Недошивин В. Три дома Булгакова (Москва)

Москва Михаила Булгакова — это ведь целый мир писателя. Почти Вселенная! Я знаю, например, восемь адресов, где он жил в Москве с 1916 по 1940-й год, десятки домов, в которых он поселил героев своих произведений, и буквально сотни — где бывал.
Все они вошли в только что изданную книгу «Литературная Москва. Дома и судьбы, события и тайны», которая рассказывает о трех сотнях «писательских домов» и историях, приключавшихся в них. Но сегодня я хотел бы рассказать лишь о трех адресах классика, о домах, которые и по сей день стоят на московских улицах и ждут вас — поклонников великой литературы!

«Ты — не Достоевский...»  (Дом купцов Решетниковых — Большая Пироговская, 35-а)

Это счастье, что дом этот, хоть и перестроенный, но сохранился. Ведь здесь, в цокольном этаже его, в первой своей, как сказали бы сегодня «отдельной», квартире, с 1927 по 1934 год жил прозаик, драматург, журналист, либреттист, театральный режиссер и даже актер — Михаил Афанасьевич Булгаков. Въехал он в эту квартиру, когда ушел от первой жены и женился на машинистке тогда, на Любови Евгеньевне Белозерской.
«Мы верны себе, — напишет об этом доме в воспоминаниях Белозерская. — Макин кабинет синий ("Мака" — домашнее прозвище писателя. — В. Н.). Столовая желтая. Моя комната — белая... С нами переехала тахта, письменный стол — верный спутник М. А., за которым написаны почти все его произведения, и несколько стульев... На столе (Булгакова. — В. Н.) канделябры. бронзовый бюст Суворова, моя карточка и заветная материнская красная коробочка из-под духов Коти.».

Любовь Евгеньевна Белозерская «высмотрела писателя» в 1924-м на литературном вечере в доме, который тоже сохранился (Денежный пер., 5).
Привлекло лицо его — лицо, как отметила, «больших возможностей», но оттолкнули — «цыплячьи» яркожелтые ботинки. Булгаков скажет ей позже не без горечи: «Если бы нарядная и надушенная дама знала, с каким трудом достались мне эти ботинки.»

Она, 23-летняя женщина, только что вернулась в СССР из Парижа со своим мужем — фельетонистом и критиком Ильей Василевским, писавшем под псевдонимом «Василевский Не-Буква». Во Франции выступала танцовщицей в каких-то кафе-шантанах, пробовала писать рассказы и даже была знакома и с Буниным, и с Бальмонтом. Прошла, как вспомнит о ней писатель Ю. Слезкин, — «огонь, воду и медные трубы — умна, изворотлива, умеет себя подать и устраивать карьеру своему мужу. Она пришлась как раз на ту пору, когда он, написав "Белую гвардию", выходил в свет и, играя в оппозицию, искал популярности в интеллектуальных кругах.».

Здесь, в этом доме, Булгаковым были написаны пьесы «Кабала святош», «Адам и Ева», «Последние дни (Пушкин)», и здесь же возник еще первый вариант романа «Мастер и Маргарита», который назывался «Копыто инженера. Князь тьмы». В этом доме писатель пережил все треволнения, связанные с постановкой во МХАТе «Дней Турбиных» (решение по выпуску этого спектакля дважды принимало — такие были времена! — само Политбюро ЦК партии). Белозерская в мемуарах «О, мед воспоминаний» напишет потом, что запрещение пьесы было сильнейшим ударом: «как будто в доме объявился покойник». Напишет, что муж ее «стал раздражительней, подозрительней, стал плохо спать, начал дергать головой и плечом (нервный тик)». Еще бы не нервничать: поэт Безыменский как раз тогда публично назвал Булгакова «новобуржуазным отродьем», а Маяковский обещал позвать в театр двести человек и сорвать идущую в нем пьесу: «Мы случайно дали возможность. Булгакову пискнуть, — крикнул на собрании, — и он пискнул.»

