Хмелита. Судьба усадьбы после 1917 года

 
Хмелита. Судьба усадьбы после 1917 года
 
 
 
 
Национализация нанесла огромный ущерб всем историческим усадьбам, даже и тем, которые новые власти, вроде бы, собирались сохранять. Но здесь имелось и несколько чисто местных обстоятельств, усугубивших разоренье. Сооружения комплекса были поделены между двумя новыми владельцами: местным колхозом и латышской коммуной; при этом сам дом отошёл к латышам. Слово «свинарник» лишь очень приблизительно передаёт состояние его интерьеров, запечатленное на фотографиях Савина, сделанных для Грибоедовской выставки 1929 года. Хотя их автор, по понятным причинам, изо всех сил старался кадрировать снимки таким образом, чтобы видно было как можно меньше всякой грязи, тем не менее, на них сохранились для истории голые нары из горбылей, поставленные в бывшей столовой. При этом горбыли даже не опилены, а просто обломаны по концам. Здесь же, как впрочем и в других комнатах, из печей восемнадцатого века выведены прямо в окна металлические трубы наподобие труб от печек-буржуек, что, по всей видимости, сделано для того только, чтобы не чистить стационарные дымоходы. Хорошо дополняют картину расклеенные везде декреты Советской власти с огромными гербами СССР.
 
Казанская церковь была закрыта в 1937 году и тогда же переоборудована под клуб. Впрочем, её внешний вид вполне сохранялся до 1943 года.
 
Во время Великой Отечественной войны в главном доме усадьбы размещался немецкий штаб, поэтому здание было обстреляно тяжёлой артиллерией. Один снаряд разорвался внутри здания. Им были убиты два немца и одна местная переводчица. Другим снарядом был разворочен южный пилон ампирного портика главного фасада. При этом из массива кладки тридцатых годов девятнадцатого века показалась заложенная в нём колонна и некоторые другие декоративные элементы отделки фасадов в стиле «елизаветинского барокко». Разумеется, тогда до таких мелочей никому не было никакого дела, но значительно позже, уже после войны, это обстоятельство сыграло свою роль в истории памятника.
 
Во время войны местность вокруг Хмелится переходила из рук в руки несколько раз. При последнем отступлении из Хмелиты оккупанты взорвали колокольню Казанской церкви. После войны церковь пытались разобрать на кирпич. Были разобраны трапезная, приделы и алтарь основного объёма, а в стенах четверика пробиты со всех сторон проёмы такой величины, что в них свободно проезжали трактора.
 
Что же касается главного дома, то он был кое-как подремонтирован, и в нём была школа, но, в общем, он продолжал разрушаться. В начале семидесятых годов началась реставрация памятника, поначалу очень медленная (39). В 1968 году над главным домом усадьбы Грибоедовых была сооружена защитная крыша-времянка. В 1970 году, в связи с 175-летием со дня рождения Грибоедова, усадьба Хмелита вновь была взята на государственную охрану, а в 1971 году, в соответствии с решением Смоленского облисполкома, Всероссийской СНПРМ был заказан проект реставрации главного дома, флигеля и соединительной галереи между ними. При этом, что важно, ещё никто не помышлял о последующей музеефикации памятника, и потому проектом предусматривалось его использование для нужд местного совхоза. Вскоре начались и реставрационные работы, правда, первоначально только на юго-восточном флигеле усадьбы, а затем уже и на соединительной галерее между этим флигелем и главным домом. Затем обстоятельства сложились таким образом, что проектные работы были перенесены в ВПНРК МК СССР.
 
В 1979-е годы были начаты реставрационные работы по южному фасаду главного дома усадьбы. Сезоны 1980—82 годов были решающими для реставрации этого объекта. В это время были установлены леса на весь объём здания и проведено комплексное исследование его фасадов. Собственно реставрационные работы шли параллельно с исследовательскими, постоянно подгоняя их. Огромный объём работ по реставрации кладки стен главного дома (а впоследствии и по всем другим зданиям усадьбы) провёл студенческий отряд МВТУ им. Баумана. К маю 1986 года на здании была восстановлена барочная кровля и установлена оконная столярка. Колонны паркового ризалита были восстановлены несколько позже, но по тому же проекту 1981 года.
 
