И есть еще один тип цивилизации, он возник позднее, в эпоху великой духовной революции Возрождения, потом Реформации и, наконец, Просвещения. Я этот тип цивилизации обозначаю как техногенную цивилизацию. Ее часто называют цивилизацией проекта Модерн, говорят часто о западной цивилизации, но цивилизация эта уже не западная, она и на востоке уже есть, идет по всему миру, и там есть своя структура ценностей и свой генотип, в соответствии с которым она воспроизводится.

Если ее сравнивать с традиционалистским типом, то можно найти главные отличия, и первое — в понимании человека и в его отношении к природе. В техногенных культурах человек воспринимается как креативное существо, изменяющее окружающий мир, и творческие способности человека рассматриваются как фундаментальные. А деятельность рассматривается как деятельность преобразующая, выстраивающая совершенно новые состояния природы и человеческого социального бытия. В традиционалистских культурах такого нет, там господствует другое понимание. Там человек должен вписываться в окружающий мир, приспосабливаться к нему. Его способности к преобразованию мира здесь не являются ни идеальными (в качестве идеи, в качестве идеала), ни доминирующими.

«Самая тяжелая участь для человека — жить в эпоху перемен», гласит известная китайская мудрость. Природа во всех традиционалистских культурах — это живой организм, в который должен быть вписан человек и его деятельность. Природа, ее понимание в европейской культуре — это некий резервуар ресурсов для деятельности, это поле, которое должно переделывать, перепахивать, подчинять власти человека, контролировать. Идея подчинения и контроля над природой — это идеал техногенной культуры после того, как она сформировалась.

Далее, отличия в понимании личности. Быть личностью в традиционалистских культурах значит быть частью клана, касты, данных от рождения, и если я вышел из этой общности, то я уже не личность. Я должен обязательно в какую-то общность войти, чтобы быть личностью. Идеал личности в техногенной цивилизации — это свободная, суверенная личность, которая может иметь горизонтальную и вертикальную мобильность и сама выбирать для себя те или иные социальные связи. Она не привязана от рождения до смерти к строго опреленным корпоративным отношениям клана, касты, сословия.

Иное понимание и самого процесса изменения. Мир меняется, но изменение в традиционалистских культурах понимается как движение по кругу, как возвращение к исходным основам. Там нет идеи прогресса. Наилучшее, самое светлое состояние общества не в будущем, а в прошлом. Там был «золотой век», там жили мудрецы, там они написали святые книги, которые я должен изучить и в соответствии с ними проживать свою жизнь. В лучшем случае предполагается циклическое время, которое постоянно возвращается на круги своя, и общество воспроизводится на собственной основе, проходя несколько стадий и циклов.

Техногенная цивилизация задала идею прогресса — будущее всегда лучше настоящего. С этой идеей, кстати, была связана и идея коммунизма, и вообще весь марксизм — это слепок с культуры техногенной цивилизации. В основе процесса социальных перемен лежит постоянный научно-технический прогресс. В техногенной цивилизации изменяется понимание рациональности, наука и технологии становятся главным идеалом в техногенной культуре. Научная рациональность начинает занимать доминирующее положение, она становится основой образования. Этого не было в традиционалистских обществах. В них тоже была наука, но она играла подчиненную роль, подпадая под власть религиозной традиции и религиозных мифов, которые выдавались за основу воспроизводства общественной жизни. А в техногенных культурах наука и технология воспринимаются как наиболее важные, значимые структуры духовного мира человека. В эпоху формирования основ техногенной цивилизации наука и религия долго соперничали друг с другом. Религия чаще выступала как опора сохранения, а наука — как фактор их изменения. Наука завоевала, наконец, право для построения своей картины мира, которую она внедряет в умы через обучение, воспитание. В результате возник своеобразный консенсус между наукой и религией, некоторое разделение сфер деятельности в формировании человека, в его воспитании. Но научные знания, наука и технологии, которые наука порождает, в техногенных культурах играют роль главных ценностей и достижений этого мира.

