Поэтому, прежде всего, попытаемся, привлекая некоторые более поздние документы, а также и сам памятник как исторический источник, дать общее описание ансамбля в том виде, как он сложился к концу семидесятых годов XVIII столетия, а затем уже дополнить эту картину некоторыми конкретными фактами и датами из истории строительства, ставшими нам всё же известными (23).

 

Прежде всего бросается в глаза расположенное в центре села каре парадного двора, образованное размещёнными по его периметру главным домом и четырьмя флигелями. Парадный двор вытянут по оси север — юг, причём главный дом прижат к его восточной стороне. Главный фасад — западный. Все эти здания соединены оградой с тремя воротами. Западные ворота на плане показаны больших размеров по сравнению с остальными, и, вероятно, представляли собой проездную башню.

 

К северным и южным воротам подходят аллеи, подчёркивающие осевую композицию центрального ядра усадьбы.

У юго-западного угла этого комплекса расположена каменная Казанская церковь.

 

Западнее центрального каре на плане 1778 года показан некий мини-комплекс, огороженный отдельной оградой, который, возможно, являлся не чем иным, как сохранявшимся ещё в то время двором Сеньки Фёдорова сына Грибоедова. По расчёту времени такое возможно, ведь с момента его постройки тогда (то есть в 1778 году) прошло всего около 90 лет.

 

 

 

К востоку от этого центрального ядра усадьбы, там, где теперь находится регулярная часть парка, показано три деревянных здания значительных размеров, расположенных асимметрично относительно оси главного дома усадьбы. Вероятно, это остатки усадьбы Тимофея Ивановича Грибоедова, ибо в «конверт» регулярного французского парка они ни при каких условиях вписаться не могли. Между тем, расположение этой части парка столь стандартное, что невозможно предположить, что регулярный парк не был задуман одновременно с главным домом. Следовательно, можно предполагать, что на плане 1778 года зафиксирован некий промежуточный этап осуществления проекта.

 

Возможно, главный дом усадьбы был построен в 1753 году (24). Причем, в ходе строительства вносились постоянные изменения. Это стало заметно когда в период реставрации этого довольно значительного по размерам (42x25 м) здания с его фасадов была частично удалена штукатурка девятнадцатого и начала двадцатого столетия. Однако, поскольку в результате художественный облик здания, в общем, выиграл, следует предположить, что автор проекта постоянно присутствовал в процессе проектирования и строительства. Одним из таких мест является центральный ризалит восточного (паркового) фасада. Оформляющие и, можно сказать, делающие его образ четыре мощные трёхчетвертные колонны, по-видимому, в первоначальном проекте отсутствовали. Во всяком случае, в процессе реставрации было выяснено, что их пьедесталы, базы и стволы (приблизительно на 2/3 высоты последних) не имели перевязки с основным массивом стен. При этом перевязка начиналась во всех стволах на разной высоте, и именно на этой высоте из стен выпущены металлические связи для дополнительного объединения с колоннами. Ниже этой отметки связей нет.

 

Другим, ещё более характерным местом является внутренняя парадная лестница. И сейчас посетители музея, поднимаясь по ней на второй этаж здания, инстинктивно пригибаются за её первым поворотом. Высота свода в этом месте явно недостаточна. Между тем, этот свод был подрублен ещё в процессе строительства, а затем ещё несколько раз перекладывался ради именно увеличения высоты пространства под ним (25).