Закончился этот «литературный шабаш» тем, что именно в квартиру на Большой Пироговской 18 апреля 1930 года, в ответ на письмо Булгакова в правительство, позвонил лично Сталин. Небывалый по тем временам случай! Вождь спросил писателя: хочет ли он уехать за границу, где хотел бы работать, и обнадежил, что в МХАТе, если Булгаков подаст заявление о приеме на работу, «они согласятся...» Вот после этого разговора писатель, как пишут, и «выбросил револьвер в пруд у Новодевичьего монастыря», в двух шагах от этого дома, а другу, прозаику Вересаеву, частенько заглядывавшему сюда, сообщил: «В самое время отчаяния, по счастию, мне позвонил Генеральный секретарь. Поверьте моему вкусу, он вел разговор сильно, ясно, государственно и элегантно».

В те же примерно дни в этом доме стала появляться (много раньше развода писателя с Белозерской) его будущая третья жена — Елена Шиловская, которая станет «другом семьи». Здесь бывали Ахматова, Замятин, Олеша, Ильф и Петров (Катаев), братья Эрдманы и многие другие. Здесь ленинградская актриса и будущая писательница Екатерина Михайловна Шереметьева заказала ему для своего театра пьесу, которая получит название «Адам и Ева». В 70-х годах прошлого уже века она рассказывала мне и как они гуляли по Москве, и как сидели в ресторане «Прага», и как она навещала его в этом доме. Но это все лишь накаляло напряжение между супругами.

Да, за восемь лет жизни с Белозерской писатель посвятил ей «Белую гвардию», «Собачье сердце», пьесу «Кабала святош», а другая пьеса, «Бег», вообще была написана им по ее рассказам об эмиграции. Но его «Любан», «Банга», как звал ее дома, все больше отдалялась от него. Светская, общительная, расчетливая Любовь Евгеньевна (после смерти Булгакова она, кстати, станет домашним секретарем академика-исто- рика Е. В. Тарле) уже завела «на паях» с женой актера Михаила Чехова скаковую лошадь в манеже, мечтала о собственном автомобильчике, а на мужа все больше смотрела, как на неудачника, на «лузера». Особо обидел его «Достоевский». Телефон здесь, в кабинете Булгакова, висел над его рабочим столом, и когда Люба, нависая над головой Булгакова, заболталась как-то с подругой, он не без укоризны взмолился: «Ведь я же работаю, Люба!» Тут «наездница» и выдала ему: «Ничего, — ожгла, — ты не Достоевский!» Это стало едва ли не последней каплей их «отношений», он долго бледнел, вспоминая эти слова.

Белозерская переживет Булгакова на 46 лет, умрет в 1987 году. Насколько я знаю — скончается в этом же доме. Правда, дом уже и тогда был перестроен, и от уютной квартирки Мастера в цокольном этаже, кажется, ничего уже не оставалось.

Дом на две улицы (Доходный дом С. М. Калугина, 1904 — Пречистенка, 24/1)

Это — один из самых интересных домов на Пречистенке. Да и место его на древней Пречистенке знаменито. Ведь дом возвели на земле, где стоял когда-то, 100 лет назад, дом Сергея Михайловича Соковнина, у которого с 1810 по 1812 год жил поэт, прозаик, критик Василий Андреевич Жуковский (товарищ Соковнина по учебе в Благородном пансионе).

Пречистенка вообще очень литературная улица. Даже вступая в нее от Храма Христа Спасителя, стоит обратить внимание, не пропустить несколько домов. Скажем, в доме № 9 жил до конца 1930-х годов пианист, композитор, автор воспоминаний о Льве Толстом, с которым дружил свыше пятнадцати лет, А. Б. Гольденвейзер, у которого бывали Мандельштам и Пастернак, Танеев и Рахманинов, Гершензон и Лариса Рейснер. В этом же доме жил до 1920 года литературовед, секретарь издательства «Скорпион» (1913—1915) и будущий заведующий музеем Пушкинского Дома Б. В. Шапошников. А в сохранившемся доме № 10/2 вообще бывали легенды русской литературы: Денис Давыдов, Петр Вяземский, Чаадаев, Боратынский и даже Герцен, ибо здесь, в собственном доме, жил с 1839 по 1842 год, генерал-майор, историк и публицист, когда-то член литературного общества «Арзамас» М. Ф. Орлов и его жена, дочь героя 1812 года Н. Н. Раевского — Е. Н. Р аевская, прообраз Марины Мнишек в «Борисе Годунове» Пушкина. Здесь же, но много позже, в 1914 году, жил на втором этаже в качестве учителя сыновей богатого предпринимателя молодой еще Пастернак. Я уж не говорю о тех, кому здесь висит мемориальная доска — о членах Еврейского антифашистского комитета, которые в 1940-х годах работали здесь над созданием «Черной книги» — о зверствах фашистов. В комиссию входили и бывали в этом здании с 1944 года Эренбург, Квитко, Маркиш, Антокольский, Инбер, Шкловский, даже Андрей Платонов.