И, наконец, последнее различие — в понимании власти и силы. Власть в традиционалистских культурах — это прежде всего власть одного человека над другим. «Это общество личной зависимости» (К. Маркс). Техногенная культура не исключает этого, но добавляет очень важную вещь — реализацию власти человека не только над человеком, но и над объектами. А объекты могут быть как природными, так и социальными, и человек способен их преобразовывать. Он должен преобразовывать объекты не только природного, но и социального мира, поставить и его под свой контроль. Это идеал техногенной науки и техногенной культуры.

Таковы основные ценности, из которых вытекают и другие жизненные смыслы техногенной цивилизации: понимание любви и дружбы, верности и чести, свободы и справедливости, долга и совести, а также пространства и времени, труда и экономики и т. д. Это ее духовная матрица, своеобразный «геном», и пока он существует, цивилизацией будет воспроизводиться на тех же основаниях. И долгое время считалось, что это и есть магистральный путь развития человечества.

Когда возникла техногенная цивилизация, традиционалистские общества не исчезли, они остались, но техногенная цивилизация, обладая большей технической мощью, постоянно оказывала на традиционалистские общества свое воздействие. Многие его части она просто колонизировала. В процессе колонизации она превратила их сначала в подчиненную часть, а потом через обучение, воспитание людей традиционных культур делала их людьми техногенной культуры. Так она поглощала, ассимилировала эти сообщества.

Но были общества, которые поглотить было трудно. Они были большие, содержали огромные массы населения. В этих обществах давление техногенной цивилизации выразилось в процессе модернизации. Проигрывая техногенной цивилизации, эти общества просто вынуждены были встать на путь модернизации. А это означает прививки техногенных культур, прежде всего техники и технологии, а вместе с ними образования, а вместе с ними ряда ценностей техногенной культуры, науки. Прививки на традиционалистскую почву — таков был путь Японии после реформ Мэйдзи, таков был путь и России. Она пережила несколько таких глобальных модернизаций. Наиболее крупные — реформы Петра I, Александра II и модернизация, связанная с советской эпохой, когда была осуществлена программа ускоренной индустриализации страны, обусловленная историческим вызовом, вставшим перед Россией в начале XX века.

Техногенные прививки традиционалистской культуре очень часто приводили к длительному процессу взаимодействия, сложной подгонке, откуда возникали очень интересные состояния культуры. Я просто напомню замечательное высказывание Герцена, которое любил повторять Бердяев: «...Россия ответила на реформы Петра через сто лет громадным явлением Пушкина». Бердяев писал, что и «золотой век» русской культуры, и «серебряный век» русской культуры обязаны модернизационным реформам в виде прививки европейской культуры на азиатскую почву — на почву традиционалистской России.

И Китай, и Индия, и все крупные страны сейчас прошли этот путь — через целый ряд модернизаций. Казалось, что будущее человечества — это дальнейшее развитие мощной техногенной цивилизации, что прогресс неумолим и в конечном счете все человечество встанет на этот путь. Пройдя доиндустриальный, индустриальный периоды и вступив на постиндустриальный путь развития, техногенная цивилизация стала активно завоевывать планету, локальные модернизации переросли в глобализацию. Сегодня процесс глобализации — это по существу «обращение» всей планеты в систему ценностей техногенной культуры, где они должны быть базисными и доминирующими. Это, конечно, не значит, что традиционалистские ценности исчезнут — они будут трансформированы, приспособлены, но ведущая роль должна быть за техногенными ценностями. Так полагали до середины XX века, пока не обнаружилось, что есть глобальные проблемы, потом глобальные кризисы, из которых выйти невозможно, так как они все время обостряются. Наиболее значимые из них — экологический и антропологический кризисы. Так возникает новая проблема: будущее человечества будет связано с перестройкой ценностной базы техногенной культуры и техногенного типа  развития. И тогда можно рассматривать два сценария развития постиндустриального общества. Сценарий первый: будет продолжаться развитие на базе тех ценностей, которые уже сложились, отработаны в техногенной цивилизации. Сценарий второй: произойдет переход к чему-то третьему, что не будет ни традиционалистским, ни техногенным типом. Это будет новый тип цивилизационного развития, связанный с пересмотром целого ряда ценностей, в том числе с модификацией ценностей техногенной культуры, которые дало общество растущего потребления на Западе.

