам так важен Герцен сегодня».
Об актуальности наследия Герцена говорили и другие участники конференции. Эта мысль звучала в выступлениях кандидата юридических наук, доцента кафедры практической философии Института философии РАН А. В. Павлова, доктора философских наук, заведущего сектором философских проблем политики Института философии РАН В. Н. Шевченко.
В современных спорах о том, были А. И. Герцен революционером или либералом, прослеживается новая тенденция: и то и другое — плохо. И вот уже в интернете гуляют выдержки из сочинений некоего историка Н. В. Старикова с обвинениями Герцена в предательстве во время Крымской войны и польского восстания 1863 года, упреками за связи с банкиром Ротшильдом. Делается вывод: «Герцен прятался от царских чиновников за рубежом и стал первым профессиональным борцом с Россией, начав выпускать в Лондоне антирусские издания во время Крымской войны в угоду Западу». При этом Стариков проводит аналогии с современными российскими либералами, наследниками Герцена.
Подобные упреки выдвигались еще при жизни Герцена. Антигерценовскую кампанию в печати начал еще в 1862 году его давний знакомый М. Н. Катков статьей «Заметка для издателя «Колокола» в журнале «Русский вестник».
Талантливый журналист, редактор ведущего литературного журнала, где печатались Ф. М. Достоевский, И. С. Тургенев, Л. Н. Толстой, Катков проделал идейную эволюцию от члена кружка Н. В. Станкевича, шеллингианца и гегельянца, либерала-англома- на до убежденного сторонника самодержавия. В своей статье Катков назвал писания Герцена «социалистическими бреднями», его самого — «генералом от революции», «человеком без твердых убеждений». В выражениях не стеснялся: «кривляка», «фигляр», «недоносок». Известна реакция Герцена, не пожелавшего отвечать на эти упреки, выраженные в подобной форме: «Статью в «Рус<ском> вест<нике>» мы прочли. Отвечать на нее мы не станем. Кто из нас прав — пусть решит общественное мнение» (XVI, 241).
Статья Каткова получила одобрение свыше и стала сигналом для травли Герцена в официальной российской прессе. Однако многие в России осудили тон Каткова — М. Н. Погодин, И. С. Тургенев, И. С. Аксаков. Позднее литератор Н. М. Павлов отмечал, что в обществе статья Каткова «не встретила ни малейшего сочувствия».
Однако сегодня идеи из давней публикации Каткова нашли поддержку в работах известного литературоведа, писателя, доктора философских наук, профессора истории философии факультета философии НИУ ВШЭ В. К. Кантора. Как и Катков, он проделал известную идейную эволюцию: от вполне лояльного уважительного отношения к Герцену 19 до крайне негативных высказываний в 2000-е годы в работах «Революционаризм Герцена. О преступном эстетизме и творческой страсти» («Независимая газета», 2009, 12 октября), «Кто виноват, или безумие исторического процесса» («Вопросы литературы», 2012, Ноябрь-декабрь); «Правый и виноватый погибнут рядом. Историософия А. И. Герцена» («Александр Иванович Герцен и исторические судьбы России. Материалы международной конференции к 200-летию А. И. Герцена». Стр. 63-94).
Блестящий стиль, глубокое знание классической литературы, парадоксальное мышление — в этом нельзя отказать автору. Однако те формы, в которые Кантор облекает свое неприятие Герцена, вызывают недоумение. Так, он пишет: «Герцен, как впоследствии и герои «Народной воли», искал публичности. Каждый его текст — это вызов общественному мнению и создание мифа своей жизни <...>, ориентированного на западного читателя».
Кантор аргументирует свой вывод тем, что в статье «О развитии революционных идей в России» Герцен писал об истории своего первого ареста в 1834 году: «Нас обвинили в намерении создать тайное общество и желании пропагандировать сен-симонистские идеи, нам прочитали в качестве скверной шутки смертный приговор» (VII, 218). Кантор сравнивает Герцена с авантюрными героями А. Дюма, обвиняет его в присвоении чужой биографии (Ф. М. Достоевского и петрашевцев, приговоренных к смертной казни в 1849 году), в «непростительном заимствовании чужой трагедии»21. И вывод: «Герцен — один из первых удачливых шоуменов, создавших миф своей жизни».
Однако уважаемый исследователь забыл, что еще со времен Петра I в России существовала стандартная формула приговора за «поношение власти». Об этом пишет советский литературовед И. С. Нович в книге «Молодой Герцен»: «В записке, данной всем обвиняемым для подписи об ознакомлении с приговором <. >, говорилось об исполнении высочайшего повеления — применении статей «уголовных российских постановлений о преступлениях государственных» и об «определяемой ими казни за поношение государя императора. злыми и вредитель- ными словами».
Спорно также мнение Кантора, что Герцен является прототипом Ставрогина в романе Достоевского «Бесы»24. Исследователь утверждает, что Герцен звал «молодое поколение» к топору и «породил» С. Г. Нечаева и его сторонников. Аргументация — публикация в герце- новском «Колоколе» в 1860-м провокационной статьи «Письмо из провинции» за подписью «Русский человек» с призывами к немедленному вооруженному выступлению против власти. Известна реакция Герцена — в предисловии к публикации этого письма в «Колоколе» он писал: «. К топору, этому ultima ratio [последнему, решительному доводу. — лат.] притесненных мы звать не будем до тех пор пока есть хоть одна разумная надежда на развязку без топора» (XIV, 239). Еще в начале 1850-х годов в книге «С того берега», написанной в результате мучительных размышлений после поражения европейских революций 1848 года, он впервые высказал выстраданный вывод: «Мир нельзя спасти насилием!» (VI, 133). Покушавшегося в 1866 году на императора Александра II Д. В. Каракозова Герцен назвал «фанатиком, безумцем».
Эти факты Владимир Карлович не берет в расчет. Он ставит в упрек Герцену отношения с Нечаевым. Но, как известно, Герцен, в отличие от М. А. Бакунина и Н. П. Огарёва, его не принял. Об антипатии к Нечаеву со стороны Герцена пишут в воспоминаниях Н. А. Тучкова-Огарёва, Т. П. Пассек. Сам Герцен в одном из писем Огарёву (1869) отмечал, что «Нечаев, как абсент бьет в голову <. >. Мне вся эта деятельность на уничтожение государства сдается какой-то белой горячкой» (ХХХ. Кн.1, С. 144-145).
Намеки Кантора на сложности в личной жизни Герцена («когда он прошел через постель своего друга», «клятва двух молодых идиотов, обещавших все разрушить» — о клятве юных Герцена и Огарёва на Воробьевых горах25, и пр.) — оставим на совести автора.
Следует назвать и книгу И. А. Желваковой «Герцен» в серии ЖЗЛ (М., 2010). Глубокая, всесторонняя биография, то самое «общее и частное», которые писатель считал неразрывно связанными, дает возможность погрузиться в мир Герцена, в сложности его жизни, соприкоснуться с этой мятущейся личностью, вечно стремящейся к истине.
Думается, прав был Л. Н. Толстой, записавший в своем дневнике 12 октября 1905 г.: «Он [Герцен] уже ожидает своих читателей впереди. И далеко над головами теперешней толпы передает свои мысли тем, которые будут в состоянии понять их».