Ну, и два, наконец, литературных музея рядом — дома 11/8 и 12/2. В первом, с 1921 года, в музее Л. Н. Толстого, в старом особняке Лопухиных, который на деле никак не был связан с классиком, жили секретари писателя: открывший музей В. Ф. Булгаков и историк литературы, автор «Летописи жизни и творчества Л. Н. Толстого», мемуарист Н. Н. Гусев. А в подвале его, с 1922 по 1938 год, обитала поэтесса и прозаик С. З. Федорченко, та, которая написала знаменитую книгу «Народ на войне», и у которой бывали здесь Мандельштам, Пастернак, Парнок и Волошин, который, кстати, скажет про ее творчество: «Меня пленяет в ней сочетание французской четкости формы с абсолютным слухом русской народной речи...»

Наконец, во втором, в доме № 12, где в старой усадьбе гвардии прапорщика, помещика А. П. Хрущева находится ныне музей Пушкина, жили прозаики и краеведы: Д. И. Никифоров (автор двухтомника «Старая Москва»), а позже, в 1920—1930-е годы, директор НИИ краеведческой и музейной работы Ф. Н. Петров и историк искусства, автор справочников-путеводителей «Москва», Подмосковье, Москва и Подмосковье Михаил Андреевич Ильин.

В этом, последнем музее, тьма артефактов, связанных с литературой. Здесь вы можете увидеть чернильницу поэта- партизана Дениса Давыдова и даже обтянутый золотой материей диван, привезенный из Каменки, на котором он, как и мы грешные, растягивался после обеда, рассветной охоты или поздней гульбы. Ну разве не литературная улица — эта Пречистенка? И ведь я перечислил только самую малость о «пречистенской земле»...

Если же говорить об угловом доме, с которого я начал рассказ, о доме 24/1, то в нем (это мало кто знает!) в 1918—1919 годах жил какое-то время, переехав из Петрограда, Осип Эмильевич Мандельштам. Вот к нему и был вход как раз с Пречистенки. Но гораздо интересней здесь второй подъезд дома — тот, что с Чистого переулка. Ведь в нем, при разгулявшемся воображении, вполне можно услышать тявканье собачонки, которое скоро перейдет в человеческую речь, во вполне отчетливое: «АБЫРВАЛГ...» Помните?

Да, в этом подъезде, на втором этаже, в бельэтаже, как говорили раньше, жил в 1910—1920-е годы врач- гинеколог, профессор Николай Михайлович Покровский. Его выражения, его остроумные фразы мы уже десятилетиями цитируем в «умных разговорах». Ибо донес их до нас его племянник, не раз останавливавшийся здесь, Михаил Афанасьевич Булгаков.

Первый раз он остановился здесь в 1916-м, когда приехал из Киева с юной Тасей — с первой женой Татьяной Николаевной Лаппой. Бывал у дяди и один. Как-то, приехав, даже влюбился в «девушку К.», живущую по соседству, в том же Чистом. 21 декабря 1924 года он, например, записал в дневнике: «Около двух месяцев я уже живу в Обуховом (Чистом — В. Н.) переулке в двух шагах от квартиры К., с которой у меня связаны такие важные, такие прекрасные воспоминания моей юности — и 16-й год и начало 17-го.» А однажды, уже в самый голодный для писателя год в Москве, хозяин квартиры, родственник-профессор Покровский, буквально спас нам писателя, подарив ему целый мешок картошки.