Так вот, если исходить из второго сценария, возникает вопрос: а есть ли предпосылки для переделки» «фазового перехода» этих ценностей? Придумать неких идеалов, неких фантазий можно много, но есть ли в самой почве современного развития какие-то предпосылки, какие-то ростки этих ценностей? Я думаю, что есть. Их надо отслеживать во всех областях культуры и прежде всего в научно-техническом развитии.
Здесь я хотел бы обратить особое внимание на то, что во второй половине XX века наука втянула в орбиту своего исследования сложные, саморазвивающиеся системы. Это особый тип систем. Их надо отличать от простых систем и даже от систем с саморегуляцией, с гомеостазисом. (Кстати, когда говорят о самоорганизации, часто не различают гомеостазис и саморазвитие, а различать следует, потому что саморазвитие — это переход от одного типа гомеостазиса к другому типу через фазовый переход, а этот переход есть динамический хаос, он описывается нелинейной динамикой, синергетикой. Он характеризуется тем, что там есть точки бифуркации, есть несколько сценариев развития, и как специально подчеркивал СП. Курдюмов (Курдюмов Сергей Павлович (1928—2004) — выдающийся советский и российский ученый, специалист в области математической физики, математического моделирования, физики плазмы и синергетики. Член-корреспондент АН СССР. Его можно считать основателем синергетического движения в России. — Ред.), это не бесконечное множество. Сценарии всегда определены и предшествующим развитием системы, и ее состоянием, и окружающей средой, поэтому их множество ограничено. Многие из этих сценариев катастрофичны и могут привести просто к уничтожению цивилизации либо к ее деградации. Но есть такие сценарии, которые могут вывести цивилизацию на новый уровень развития и на новое устойчивое состояние. Главное — динамический хаос не вечен. Я думаю, что то, что реализуется, будет устойчивым развитием, связанным с поиском новых ценностей. Какие они, заранее сказать нельзя.)

Наука начинает работать с саморазвивающимися системами, и выясняется, что эти системы обладают следующей особенностью: если система открыта всегда, она взаимодействует со средой, обменивается веществом, энергией, информацией. Но если система порождает новый уровень организации, то он становится системообразующим и начинает управлять уже сложившимися уровнями. Каждый вновь возникший верхний уровень саморазвивающейся системы меняет предыдущие, меняет композицию элементов и в какой-то мере законы старого функционирования. Это очень важно понять: на каждой новой ступени развития системы возникает некое целое, которое заставляет изменяться все ее части, в том числе какие-то ограничения на действия предыдущих ступеней эволюции.

 

Это объединение тоже требует объяснения. И я это связываю со свойствами саморазвивающихся систем. Наука остается наукой, наука изучает объекты, но объекты так устроены, что требуется изменение в ее структуре объяснения, обоснования и выбора целей, причем в структуру обоснования знания включаются дополнительные этические регуляторы. И когда научная программа обсуждается, возникают проекты, которые должны пройти через социально-этическую экспертизу. Социально-этическая экспертиза проектов становится внутренним делом науки.

Появление этого состояния науки интересно в том смысле, что наука перестает развиваться стихийно, она как бы начинает управляться культурой. Исподволь она всегда управлялась культурой, но здесь возникает необходимость явной рефлексии, осмысления, осознания тех путей развития, и тех возможностей, и тех рисков, которые дают те или иные технологии. Очень важно обозначить те зоны, где есть риски, грозящие гибелью человечества или деградацией цивилизации — лучше не попадать в эти зоны. И это понимание требует совершенно новой организации научных исследований.

Хочу обратить внимание, что изменения, которые происходят в современной науке, совершенно неожиданно делают ее очень близкой к традиционалистским культурам!

Здесь я выделил бы три основных момента.