В 1985 году проведены комплексные работы по исследованию интерьеров главного дома. В том же году произведены детальные исследования по остаткам трапезной и колокольни Казанской церкви, а также ограды парадного двора и выполнены проекты их восстановления. Тогда же по проекту, разработанному еще в 1980 г., производились работы по восстановлению юго-западного флигеля. В общем, ансамбль был «собран» из кусков. Сейчас, оглядываясь назад, даже трудно себе представить, какого труда стоило восстановить этот памятник столь полно, и, главное, столь достоверно. Тем не менее, различные привходящие обстоятельства того времени несколько попортили общую благостную картину. Важнейшим таким обстоятельством было то, что исследовательские работы по памятнику, как натурные, так и архивные, шли небольшими этапами параллельно с производством работ и с проектированием, постоянно подгоняя, уточняя и корректируя друг друга. Такой способ имеет свои положительные качества, позволяя получить наиболее полные данные об объекте, но его оборотной стороной является постоянное запаздывание необходимых для проектирования натурных данных. При этом далеко не всегда удаётся поправить неверные решения, принятые слишком оперативно. Два подобных случая особенно огорчительны, так как сейчас они сильно влияют на восприятие ансамбля в целом. Первое — это отсутствие «подъезда» на главном фасаде, а второе — объёмно-пространственная композиция парковой лестницы. Оба случая связаны друг с другом и являются поучительным примером того, как одно, казалось бы, методологически правильное решение вызывает ряд обязательных и не очень следствий, которые, наслаиваясь друг на друга, приводят иногда к не очень приятным результатам.
 
Под словом «подъезд» в данном случае мы понимаем помост на далеко вынесенных пилонах, под который подъезжают кареты, доставляя гостей прямо к дверям главного входа. Подобное устройство было критически важным для сельской усадьбы середины восемнадцатого столетия. Дело в том, что по правилам этикета гость прибывал на бал или иной праздник уже в соответствующей обуви. Для этого его должны были доставить в карете «от двери до двери». Выйти из кареты он должен был, таким образом, уже под стационарной крышей.
 
Наличие подъезда было неоспоримо доказано материалами натурных исследований 1980 года. Однако они не дали точных данных о величине выноса наружных пилонов подъезда и их форме в плане. Произошло это из-за того, что пристроенный при Паскевичах в этом месте огромный портик «съел» не только сами пилоны, но и их фундаменты. Но так как в 1980 году никто не помышлял о музеефикации памятника, было принято рекомендуемое методикой «осторожное» решение: не восстанавливая подъезда, оставить на фасаде все следы примыкания описываемой конструкции. Следы эти выражались, главным образом, в наличие гнёзд, служивших для опирания не защемлённых сверху балок помоста. Так эти работы и были выполнены, однако затем, когда вопрос о музеефикации возник, по настоянию музейщиков фасад в этом месте «облагородили». Это выразилось в том, что гнёзда для балок были заделаны, а поверх их уровня был установлен балясник, которого здесь заведомо никогда не было, так как он располагался на тех самых выносных пилонах, о которых говорилось выше. В результате появился фасад, на котором реставраторами добавлена «от себя» лишь самая малость, но который, однако, оставляет у зрителей, даже весьма подготовленных, впечатление, кое в чём сильно грешащее против истины. Так мстит за себя методика, примитивно понимаемая как требование стараться всегда и во всех случаях восстанавливать как можно меньше и только то, что твёрдо доказано.
 
Ещё более показательна в этом смысле история с парковой лестницей, которая располагалась по центру восточного фасада и по которой можно было спуститься на землю прямо из зала второго этажа. Остатки этой лестницы, расчищенные под руководством В.Е. Кулакова и им же зафиксированные, представляли собой две эллипсообразные кирпичные стенки, построенные из одних центров одна внутри другой. Внутри внутреннего эллипса было отмечено наличие ещё двух параллельных стен, идущих с запада на восток. На момент раскопок их высота от уровня первоначального пола первого этажа не превышала одного-двух рядов кирпича. Между тем, на фотографиях 1907 года было хорошо видно, что в то время помянутые стенки сохранялись как минимум на высоту шести рядов. Это означало, что пространство внутри меньшего эллипса было перекрыто, тогда как промежуток между двумя эллипсообразными стенками оказывался под двумя лестничными маршами овальной формы. Нетрудно было догадаться, что перекрытие помещения, находящегося внутри меньшего эллипса, представляет собой террасу, составляющую единую платформу с верхней площадкой лестницы.
 