Так вот, позже и дом его, и огромная квартира, да и сам дядя Булгакова станут «героями» знаменитой повести писателя «Собачье сердце». Сюда, заманив куском колбасы «Особая краковская» бездомную дворнягу Шарика (это случилось у сохранившихся ворот дома № 6—8 по Пречистенке), профессор Преображенский привел ее и, после «фантастической операции», превратил пса в «пролетария Шарикова». Герой повести, профессор Преображенский, был так похож на реального Покровского (тот тоже любил напевать мотивы из «Аиды», носил такие же «пушистые усы» и остроконечную бородку и держал в доме до- бермана-пинчера), что последний, ознакомившись с рукописью, всерьез обиделся на племянника. Было от чего — перечитайте повесть! Но мало кто знает, что в этом же доме, но в других, не «профессорских» квартирах, жили и прототип доктора Борменталя, и некий «гр-н Потапов» — прототип «главного героя» — Шарикова.

Точно так же мало кто помнит ныне, что повесть «Собачье сердце» Булгаков писал не для публикации (он понимал, что она не пройдет «советской цензуры»), а для «смеха», для чтения ее своим дру- зьям-пречистенцам. Впрочем, когда впервые прочел ее уже публично, в ОГПУ поступил немедленный донос: «Был 7 марта 1925 года на очередном литературном "субботнике" у Е. Ф. Никитиной, — писал осведомитель. — Читал Булгаков свою новую повесть. Сюжет: профессор вынимает мозги и семенные железы у только что умершего и вкладывает их в собаку, в результате чего получается "очеловечивание" последней... Вся вещь написана во враждебных, дышащих бесконечным презрением к Совстрою тонах. Все это слушается под сопровождение злорадного смеха никитинской аудитории. Есть верный, строгий и зоркий страж у Соввласти, это — Главлит, и если мое мнение не расходится с его, то эта книга света не увидит. Но разрешите отметить то обстоятельство, что эта книга. уже прочитана. она уже заразила писательские умы слушателей. Мое личное мнение: такие вещи, прочитанные в самом блестящем, московском литературном кружке, намного опаснее бесполезнобезвредных выступлений литераторов 101-го сорта на заседаниях».

Вот после таких «сигналов» и нагрянули к Булгакову с обыском в 1926 году (это случилось также в Чистом переулке, но в доме № 9, где писатель жил в не сохранившейся ныне дворовой постройке со второй женой — Любовью Евгеньевной Белозерской), и забрали и рукопись «Собачьего сердца», и его дневники. Кстати, на допросе в секретном отделе ГПУ, сразу после обыска, Булгаков признался следователю Гендину: «Считаю, что произведение. вышло гораздо более злободневным, чем я предполагал, создавая его, и причины запрещения печатания мне понятны. Я остро интересуюсь бытом интеллигенции русской, люблю ее, считаю хотя и слабым, но очень важным слоем в стране. Судьбы ее мне близки, переживания дороги.»

Ну, а дом, что — дом? Мне остается лишь добавить, что позже, в квартире Покровского, жил врач-дантист Яков Ефимович Шапиро и его жена — врач-хирург Рина Марковна Брейтман, у которых лечились и бывали здесь Горький, Бабель, актриса Марецкая и многие другие. А если говорить о литераторах, то нельзя не вспомнить, что до 1929 года, здесь проживал библиограф Константин Николаевич Дерунов.Такой вот это дом — глядящий окнами на две улицы!

«Нехорошая квартира». на 6-м этаже (Доходный дом, арх. Г. А. Гельриха, построенный в 1911 г. — Пречистенка, 13/7).