 

Другим фактом, указывающим на многократные изменения проекта в процессе реализации, является архитектура флигелей. Крайне маловероятно, что строительство четырёх флигелей задумано не» одновременно. Также трудно представить проект, на котором все флигеля разные. Разные не только по архитектурной разработке фасадов, но и по планировке и даже по основным габаритным размерам. Между тем, в натуре они оказались именно таковыми. Из этого, между прочим, усматривается, что их строительство происходило не одновременно. Сколько же времени оно могло длиться? Учитывая отсутствие сводов и небольшую для своего времени толщину стен, можно ориентировочно положить на кладочные работы от одного до двух лет на каждый флигель. Время, необходимое на кладочные работы по главному дому, учитывая большую толщину его стен и наличие сводов (которые обыкновенно сводили через год после окончания основной кладки), можно оценить от трёх до четырёх лет. Ограду с воротами можно, при желании, построить за сезон. Итого на весь комплекс — от восьми до тринадцати лет. Между тем, на этот реконструируемый нами график работ накладываются еще и сроки возведения Казанской церкви. Об этом строительстве мы знаем из архивных документов.

 

«Трёхпрестольный храм Казанский построен в 1759 году, бывшим владельцем села Хмелиты лейб-гвардии капитан-поручиком Фёдором Алексеевичем Грибоедовым... Главный престол в настоящей церкви окончен был и освящён ...1759 году месяца июля 24 дня... Предельные два престола — Усекновения главы Иоанна Предтечи крестителя Господня и святителя Николая освящены были после, через 8 лет в 1767 году ...Крестителя Иоанна июня 7 дня... святителя Николая 9 июля»26. Согласно данным натурного обследования, основной объём церкви строился три года. Правда, осталось всё же не выясненным, входило ли в это время возведение основного свода четверика или нет. Поскольку колокольня храма была взорвана в 1943 году, натурных данных, по которым можно было бы уточнить время её возведения, также не имеется. Учитывая величину последней, вероятную длительность строительства всего здания можно оценить в четыре — пять лет, не считая, разумеется, отделки. Конечно, можно предположить, что церковь построили в промежутке между строительством главного дома и флигелей. Или «вклинили» между строительством любых двух флигелей. Однако это предположение, всё же, не снимает некоторых накладок в реконструируемом графике. Поэтому, учитывая чрезвычайно значительное стилевое различие обработки фасадов Казанской церкви и всех других сооружений усадьбы, логичнее предположить, что для её возведения были привлечен сторонний подрядчик (27). Описание Хмелиты того времени таково:

 

«...Селением лежат село по обе стороны речки Скоробовки и на оной утверждены плотинами три пруда, в них саженая рыба: щуки окуни плотва лещи. В том селе две церкви: первая каменная во имя Казанский пресвятыя Богородицы з двумя пределами: Иоанна Предтечи и Николая чудотворца; вторая деревянная во имя Успения пресвятыя Богородицы. Дом господской каменной о дву[х] этажах с четырьмя флигелями при нём два сада: первой нерегулярной другой регулярной з глухими и открытыми аллеями. В нём имеются разныя хороший цветники с каменными статуями и в обеих садах разныя плодовитыя деревья: яблонные, вишнёвыя, сливпыя, дули, груши, бонбарис, крыжевник, чёрная и красная смородина; с которых собираемый плоды употребляются для домашнего господскаго расходу. В регулярном саду два копаных пруда с саженою рыбою карасями и линями. В том доме француския и немецкия школы и мостеровые люди: музыканты, певчие, архитектуры. Конский завод для себя. Манеж. Берейторы, егери, кандиторы, водошники (которые делают для домашнего расхода разных сортов) кузнецы, слесари, сталиры, кухмистеры, ткачи (который работают немецкий скатерти) живописцы, золотари, лаковщики и переплётчики, седелники, шорники, сапожники, башмашники, порътныя мужския и женския, медники, ружейники, калёсники, ложники, насосники, щекатурщики, каменщики, плотники, печники, пивовары, бердовщики, суконщики, свешники, оконщики, бочкари, кирпичники, кажевеники, да женскаго разного мастерства: золотошвеи, манжетный и кружевныя плетошницы. Всеми вышеписанными мастеровыми людьми производитъца работа для господского домашнего расхода...» (28). Данный документ, к сожалению, не датирован, однако* сравнивая его с другими известными нам документами подобного рода, а также принимая во внимание известные нам даты упомянутых в них сооружений (не только этой усадьбы, но соседних), можно заметить, что он составлен между 1782 и 1786 годами. Из него, между прочим, видно, что в Хмелите в середине восьмидесятых годов (когда основная масса работ по возведению усадьбы была закончена) были в наличии и собственные архитекторы, и собственные кирпичники, и столяры, не говоря уже о специалистах профессий «двойного» назначения. Интересно указание на наличие двух садов: регулярного и не регулярного, то есть «английского». Как это отмечалось выше, на плане Генерального межевания на месте «конверта» французского парка показана застройка. Это может дать отправную точку для датировок. Правда, следует учесть существующее предположение, что для некоторых планов Генерального межевания по Вяземскому уезду были использованы заготовки «елизаветинского межевания».