Габариты сооружения, таким образом, были установлены совершенно достоверно, однако конкретные мелкие детали архитектурной декорации, которые могли присутствовать на стенах, оставались неизвестными. Следовало бы восстановить это сооружение «в габаритах», то есть в полном объёме, но без излишней деталировки — ведь верхняя площадка террасы играла важнейшую роль не только в композиции фасада, но и парка: на её центр были трассированы все примыкающие аллеи. Однако вновь победили учёные советские искусствоведы — ревнители методики. По их мнению, следовало восстановить только то, что известно точно — то есть сами марши. Так как, однако, марши надо же было на что-то опирать, то разрешалось (так и быть!) подвести под них стены, но только именно под них и не выше. При этом совершенно не было принято во внимание, что внутренняя эллипсообразная стенка становится в этом случае наружной, и на ней придётся развернуть архитектурную декорацию намного более активного свойства, чем та, проблематичность которой стала причиной отклонения первоначального проекта реставрации лестницы. При этом за аналог была взята декорация центральной части главного фасада, но не в том виде, в котором он существовал в восемнадцатом веке, а в том, который сложился в результате работ по его «облагораживанию». И теперь именно это место служит «визитной карточкой» всей Хмелиты. Хмелита — это памятник, без которого представление о русской культуре XVIII века не может считаться достаточным.
 
 
 
 
Примечания 
 
39. Этому предшествовал ряд событий как трагического, так и комического свойства, о которых автору этих строк рассказывал В.Е. Кулаков, много лет руководивший реставрационными работами по усадебному ансамблю. Сразу после войны памятник был поставлен на охрану, как тогда обычно делалось — «списком», то есть, без обследования, без составления паспорта, без указания даже по какой причине здание ставится на охрану. Просто наименование здания, приблизительная дата постройки и адрес — вот и весь охранный документ. Местные власти в лучшем случае плевали на такую «охрану», а в худшем — использовали эти списки для определения того, что необходимо снести в первую очередь. В 1967 году был снесён юго-западный флигель усадьбы, единственное здание, сохранявшее на тот период декор в стиле «елизаветинского барокко». На этом месте необходимо было срочно строить фирменный магазин «Вино-Водка». Хотя это был важнейший объект, определявший успех строительства коммунизма в одном отдельно взятом совхозе, но, всё-таки, на дворе был 1967 год, и по поводу сноса затеялась некоторая переписка. В это время приехали из Москвы в Смоленск, в командировку в Управление культуры, Пётр Дмитриевич Барановский и Виктор Евгеньевич Кулаков. И услышали приблизительно такой монолог: «Есть у нас такой объект, Хмелита называется. Про него нам пишут, что его разбирают на кирпич. Вот мы, от греха подальше, его из списков и выкинули. А с мест опять пишут, чёрт бы их побрал, что же вы такой памятник из списков исключили? А что там за памятник, мы не знаем, потому что никто из нас там никогда не бывал. А съездили бы вы туда и посмотрели, нет ли там, действительно, чего ценного». Поехали. Для специалистов не составляло труда оценить значение подобного объекта и дать его правильную датировку. Однако Пётр Дмитриевич Барановский, когда боролся за спасение памятников, обычно не разбирал дороги. И он решил: «Давай напишем в отчёте, что дом весь семнадцатого века и в нём Александр Сергеевич Грибоедов написал большую часть своей знаменитой комедии. Эти балбесы всё равно ничего не поймут, а памятник спасён будет». Так и сделали. И велико же было всеобщее удивление, когда, через много лет, в записках Колечицкой действительно обнаружились эти самые слова о работе Грибоедова над комедией «Горе от ума», якобы действительно в самой Хмелите.
 
 
 
 
Ермолаев, М.М. Усадьба Хмелита Грибоедовых / М.М. Ермолаев // Знаменитые усадьбы Смоленщины . – Смоленск, 2011 . – С. 136-167.