Ныне, по мнению специалистов, этот обычный с виду дом и «запрятал» внутри себя ту самую «нехорошую квартиру» из закатного романа Булгакова «Мастер и Маргарита». Кто ж ее не помнит ныне? Только мало кто ведает, что здесь, на этом месте, стояла когда-то богатая и «вечно праздничная» усадьба отца поэта, воина и партизана Дениса Давыдова — командира Полтавского легкоконного полка, бригадира Василия Давыдова. По одной из версий его сын-поэт и родился здесь. Но точно известно: именно здесь, с 1791 года, с 7 до 16 лет, он и провел свои детские годы. Отсюда его мальчишкой увезли в Петербург, поступать, как он мечтал, в кавалергарды. И сюда, на Пречистенку, поэт вернется, вообразите, генерал-лейтенантом, но уже в другой, последний свой дом, который купит незадолго до смерти, дом сохранившийся до наших дней, «пречистенский дворец» — по слову Давыдова — Пречистенка, 17. Но это, что называется, к слову. Его, этот дворец, могла-могла, например, видеть сверху, «вылетевшая» в дыму пожара из окна шестого этажа дома 13 «банда Воланда» из романа Булгакова. Из «нехорошей квартиры». 

Квартиру эту в доме 13 по Пречистенке можно увидеть ныне и с улицы; она находится прямо под угловой башенкой на крыше. Именно там, прямо под ней, в обиталище с потолками в семь метров, с 1912 по 1919 год и жил один из сыновей знаменитого К. Г. Фаберже, ювелира, и также — художник и руководитель московского отделения фирмы — Александр Карлович Фаберже. Его и арестуют тут в 1919-м, после чего, выцарапанный друзьями из лап ОГПУ, он спешно уедет за границу. А в его «таинственной» квартире, с камином и шикарной люстрой работы все того же Фаберже, поселятся, вообразите, художники группы «Бубновый валет», возникшей еще в 1910 году, а к тому времени — члены «Первой творческой коммуны художников» Борис Такке, Иван Захаров и его жена Наталья Агапьева.

Тут, в огромной приспособленной под мастерскую комнате, художник Такке, помимо портретов вождей революции, напишет, к примеру, работу «Катька», навеянную поэмой Блока «Двенадцать». Удивительно, но в последний свой приезд в Москву, в мае 1921-го, уже больной Блок, поднимется сюда и, рассмотрев портрет, согласится — да, эта «разухабистая девица» с папиросой в углу рта — его «героиня». Здесь же бывал и описал эту квартиру в повести «Голубая звезда» (1918) знаменитый уже тогда писатель Борис Зайцев. И, наконец, в конце 1920-х здесь, у друзей, оказался и Михаил Булгаков.

Помните люстру, на которой, обнимая примус, качался кот Бегемот? Это вот — та люстра! А пули чекистов, которые звенели по стенкам, но никогда не убивали? Это — те стены! О том, что именно эта «квартира пошаливала», говорили потом даже близкие Булгакову люди — Н. А. Ушакова, М. А. Чимишкиан-Ермолинская, Н. К. Шапошникова. Но ведь и сам писатель прямо пишет в романе: «Квартира эта. давно уже пользовалась если не плохой, то во всяком случае, странной репутацией. Еще два года тому назад владелицей ее была вдова ювелира де Фужера.» А все остальное — хрустальная люстра в центре комнаты, камин, с полки которого отстреливался от чекистов кот Бегемот, тяжелые гардины на высоких окнах с цветными стеклами («фантазия, — пишет Булгаков, — бесследно пропавшей ювелирши»!), трюмо, даже «ювелиршин пуфик» — все во времена писателя было при нем еще, что называется, «в реале». Отсюда перепившийся накануне директор варьете Степа Лиходеев, помните, мгновенно «переместился», был выкинут непрошенными гостями в Ялту. И именно отсюда, после перестрелки с чекистами, после вспыхнувшего пожара, в разбитые окна верхнего этажа, откуда еще недавно были слышны «звуки патефона», вылетели вдруг еле видные в дыму «странные, загадочные фигуры». Впрочем, на улице (то есть здесь, на Пречистенке, а не на Садовой, как пишет Булгаков), их никто так и не успел разглядеть.

Ну разве не интересно все это? Москва в литературных фантазиях писателя?

Недошивин Вячеслав Михайлович,
журналист, писатель, литературовед, теледокументалист