Во-первых, восточные культуры (как и большинство традиционалистских культур) всегда исходили из того, что природный мир, в котором живет человек, это — живой организм, а не обезличенное неорганическое поле, которое можно перепахивать и переделывать. Долгое время новоевропейская наука относилась к этим идеям как к пережиткам мифа и мистики. Но после развития современных представлений о биосфере как глобальной экосистеме выяснилось, что непосредственно окружающая нас среда действительно представляет собой целостный организм, в который включен человек. Эти представления уже начинают в определенном смысле резонировать с организмическими образами природы, свойственными и древним культурам.

Во-вторых, объекты, которые представляют собой развивающиеся человекоразмерные системы, требуют особых стратегий деятельности. Эти системы наделены синергетическими характеристиками, в них существенную роль начинают играть несиловые взаимодействия, основанные на кооперативных эффектах. В точках бифуркации незначительное воздействие может радикально изменить состояние системы, порождая новые возможные траектории ее развития.

Установка на активное силовое преобразование объектов при действии с такими системами не всегда является эффективной. При простом увеличении внешнего силового давления система сможет воспроизводить один и тот же набор структур и не порождает новых структур и уровней организации. Но в состоянии неустойчивости, в точках бифуркации часто небольшое воздействие — укол в определенном пространственно-временном локусе — способно порождать (в силу кооперативных эффектов) новые структуры и уровни организации. (* Курдюмов СП. Законы эволюции и самоорганизации сложных систем. - М, 1990. С. 6-7.) Этот способ воздействия напоминает стратегии ненасилия, которые были развиты в индийской культурной традиции, а также действия в соответствии с древнекитайским принципом «у-вэй». (Притча о «мудреце», который, пытаясь ускорить рост злаков, стал тянуть их за верхушки и вытянул их из земли, наглядно иллюстрировала, к чему может привести нарушение принципа «у-вэй».)

В-третьих, в стратегиях деятельности со сложными человекоразмерными системами возникает новый тип интеграции истины и нравственности, целе-рационального и ценностно-рационального действия. В западной культурной традиции рациональное обоснование полагалось основой этики. (Когда Сократа спрашивали, как жить добродетельно, он отвечал, что сначала надо понять, что такое добродетель. Иначе говоря, истинное знание о добродетели задает ориентиры нравственного поведения.) Принципиально иной подход характерен для восточной культурной традиции. Там истина не отделялась от нравственности, и нравственное совершенствование полагалось условием и основанием для постижения истины. Один и тот же иероглиф «дао» обозначал в древнекитайской культуре закон, истину и нравственный жизненный путь.(Когда ученики Конфуция спрашивали у него, как понимать «дао», то он каждому давал разные ответы, поскольку каждый из его учеников прошел разный путь нравственного совершенствования.)

Новый тип рациональности, который в настоящее время утверждается в науке и технологической деятельности и который непременно включает рефлексию над ценностями в процессы научного поиска, резонирует с представлениями о связи истинности и нравственности, свойственной традиционным восточным культурам.

Сказанное, конечно, не означает, что тем самым принижается ценность рациональности, которая всегда имела приоритетный статус в западной культуре. Тип научной рациональности сегодня изменяется, но сама рациональность остается необходимой для понимания и диалога различных культур, который невозможен вне рефлексивного отношения к их базисным ценностям. Рациональное понимание делает возможной позицию равноправия всех «систем отсчета» (базовых ценностей) и открытости различных культурных миров для диалога. В этом смысле можно сказать, что развитые в лоне западной культурной традиции представления об особой ценности научной рациональности остаются важнейшей опорой в поиске новых мировоззренческих ориентиров, хотя сама рациональность обретает новые модификации в современном развитии. Сегодня во многом теряет смысл ее жесткое противопоставление многим идеям традиционных культур.

Таким образом, на переднем крае научно-технологического развития, в связи с освоением сложных саморазвивающихся систем, возникают «точки роста» новых ценностей и мировоззренческих ориентации, которые открывают новые перспективы для диалога культур. Анализ «точек роста» новых ценностей в контексте диалога культур важно продолжить и по отношению к другим сферам культуры и социальной жизни — политике, праву, религии, искусству ит. д.

Диалог культур необходим для выработки новых стратегий жизнедеятельности глобализирующегося человечества, для выхода из глобальных кризисов, порожденных современной техногенной цивилизацией.