 

Следовательно, уже к концу шестидесятых годов восемнадцатого века на вершине плоского хмелитского холма встали основные сооружения усадебного комплекса. Тогда ещё леса не подходили к усадьбе так близко, как теперь, а парковые посадки не успели разрастись, поэтому ансамбль воспринимался с большого расстояния и в полном смысле «держал» окрестный пейзаж.

 

Важной особенностью этого комплекса была его особая монументальность, нечасто встречающаяся в усадебных ансамблях эпохи барокко. К примеру, такие царские резиденции, как Царское село и Петергоф, будучи значительно больше Хмелиты по геометрическим размерам, зрительно кажутся значительно «легче». Очевидно, создатели Хмелитского ансамбля, сознательно стремились к монументальности образа и достигали его рядом тонких художественных приёмов, в том числе необычной для своего времени окраской. При реставрационных работах во многих местах были обнаружены большие пласты первоначальной штукатурки фасада с покраской. Цвет её оказался так называемый «дикой». Это интенсивный серый цвет с сильным голубым отливом. Получался он путём размешивания толчёного древесного угля в известковой побелке. Этим колером были выкрашены все «поля» стен, как главного дома, так и Казанской церкви. В полях наличников была применена цветная штукатурка неяркого песчаного цвета, к тому же интенсивно офактуренная. Колонны и окантовки наличников были традиционно белыми.

 

Здания и сооружения, составляющие костяк усадебной композиции, построены до «Указа о даровании вольности и свободы всему Российскому дворянству», то есть до 18 февраля 1762 года (29).

 

Если сопоставить усадьбы примерно одинакового уровня достатка, например Григорьевское Лыкошиных или Богородицкое Маневских, можно отметить, что их владельцы явно держали Хмелиту за образец — везде строения делались примерно по одному плану. Такое же каре парадного двора с четырьмя флигелями, замкнутое пряслами оград. Также двухэтажный главный дом прижат к парковой стороне этого каре, а ворота устроены по трём оставшимся сторонам. Даже размеры сооружений довольно близки, несмотря даже на быстро меняющуюся стилистику архитектурной декорации.

 

Следующим зданием Хмелитского комплекса, о времени возведения которого имеются конкретные данные, является то, в котором ныне размещён музей П.С. Нахимова. Из многих источников известно, что оно некогда представляло единое целое с расположенным восточнее зданием нынешней гостиницы. Разработка их фасадов вполне идентична.

 

Между тем, на плане Генерального межевания восточное крыло здания показано ещё деревянным. Существует предположение, что данное сооружение первоначально было оранжереей. В этом случае, наличие деревянной (или внешне воспринимавшейся таковой) вставки между кирпичными торцами вполне оправдано, однако восточный кирпичный торец на плане не показан. Объяснить это можно (исключив, конечно, прямую ошибку чертёжника) только тем, что съёмка плана застала объект в стадии возведения, которое производилось по очередям. Учитывая всё это, а также размер здания и сложности условий участка (восточное крыло здания переброшено через ручей), можно смело считать 5—6 сезонов реальным сроком для его строительства и ориентировочно датировать всё здание приблизительно 1775—1781 гг. При этом его западное крыло было, безусловно, уже готово к 1779 году.

