Зайцев В. Бунин-чеховед

В ряду тех, кто лично и близко общался с Чеховым, Бунин занимает исключительное место. Они познакомились в декабре 1895 года в Москве, нередко впоследствии общались, может быть, еще и поэтому так невелика их переписка: 14 писем Чехова к Бунину, 17 писем и телеграмм Бунина к Чехову. Бунин был поклонником Чехова-прозаика, к его пьесам, правда, был по-толстовски холоден. Но до конца жизни он будет возвращаться к образу Чехова-человека и в романе «Жизнь Арсеньева», и в мемуарах «О Чехове», над которыми работал в последние годы и которые вышли впервые в Нью-Йорке в издательстве имени Чехова через два года после смерти Бунина.

Среди заметок и статей многочисленных мемуаристов, писавших об Антоне Павловиче Чехове (а это почти три сотни имен), бунинские тексты прочно вошли в классический и наиболее часто цитируемый фонд как своего рода эталон, несмотря на внушительную конкуренцию: материалы М. Горького, В. Г. Короленко, А. И. Куприна и так далее. При этом И. А. Бунин никогда не довольствовался ролью только лишь «воспоминателя»: он внимательно следил как за новинками мемуарной литературы об А. П. Чехове, так и за специальными исследованиями, и бунинское отношение к чеховиане всегда оставалось предельно эмоциональным. Бунин-мемуарист известен самым широким читательским массам, интересующимся чеховской биографией. Взглянем пристальнее на Бунина-чеховеда.

В 1911 году М. П. Чехова, сестра писателя, готовила к печати собрание избранных чеховских писем и обратилась к И. А. Бунину с просьбой написать к изданию предисловие. Поначалу согласившись, И. А. Бунин в итоге от работы отказался: «...если уж создавать портрет, так надо использовать. все [письма], да многое почерпнуть и из других источников». Основательность такого подхода, стремление к максимально возможной точности (пусть и субъективно понимаемой) личностного и творческого портрета А. П. Чехова были характерны для бунинских штудий и ярко проявились в незаконченной рукописи «О Чехове», напечатанной после смерти И.А. Бунина. Издание представляет собой публикацию как мемуарных отрывков, так и подготовительных материалов — выписок из чеховских писем, конспектов чеховедческих работ. Благодаря этим конспектам можно отчасти реконструировать, каким был бы портрет А. П. Чехова, если бы И. А. Бунин успел закончить свою книгу. С чем соглашался и с чем полемизировал И. А. Бунин, читая работы, посвященные чеховскому творчеству?

Соглашался он с некоторыми тезисами статьи Л. Шестова «Творчество из ничего». Например, с мнением о «беспощадности» чеховского таланта. А вот мысль о влиянии на А. П. Чехова творчества Л. Н. Толстого, о том, что без «Смерти Ивана Ильича» не было бы «Скучной истории», вызвала скептичное бунинское: «Не знаю.». Не спорил И. А. Бунин и с отдельными положениями книги М. Курдюмова (псевдоним М. В. Каллаш) «Сердце смятенное», основная концепция которой заключалась в отстаивании чеховской религиозности. В частности, И. А. Бунин нашел «удивительно верным» рассуждение о тесной связи мировоззрения А. П. Чехова с веяниями эпохи, с позитивистскими и рационалистскими установками, которых писатель, тем не менее, не смог принять до конца. Умозаключения же З. Н. Гиппиус вызывали в основном неприятие. Широко известно ее крайне сдержанное отношение к А. П. Чехову («нормальный провинциальный доктор»), во многом основанное на опыте личного общения в Италии, куда писатель поехал в 1891 году вместе с А. С. Сувориным. И. А. Бунин дает психологическое объяснение: «Она совершенно не поняла Чехова не только, как писателя, а и как человека, ей казалось, что Чехову Италия совсем не понравилась, — не буду на этом останавливаться, так как об этом он очень много писал своим родным и друзьям. Видимо, он нарочно при Мережковских был сдержан, говорил пустяки, его раздражали восторги их, особенно «мадам Мережковской», которая ему, видимо, не нравилась, и она не простила ему его равнодушия не к Италии, а к себе».

Изучая отзывы И. А. Бунина на советские чеховедческие исследования, всегда необходимо учитывать идеологическую подоплеку. Значимые писатели дореволюционной эпохи становились «знаменами» и «союзниками» представителей двух идеологических лагерей: тех, кто принял Октябрьскую революцию и перешел на «советскую платформу», и тех, кто жизни в советской России предпочел эмиграцию. Личность А. П. Чехова в контексте такого рода полемик была одной из самых дискуссионных, а вехой в этой «борьбе за прошлое» стала монография В. В. Ермилова «Чехов», выпущенная в серии «Жизнь замечательных людей» в 1946 году и позднее неоднократно переизданная. Эта монография ознаменовала окончательное включение А. П. Чехова в советскую «официальную антологию» классиков.

