В первое время из-за несогласованности действий члены этой коалиции терпели крупные неудачи. В результате армия шведского короля Карла XII в 1707-1708 гг. стала теснить нашу, устремляясь к Москве. Однако для дальнейшего продвижения противнику требовались провиант и боеприпасы. Все необходимое для шестинедельного содержания его 35-тысячного войска имелось в большом обозе, выступившем тогда из Риги под охраной корпуса Левенгаупта. Не дожидаясь его, основные силы неприятеля двинулись на Смоленск, но были остановлены русскими и повернули на Украину, а генерал должен был, не ввязываясь в сражения, идти параллельным курсом.

Надо сказать, многие шведские военнослужащие не горели желанием торопиться на «край света». Но были и другие: к отправившемуся в поход на восток 13-тысячному войску постепенно примыкали телеги маркитантов и прочих торговцев, надеявшихся погреть руки на продаже солдатам водки, пива, табака. К тому же, поскольку предназначенный для королевской армии запас считался неприкосновенным, солдаты подчистую сгребали провиант и скот, попадавшиеся на марше. «Все шастали из стороны в сторону, как цыгане... Каждый начальник забирал все, что мог. Могу прямо сказать, что беспорядок при нашем следовании был более скверным, чем отвратная дорога» — читаем в мемуарах Левенгаупта. В итоге его обоз вырос до чудовищных размеров — до 7, возможно, 8 тыс. повозок. К тому же каждый полк гнал с собой стадо скота.

«Магазин на колесах», сопровождаемый корпусом графа, двигался по территории нынешней Беларуси, жители которой воспринимали еретиков-иноземцев как сатанинскую силу: после их ухода кропили пашни святой водой и совершали молебны. Мотивацию же русского командования, приказывавшего прятать в лесах животных и хлеб, здешние крестьяне понимали (в отличие от помогавших противнику финнов), даже когда оно предписывало палить оставшийся фураж вместе с домами. Выжигание многокилометровой полосы земли на пути интервентов стало действенным ответом на развязанную ими войну. В результате вся отвратительно питавшаяся армия вторжения, включая короля, переболела дизентерией. Не страдавшее же этим недугом войско Левенгаупта, обросшее громадным обозом, следовало за ней крайне медленно: на 600 км пути от Курляндии (ныне часть территории Латвии) до реки Днепр оно потратило 2,5 месяца!

13-14 сентября на созванном царем военном совете приняли решение не допустить соединения с основными силами шведов отставшего корпуса. Первоначально с ним полагали расправиться лишь силами 13-тысячного «летучего отряда». В это особое формирование, известное на Руси как ертоул, а Петром 1 названное французским словом «корволант», набирали всадников, отличавшихся исключительной храбростью и решительностью, — они должны были наносить первый удар и добивать отступавшего врага. Сюда включили лучшие полки России: Преображенский, Семеновский, Ингерманландский, конный князя Александра Меншикова, девять драгунских и батальон Астраханского.
Тогда еще отсутствовала широкая войсковая разведка, и обе противоборствующие армии для выяснения обстановки привлекали шпионов, используемых и для распространения дезинформации. Именно благодаря такой военной хитрости неприятеля корволант оказался на 33 км севернее переправлявшегося через Днепр войска Левенгаупта. Тем не менее утром 27 сентября у деревни Долгие Мхи перед речкой Реста авангард «летучего отряда» настиг вражеский корпус и попытался отсечь его «хвост». Противник открыл с высокого правого берега огонь, помешав гвардейцам навести мост. Но в этот момент подоспела конная артиллерия Петра 1 и стала обстреливать шведов из пяти орудий. Не вступая в схватку, генерал увел весь караван в лес в предписанном королем направлении — на Пропойск (ныне Славгород Моги-левской области, Беларусь).

Русские войска в качестве оборонительных укреплений издавна применяли засеки — защищать страну помогали родные леса. Еще в июле-августе 1708 г. дорогу на Пропойск на протяжении почти 2 км перекрыли вековыми соснами, подрубленными на высоте человеческого роста и не совсем отделенными от пней. Для ее расчистки Левенгаупт выслал команду, но завал оказался настолько основательным, что утомленные люди, недолго помахав топорами, доложили: путь свободен. «Они справились с работой очень плохо, особенно возле болота у Лесной, где был узкий мост... Так как я прибыл туда поздно вечером в полной темноте, очень усталым и изнуренным, то не мог сам проверить», — оправдывался граф.