 

Для того, чтобы завершить описание архитектурного ансамбля в том виде, каким его оставил его заказчик и один из его создателей Фёдор Алексеевич Грибоедов, необходимо кратко упомянуть ещё об одном сооружении, некогда игравшем большую роль в формировании образа усадьбы. Это скотный двор. Он располагался южнее каменной Казанской церкви, между нею и вторым прудом большого каскада. Зрительно он уравновешивал огромное здание оранжереи, размещавшееся симметрично ему по другую сторону южной подъездной аллеи. Замечателен он был, впрочем, скорее только своей величиной. Архитектурная разработка его фасадов была исключительно скромна. Учитывая его роль в ансамбле усадьбы, в восьмидесятых годах XX века была предпринята попытка воссоздания этого сооружения. Увы, кирпич, применённый при этих работах, оказался такого качества, что возводимые части здания стали расползаться прямо на глазах...

 

Фёдор Алексеевич Грибоедов умер 2 марта 1786 года. Кончина его была печальна. Он умер вдали от дома, от семьи, от любимой Хмелиты, скрываясь от кредиторов. Его долги были огромны. Его сыну, Алексею Фёдоровичу, удалось разрешить все связанные с этим проблемы, и он проживал в Хмелите и даже вёл здесь капитальное строительство.

 

Необходимо остановиться на жизни в Хмелите при Алексее Фёдоровиче Грибоедове. Во-первых, об этой жизни известно уже не только из сухих намёков документов (вроде списка профессий «дворовых»), но и из прямых показаний современников.

 

 

В 1817 году Елизавета Алексеевна вышла замуж за генерал-лейтенанта Ивана Фёдоровича Паскевича. В это время генерал-лейтенант Паскевич командовал дивизией в Смоленске, но свадьбу (престижа ради) играли в Москве. Как познакомились будущие супруги, неизвестно, однако брак этот был заключён исключительно по любви и считался очень незавидным для богатой наследницы Хмелиты. Фавор же Ивана Фёдоровича начался вскоре после этого, и совершенно неожиданно даже для него самого (33). В дальнейшем Иван Фёдорович Паскевич был генерал-фельдмаршалом армий Российской, Австрийской и Прусской, и когда ему уже были пожалованы все награды и титулы, которые теоретически мог получить российский подданный, он получил награду, которой ни один подданный никогда не получал — Высочайшим приказом от 4 августа 1849 года было приказано всегда и везде оказывать ему такие почести и отдавать такое количество салютов, которые по уставу были положены Государю Императору.

 

 

 

Примечания 

 

23. РГАДА. Ф. 1354. Оп. 447. Ч. 1. Ед. хр. X. 5. V Красная. «Геометрической специальной план Вяземскаго уезду селу Хмелите... который во владении состоит гвардии капитан-порутчика Фёдора Алексеева сына Грибоедова, межевания учинённаго в 1778 году сентября 7 дня старшим первоклассным землемером полковником Барановым...»

24. Н.В. Волков-Муромцев. Юность. От Вязьмы до Феодосии. М.: Русский путь, 1997. С. 14. Там же есть ещё интересный пассаж, косвенно относящейся к этой теме: «Насколько я знаю, дом и остальные постройки, и вторая прелестная круглая церковь святого Алексея за озером были построены не архитектором, а крепостным зодчим». Правда, сам Волков-Муромцев при этом ссылается не на документы, а на воспоминания старожилов, что несколько подрывает доверие к этому источнику, ведь понятно, что в этом случае сведения прошли через несколько рук и каждый раз воспроизводились через много лет после того, как были услышаны.

25. Подобные ошибки чрезвычайно характерны именно для крепостных архитекторов, так как все они, будучи привязаны к своему барину и его усадьбе, имели гораздо более ограниченную практику, а их образование было хуже, чем у их вольных «коллег». Объёмное воображение у них также было обычно слабее, чем у вольных, так как оно тоже требует постоянной тренировки. Для большинства из них не составляло труда разработать хороший план или фасад здания, ио «связать» их или перейти от плана к разрезу (и при этом не наделать ошибок, подобных вышеописанной) могли немногие.