И. А. Бунин внимательно прочел книгу В. В. Ермилова и очень эмоционально обсуждал ее в переписке с М. А. Алдановым, отдавая должное «ловкости» автора: «.так обработал Чехова, столько сделал выписок из его произведений и писем, что Чехов оказался совершеннейший большевик и даже "буревестник", не хуже Горького, только другого склада. И, читая эти бесконечные и однообразнейшие выписки, все время удерживаешься от ненависти к Чехову». Судя по книге «О Чехове», И. А. Бунин не только читал монографию В. В. Ермилова, но и законспектировал ее, оценивая работу исследователя противоречиво: «В книге Ермилова попадаются места неплохие. Даже удивительно, что он написал о высказываниях Чехова.

"Чехов часто высказывался против «тенденциозности» в литературе, особенно во второй половине восьмидесятых годов". <.>
Но дальше у него пошла ерунда:
О рассказе "Невеста":
"Чудесный образ русской девушки, вступившей на путь борьбы за то, чтобы перевернуть жизнь, превратить всю родину в цветущий сад".
Перевернули! Превратили! Подчеркнуто мною. И. Б.».

Может показаться, что неприятия в этих эпистолярных и рукописных отзывах намного больше, чем положительных замечаний. Однако полноценно осознать масштаб комплиментарности бунинских отзывов о В. В. Ермилове можно в сопоставлении с реакцией писателя на другие тексты, связанные с А. П. Чеховым. Яркий и не всегда цензурный материал дают замечания И. А. Бунина на полях книги «А. П. Чехов в воспоминаниях современников» (1947), которая хранится в бунинском фонде отдела рукописей Российской государственной библиотеки. Мемуары М. Горького испещрены такими микрорецензиями: «Какой неуклюжий лгун!», «О, сукин сын! Бездарный с. с.» 8 и тому подобное. А возле приведенного М. Горьким диалога между А. П. Чеховым и неким посетителем его ялтинского кабинета: «— Вам нравится граммофон? — вдруг ласково спросил Антон Павлович. — О, да! Очень! Изумительное изобретение! — живо отозвался юноша. — А я терпеть не могу граммофонов! — грустно сознался Антон Павлович. — Почему? — Да они же говорят и поют, ничего не чувствуя. И все у них карикатурно выходит, мертво.» — И. А. Буниноставил сверхэмоциональную аббревиатуру, которую мы не решаемся здесь воспроизвести (Л. 8). Реакции на воспоминания В. В. Вересаева стилистически соответствуют приведенным: «Наивный болван!», «Какой тупой болван!» (Л. 92 об. Л. 94). Идейно выдержанная концовка мемуаров Т. Л. Щепкиной-Куперник: «Я иногда задумывалась над тем, что делал бы Чехов, как он поступал бы, если бы ему суждено было дожить до великой революции. И у меня всегда готов ответ: Чехов был настоящий русский писатель, настоящий русский человек. Он ни в каком бы случае не покинул родины и с головой ушел бы в строительство той новой жизни, о которой мечтал и он, и его герои», — вызвала целую серию гневных тирад: «Глупо и подло. Попал в стаю — лай не лай, а хвостом виляй! Несчастная старуха!» (Л. 118). Скиталец (псевдоним С. Г. Петрова) был оценен как «сукин сын, лгун и пошляк» (Л. 145), О. Л. Книппер-Чехова как «дура!» (Л. 237 об.) и так далее.

Ознакомившись с этими пометками, можно сделать небольшую классификацию трех наиболее раздражавших И. А. Бунина аспектов мемуарных текстов.
Во-первых, отношение конкретного мемуариста к Октябрьской революции и вообще всему советскому. Помимо приведенной реакции на концовку воспоминаний Т. Л. Щепкиной- Куперник, яркий пример — отзыв на фразу С. Я. Елпатьевского о «надвигавшемся революционном движении»: «Это был идиотский, скотский бунт» (Л. 98 об. — 99). Все это нашло отражение и в подготовительных материалах к книге «О Чехове».

Во-вторых, то, что можно назвать «фактором М. Горького». Об отношении И. А. Бунина к «великому пролетарскому писателю» широко известно. Редкое упоминание имени последнего в чьих бы то ни было воспоминаниях обходилось без эмоциональных бунинских тирад. Некоторые замечания к мемуарам самого М. Горького мы уже приводили. В тексте воспоминаний С. Я. Елпатьевского возле замечания о том, что отзывы А. П. Чехова о художественной стороне произведений «не знали терпимости», находим бунинское: «Ну, нет! Как, напр<имер>, хвалил Горького! Делал над собой усилия» (Л. 96). А когда О. Л. Книппер-Чехова вспоминает о том, как в Ялте красочно рассказывал М. Горький о своих скитаниях, И. А. Бунин резюмирует: «Брехал» (Л. 239).