В ночь на 28 сентября наши части навели через Ресту два моста, переправились и продолжили преследование неприятеля. Впрочем, действия конного корволанта среди лесов и болот, тем более нападение на противника с флангов, не дали бы желаемого результата. К тому же царь, зная шведов как отменных бойцов и не желая рисковать, решил стянуть к себе два корпуса — генерал-поручика Николая фон Вердена и генерала от кавалерии Родиона Боура.

Тем временем колонна Левенгаупта добралась до Лесной, правда, последним прибывшим пришлось в полной темноте устраиваться прямо под открытым небом. Коней не расседлали, стадо скота под охраной солдат загнали под деревья. Само поле перед деревней сплошь заполонили войска, фургоны, лошади. С безнадежным опозданием генерал приказал офицерам вдвое уменьшить личный багаж и разломать освободившиеся повозки. Однако многие, игнорируя его распоряжение, перебросили свое имущество на обозные фуры. Накрапывал дождь, русские и шведские солдаты, пронизываемые сыростью и острым холодом, дремали в ночь перед сражением не более 4 часов.

К началу битвы противоборствующие стороны имели приблизительно равные силы, в достатке боеприпасы и провиант; значительная часть командного состава обеих состояла из немцев с хорошей боевой подготовкой. Выучка же петровских питомцев стала к тому времени не ниже, чем в европейских армиях, особенно отличались гвардейские части: «Я, даже будучи их противником и против воли познакомившись с ними, — вспоминал Левенгаупт, — тоже должен воздать им хвалу и сказать, что никакая другая нация не держится в бою лучше, чем эти полки». Боеспособность и настрой на победу у противников в целом были одинаковы. К тому же русских офицеров предупредили: «которые на бою уступят место неприятелю, почтутся за нечестных и в числе людей счисляемы не будут и таковых в компании не принимать и гнушаться их браку». Наконец, возглавляли корволант Петр I и Александр Меншиков, обладавшие даром вдохновлять воинов на ратный подвиг.

Что касается физической усталости, то, вероятно, у преследовавших она была больше, чем у отступавших, но цель первых разгромить захватчиков сильнее звала в бой, чем стремление вторых спасти «магазин на колесах». Однако главное отличие сражавшихся армий — разные традиции и тактика. Со времен короля Густава II Адольфа (1611-1632 гг.) шведы до совершенства отладили линейные порядки (Линейная тактика — равномерное расположение войск по фронту, построение их для боя в линии (прим. ред.). Их победным приемом был первый сокрушительный удар, нередко ломавший противника. Вести же бои за деревьями или редутами они не собирались, хотя за ночь и утро 28 сентября успели бы навалить фашины (Фашины — перевязанные прутьями пучки хвороста, применяемые в военно-инженерном деле для дренажных, полевых фортификационных работ, выстилки дорог, вязки плотов (прим. ред.) и забросать их землей (как сделал впоследствии Петр I в сражении под Полтавой). В России, наоборот, был наработан опыт боев из-за укрытий, частоколов, таборов и лесов.

Битва развернулась на открытом пространстве размером 1,5 х 2 км, разделенном перелеском на «большое» и «малое» поля (последнее окружали деревья, прикрывавшие наших воинов подобно редутам, а тыл врага с юга и юго-запада там охватывало топкое русло Деснянки). 28 сентября в 4 ч утра, в глухую темень в непросохшей от ночного дождя одежде корволант выступил из деревни Долгие Мхи: Меншиков со своими частями — по большаку, Петр I с двумя гвардейскими полками, астраханским батальоном, троицкими, владимирскими и нижегородскими драгунами — сквозь чащобу и топь, в чем ему вызвался помочь белорусский крестьянин. Казаки в это время уже обошли позицию неприятеля лесом.
Одновременно шведы направили к Пропойску авангард из 400 кавалеристов и 300 пехотинцев, а после богомолья, проходившего с 6 ч утра, начали эвакуацию обоза. Опасаясь круживших повсюду казаков, для его охраны выделили от всех полков, эскадронов и отдельных батальонов 1600 солдат, еще 1300 правили подводами с провиантом. От каждого полка и артиллерийской команды отрядили пастухов для овец, коз, коров, коноводов для офицерских лошадей. До начала сражения ушла треть или даже половина каравана — если бы не это, сумятица на забитом телегами и людьми поле была бы невообразимой.