26. Церковно-приходская летопись церкви села Хмелиты. Пушкинский дом. Мемориальная библиотека Пиксанова. № 14004.

27. Для любознательного читателя, быть может, будет небезынтересно узнать, каким образом вычислен срок в три года для основного объёма. При обследовании здания (от которого к концу 70-х годов XX века остался только остов четверика с четырьмя громадными бесформенными проёмами по всем сторонам света и свод с восьмеричком) было замечено, что в рядовой кладке применён кирпич трёх типов размеров. Между тем, известно, что около этого времени императрица Елизавета издала несколько указов, результатом которых стало изменение общеупотребительных размеров кирпича. Правда, сначала об изменении размеров кирпича никто и не думал. Просто императрица, «снисходя к нуждам своих верных подданных», издала указ о предельной цене на кирпич. Грозного этого указа, разумеется, никто не посмел ослушаться, но результатом его введения стало уменьшение длины и ширины кирпича. Через некоторое время императрица, спохватившись, издала новый акт о введении предельной длины кирпича. Так как длина и ширина кирпича пропорциональны, уменьшаться стала его высота. После этого императрица таких необдуманных указов больше не издавала, но неожиданным результатом всей этой эпопеи стало появление явочным порядком нового, гораздо более удобного типа кирпича, ставшего на многие годы фактически «стандартным». Между тем, в кладке Казанской церкви использовано все три типа кирпича. Отсюда, между прочим, видно, что материал для церкви приобретался на вольном рынке (так как указ о предельной цене, разумеется, касался только кирпича, предназначенного на продажу). Конечно, никто не мог запретить и самому барину купить материал для постройки на рынке, что часто и делалось, однако «по жизни» обычно бывало так, что, когда «достаточный» помещик строился сам (то есть силами своих крепостных, разумеется), то и материал у него был собственной выделки, а у вольного подрядчика — с рынка.

28. РГАДА. Ф. 1355. On. 1. Ед. хр. 1455.

29. Указ этот многократно становился предметом изучения историков. Обычно все подчёркивают его огромное сословно-политическое значение. Но на что редко обращают внимание — это на непреходящие культурные последствия этого указа. Внезапно тысячи образованных людей получили возможность уйти в отставку с военной и статской службы и заняться культурной и хозяйственной деятельностью. Не будь этого указа, русская культура, разумеется, не перестала бы существовать, но, несомненно, она приняла бы формы существенно иные, нежели те, что мы имеем теперь. В усадебной же культуре произошла подлинная революция. Дело не только в том, что усадеб стало строиться на несколько порядков больше, чем до этого, и даже не только в том, что они стали возводиться в таких отдалённых от столиц местностях, где их не было прежде. Дело в том, что усадьбы стали центром общественной деятельности и, вместе с тем, культурными центрами окрестностей. Стало возможным приглашать массу гостей, устраивать праздники «на даче»; в усадьбах появились библиотеки, картинные галереи, театры и прочее. Всё это возникло с необыкновенной скоростью фактически «на пустом месте», ибо традиции такой не было. Поэтому так важны были немногие усадьбы, успевшие отстроиться «до того».

30. Дата её постройки приведена в вышеупомянутой Церковноприходской летописи. Там же есть следующее пояснение относительно причины, побудившей предпринять это строительство, несмотря на то, что в селе уже было две церкви: находившееся при храме Успенском кладбище было закрыто, по преданию нынешних старожилов из Хмелитского прихода, в 1794 году, когда выстроен был нынешний Алексеевский храм и при нём было отведено место для нового кладбища. Как уже было указано выше, Н.В. Волков-Муромцев упомянул, что строил эту церковь крепостной архитектор. Располагалась эта церковь на южном берегу каскада больших Хмелитских прудов, напротив второй сверху плотины. На северном берегу, напротив той же плотины, находилась деревянная Успенская церковь. При сравнении плана Генерального межевания с писцовыми книгами видно, что последняя стояла на том самом месте, где Сенька Фёдоров сын Грибоедов построил деревянную Казанскую церковь. Правда из документов не совсем ясно: идёт речь о двух зданиях, стоявших на одном месте, или об одном? Дело в том, что, несмотря на наличие прямых указаний о необходимости сноса якобы ветхой деревянной Казанской церкви после постройки каменной, первая из них, вероятнее всего, была просто переосвящена.