В-третьих, И. А. Бунин внимательно следил за точностью воспроизведения чеховской речи. Например, сопроводив «прямую речь» А. П. Чехова в передаче К. С. Станиславского («У него же клетчатые панталоны и деревянные башмаки... Клетчатые же панталоны... Послушайте, я же не могу так. Вот, послушайте же.») подчеркиваниями многочисленных «же», И. А. Бунин делает вывод: «Это "же" нестерпимо! Чехов не говорил так. <.> Если бы Чехов действ<ительно> так говорил, его можно было возненавидеть» (Л. 22 об. Л. 26). Ироничным риторическим вопросом «Это чеховский язык?» сопровождаются рассуждения А. П. Чехова в передаче А. Н. Лескова: «Да, вот без калош, это, конечно, нехорошо... А так вот, вообще, знаете, я, например, люблю такую погоду: одеть [И. А. Бунин корректирует: «надеть»] пальто, исправные калоши, старенькую шапку... и идти себе, не спеша.» (Л. 161 об.).

Все это проявление «негативного» восприятия: примеры того, кем А. П. Чехов, по мнению И. А. Бунина, не был. Каковы были «позитивные» установки Бунина-чеховеда? Каким предстал бы А. П. Чехов на страницах бунинской книги?
Центральное место, безусловно, занимал бы творческий портрет А. П. Чехова, поскольку подавляющее большинство сделанных И. А. Буниным выписок из чеховских писем посвящено литературе: общим проблемам творчества, отзывам о коллегах по писательскому цеху, заметкам о прочитанном и так далее. В частности, И. А. Бунина интересовало чеховское мнение о связи медицинского образования и литературной работы. Кроме того, под влиянием книги М. Курдюмова И. А. Бунин пересмотрел свое отношение к чеховским пьесам: во многие хрестоматии вошли далеко не восторженные бунинские отзывы о драматургии А. П. Чехова, и, к сожалению, остается лишь гадать, какое отражение это нашло бы в книге, если бы она была закончена.

В биографической концепции И. А. Бунина ключевая роль отводилась Л. А. Авиловой и ее воспоминаниям «А. П. Чехов в моей жизни». Эти беллетризованные мемуары, в которых Л. А. Авилова рассказывает о своем тайном многолетнем «романе» с А. П. Чеховым и о том, что она была единственной настоящей любовью в жизни писателя, большинством чеховедов сегодня оцениваются как ненадежный источник: показания «третьих лиц», некоторые внутренние противоречия, отсутствие каких бы то ни было серьезных доказательств (например, чеховских любовных писем — все они, по признанию мемуаристки, были утрачены и воспроизводились по памяти) дают основания расценивать роман как фантазию Л. А. Авиловой. И. А. Бунин, лично знавший Л. А. Авилову, достоверность ее воспоминаний сомнениям не подвергал, признавался, что «на Чехова взглянул иначе, кое-что по-новому мне в нем приоткрылось» и заявлял, что с мемуарами Л. А. Авиловой «биографам Чехова придется серьезно считаться» 9. Трудно в деталях установить, насколько масштабно собирался с этим текстом считаться сам И. А. Бунин. Однозначно это привело бы к опоре на сомнительные факты (И. А. Бунин, судя по конспекту, доверяет всем описываемым Л. А. Авиловой встречам с А. П. Чеховым и диалогам с ним), а в литературоведческом плане — к неверной трактовке рассказа «О любви», который Л. А. Авилова интерпретировала как адресованный ей и описывавший их с А. П. Чеховым «роман».

Впрочем, ни в коем случае нельзя сводить всю работу И. А. Бунина-чеховеда к субъективным оценкам или фактическим неточностям, внушенным иными мемуаристами-фальсификаторами. На полноту знания о биографии Чехова мы не можем претендовать и более века спустя. А все кажущиеся резкими суждения И. А. Бунина были продиктованы его стремлением к предельной нелицеприятности и объективности. В конечном счете, отношение И. А. Бунина к А. П. Чехову наиболее ярко проявилось не в критике драматургии, записных книжек или умения аутентично изображать помещичий либо крестьянский быт (соответствующие замечания рассеяны, например, по страницам бунинских дневников), не в борьбе с мемуаристами, а во фразе: «Такого, как Чехов, писателя еще никогда не было!».

Виктор Зайцев, кандидат культурологии, ведущий научный сотрудник отдела Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля «Дом-музей А. П. Чехова».