 

Меншиков, подошедший со своими частями между 11 и 12 ч дня к «малому» полю у Лесной, выслал вперед два спешенных эскадрона. Левенгаупт бросил против них только несколько батальонов, не зная, что на подходе уже колонна царя, а в ее авангарде — гвардейцы с готовыми к бою мушкетами. Мощь их первого залпа смела левое крыло наступавших частей врага. Она походила «на гром молнии и поразила даже старейших... офицеров... Второй батальон Хельсинкского полка был совершенно разбит, так что мало кто из посланных вернулся. Подполковник был убит, а знамена потеряны. Увидев это, неприятель совершил поворот и дал такой залп им в спину, от которого солдаты повалились, как трава под косой, после чего он преследовал их, пока оставался хоть один человек», — писал впоследствии шведский лейтенант Петре.

Натиск наших войск оказался столь стремительным, что офицеры противника не могли остановить бегство своих солдат. «Некоторые, не дав ни залпа, особенно полк Банера, которым командовал подполковник, были так растеряны, что не знали, что делать, и бежали, сбившись в кучу, как стадо овец», -отметил в мемуарах Левенгаупт. Вражескую пехоту отмели почти на километр; четыре роты побросали знамена; петровские драгуны, как вспоминал потом граф, устремлялись во фланги и чуть ли не в тыл обоза. Таким образом, первый сильный удар — «конек» линейной тактики шведов — нанесли не они, а русские, выиграв завязку битвы.

С 13 до 16ч (уже на «большом» поле) против 9 тыс. неприятеля сражались около 10 тыс. гвардейцев. «Не крася, но истину пишу... что нас не было десяти тысяч в сборе», — подчеркивал тогда Петр I в одном из писем. Не зная иных приемов, кроме встречной атаки, иноземцы сначала пытались выбить русских с поля. Среди грохота, густого дыма свои и чужие боевые порядки при атаках и отступлениях перемешивались, меняли позиции, не доводя дело лишь до рукопашной. Смертельное побоище, по сути расстрел друг друга, шел чуть ли не в упор.

На местности, где поля сменялись перелесками, бой не мог быть классически линейным, и наше командование интуитивно воспользовалось преимуществами строя, похожего на рассыпной. Пока действовала артиллерия противника, гвардейцы отходили в лес. Их мушкетные и орудийные залпы, гремевшие из-за кустов и деревьев, как стена останавливали конницу и пехоту врага (в его руководствах отсутствовали правила наступления расчлененными порядками). Но как только шведы покидали зону этого огня, русские выходили из укрытий и преследовали их с еще большим напором.

В «Регулах, которые при баталии предостережены быть имеют» (опубликованы после смерти императора, в 1792 г.) Петр 1 указал на огрехи действий своих драгун в ходе первой половины «главного боя» (до 17ч): так, в пылу «излишней горячности» они, рассыпаясь, прорывались в тыл противника, в то время как следовало ударить «в спину» его оставшимся без кавалерии частям. Случалось, «без указа..., токмо увидя, что другие пошли на неприятеля», эскадроны бросались на него не линией, а кучей. В результате шведская конница отсекала от пехоты потерявших строй кавалеристов, и им приходилось, беспорядочно паля, отходить к лесу. Впрочем, такие «уступле-ния» ни разу не переходили в побег.

Сбивчивость первой части сражения выражалась еще и в том, что иногда задние батальоны без приказа выступали за передними, кавалерийские фланги, бывало, действовали вразнобой и мешкали с оказанием помощи пехоте. К тому же если рядовые какой-либо части отступали, то вместе с ними отходили и офицеры, хотя обязаны были «остаться при тех, кои устоят...». У Петра 1 даже сложилось впечатление, что «ежели б не леса, то б оные (т.е. шведы) выиграли». Вот почему он заключил «Регулы» строжайшим наставлением: «Кто место свое оставит или друг друга выдаст и бесчестный бег учинит, то оной будет лишен живота и чести».

Впрочем, в целом царь был доволен бесстрашием и выучкой своих питомцев, «которые ангельское, а не человеческое дело делали». Сам же Петр I и Мен-шиков не только возглавляли кавалерийские атаки, но под градом свинца разъезжали из конца в конец линий, появляясь в самых опасных местах, и воодушевляли сражавшихся: «Радейте, братцы, Богу и государю!».

Ближе к 15 ч русские усилили натиск, выдвинули пушки ближе к середине поля, а неприятель вместе с оставшимися восемью орудиями, не теряя строя, стал отступать к фургонам. Равновесие нарушилось, и у корволанта стало складываться предчувствие победы. Тем временем царь получил весть о приближении своего подкрепления — 4 тыс. драгун генерала Боура — и прервал битву. Соперники, распорядившись позаботиться о раненых, сели в половине пушечного выстрела друг от друга (200-300 шагов).