Скорее всего, это было связано с нежеланием прихожан оставлять без церкви любимое кладбище. Не исключено, кстати, что именно с этим связан столь большой перерыв между постройкой каменной Казанской церкви и освящением её приделов. Вероятно, затевая постройку нового каменного храма, барин определённо рассчитывал на иконостас и утварь из упраздняемой церкви. Однако неожиданно, как раз в разгар работ по перестройке всего усадебного комплекса, выяснилось, что необходимо заказать и оплатить ещё один комплект икон и утвари. Поэтому проблема была решена в несколько этапов. Сначала всё же «дооборудовали» новый Казанский храм, затем построили Алексеевский и при нём открыли новое кладбище (и одновременно закрыли старое). Ещё позже, в 1836 году, разобрали Успенскую церковь. При этом, разумеется, были произнесены обязательные слова о крайней её ветхости. Скорее всего, это было неправдой, потому что, вопреки прямому указу сжечь материал упраздняемой церкви, из него был построен жилой дом, который через несколько лет был перевезён за десятки вёрст в Сычёвский уезд, в село Пашково, и после этого просуществовал ещё по крайней мере до 1883 года (более поздних данных просто нет). После разборки храма на этом месте была построена деревянная часовня на каменном фундаменте. Ныне она также не существует.

31. ЦИАМ. Ф. 49. Оп. 3. Д. 1005.

32. В составе производства по этому делу сохранилось и некоторое количество выписок о финансовых операциях по опеке, в том числе, о расходах на образование «малолетной».  Точно такими же были и расходы по образованию за 1808 год. Интересно, что эти расходы лишь на 229 рублей 79 копеек меньше, чем доход с хорошо обустроенного имения в 235 душ мужского пола в Ярославской губернии (о котором упоминалось выше).

33. Генерал-лейтенант князь Щербатов. Генерал-фельдмаршал князь Паскевич, его жизнь и деятельность. СПб., 1888. Т. 1. С. 306. Вот как это событие описано в мемуарах Паскевича: «Возвратясь в Смоленск, я думал воспользоваться спокойной жизнью и позаботится хотя несколько о своих делах, как ночью 22 июля 1817 года будит меня фельдъегерь с Высочайшим повелением прибыть в С.-Петербург... Неожиданность и неизвестность... смутила нас; жена плакала; но нужно было немедленно ехать — и я отправился. Приехав в С.-Петербург и застав двор в Петергофе, я просил приказания, куда мне явиться. В два часа ночи приезжает фельдъегерь с повелением быть в 6 часов утра в Петергофе на манёврах. Я сел с фельдъегерем в тележку и явился к Закревскому; встретил князя Волконского, потом великих князей Константина Павловича и Николая Павловича...» От последнего и стала известна причина неожиданного вызова: Иван Фёдорович назначался руководителем путешествия по России и Европе великого князя Михаила Павловича. Путешествие началось 11 августа 1817 года и продолжалось, с небольшим перерывом, до 3 июня 1819 года. До того Иван Фёдорович был любимым лейб-пажом, а затем флигель-адъютантом императора Павла, но попал в опалу после известного переворота. Императору Александру не было свойственно мстить искренним сторонникам своего отца, однако Паскевич не только был изгнан со службы, но затем, через четыре года, когда ему разрешили вновь в неё вступить, ему пришлось поступить в армию и притом с поражением на один чин.