Между 16 и 17ч подошли свежие полки, которыми Петр I усилил оба фланга. И хотя он приказал не начинать боя порознь, левый напал на правое крыло противника, прорвался к его фургонам и погнал оттуда шведов (возможно, именно тогда Боура тяжело ранило в лицо и шею; он оставался без сознания до 30 сентября). Правый же фланг обрушил на них сокрушительный удар, отбросив от моста через Леснянку — единственного пути на Пропойск, и прижал к западной околице деревни. Часть вражеских солдат засела в избах, пытаясь отстреливаться. Левенгаупт, разъезжавший все время за своей линией, чудом не попал в окружение и, по-видимому, именно тогда получил два легких ранения. Но тут подоспели возвращенные им с дороги части (напомним: генерал выслал их в помощь своему авангарду еще до сражения), оттеснили русских от реки, освободив каравану дорогу на соединение с силами короля.

День кончался — нужен был решающий штурм, чтобы добить неприятеля. Шведские мемуаристы потом писали: русские дрались «с величайшей свирепостью...». Это была одна из страшных штыковых атак, не знакомых ратникам XVII в. и прославивших нашу пехоту с середины XVIII в. Солдаты рубились уже среди фургонов и пленных не брали, русские орудия громили противника «вдоль и поперек...». В результате он, по словам царя, оказался полностью «разрушенным» от центра до конца левого фланга.

 

Последний яростный натиск сломил врага. Полковой квартирмейстер королевской армии Каммекер тогда писал: «После нескольких стычек мы были отброшены, и как только нас поглотила вечерняя тьма, мы тут же растеряли друг друга в густом лесу. Добрую милю нас преследовали калмыки, которые начали грабить обоз. Между 7 и 8 часами вечера я дошел до оставленного авангарда, но там все было в конфу-зии...». Левенгаупт в мемуарах старался оправдать свое поражение: «Весь день победа висела между нами на волоске и была почти уже нашей». Баталию «мы могли бы считать скорее выигранной..., если нам было бы возможно на другой день снова сразиться с превосходящими силами противника». Тем не менее, если 877 шведов попали в плен, 1500 вернулись в Прибалтику, 6700 добрались до Карла XII, то 3873 из 12 950 — первоначальной численности корпуса графа — погибли. Корволант же вместе с полками Боура потерял убитыми 1111 человек.

С 9 ч вечера некоторые части неприятеля начали перебираться через Деснянку. Петр I стремился держать все силы в кулаке, и, допуская возможность продолжения битвы, запретил солдатам под страхом повешения и офицерам под угрозой увольнения выходить грабить убитых. Между тем среди шведов глухой ночью вспыхнула паника. Пронеслась молва: впереди поджидает 16-тысячная армия, а сзади полным ходом снова напирают гвардейцы. Началась толкотня и давка, командиры потеряли управление войсками, отступавшие начали грабить своих же торговцев, вышибать дно у бочек, пить вино, водку, пиво и вспарывать мешки с продовольствием. Опьяневшие кучами падали или бродили между деревьями (на рассвете многих из них перебили калмыки). Где-то бросили и восемь увязших в болоте пушек с зарядными ящиками. Раненый Левенгаупт в темноте отбился от армии, кружил по лесу с частью свиты и настиг своих только утром 29 сентября. Как боеспособное соединение его корпус более не существовал.

Поздним вечером 29 сентября у Лесной появилась дивизия фон Вердена. Недовольный таким опозданием царь приказал ему снова атаковать беглецов. И тут запущенная Левенгауптом дезинформация (будто бы недалеко от Сожа появились войска Карла XII) обернулась его последней удачей: царь, получив ложное сообщение, недолго преследовал разбитого противника. Надо сказать, что подкрепление победы преследованием врага сразу, как только началось его отступление, вошло в правила военного искусства лишь с начала XIX в.

Вечером того же дня часть отступавших вплавь и на плотах переправилась через Сож у деревни Глинки, в 6 милях от Пропойска. 10 дней без карт, почти без патронов и полкового хозяйства они шли лесами и болотами, питались кониной и сырыми корнеплодами. От изнурения умирали не только раненые, но и здоровые. Когда же навстречу им нежданно попался свой 3-тысячный авангард, измученные и оборванные люди плакали. Однако потеряв все военные и продовольственные запасы, они внесли в королевскую армию первый синдром поражения.

Так завершилось сражение при Лесной, самое упорное в Северной войне, закалившее русскую армию. «Несказанная виктория», как охарактеризовал ее итог Петр I, заложила фундамент будущих побед.

 

Кандидат исторических наук Владимир АРТАМОНОВ, Институт российской истории РАН

Иллюстрации автора