Шембакова О. Преобразования Петра I. Изменения в быту

Реформы конца XVII — первой четверти XVIII в. — давняя тема исторических, историко-культурных и историко-литературных исследований. Этот период является переломным в истории России. Создание Российской империи как великой многонациональной державы, становление и развитие новой идеологии и европеизация, модернизация политических институтов, активная внешняя политика и знаменитые победы — вот важнейшие черты этого периода. И реформы в области культуры занимают среди всех преобразований далеко не последнее место.

Место XVII в. в эпохе преобразований

У русского народа за его долгую историю сформировались свой, особенный российский менталитет, своя культура.
В первой половине XVIII в. в России происходило формирование новой культуры, и это связано в первую очередь с деятельностью Петра I. Признаками новой культуры являлись ее светский (мирской) характер; расширение связей с культурами других стран и народов (открытость культуры); значительное ускорение темпов развития (духовная жизнь становится более интенсивной и разнообразной); изменение отношения к человеческой личности («открытие человека»).

В число признаков новой культуры следует включить также рационализм, который и определял ее характер. Рационализм (от фр. rationalisme, от лат. rationalis — разумный) был своеобразным философским направлением, признающим разум основой познания и поведения людей. Его элементы присутствовали во всех сферах жизни того времени (политике, экономике, культуре, науке).

Реформы рубежа XVII-XVIII вв. — это переломный этап в становлении новой культуры. Будучи «типичным порождением русской культуры XVII в.», Петр выступил в качестве «своеобразного ускорителя процесса перехода русской культуры к типу культуры нового времени».

Петр Великий не только довел до предельных границ (и даже кое в чем перешел их) распространение новой культуры, подчинив рациональному началу вопросы религиозной сферы, но и выработал механизмы освоения новой культуры в различных социальных слоях. Среди этих механизмов важнейшими были система образования, книжное дело, массовые зрелищные формы (празднование побед, публичный театр, ассамблеи, фейерверки и т.д.). Все они функционировали под постоянным контролем и давлением государственной власти, прибегавшей к поощрениям, а чаще к наказаниям за нарушение царских указов в области культуры.

Но почему же эти реформы состоялись?
Наиболее полно разработал эту проблему Ю.М. Лотман в работе «Культура и взрыв». Он отмечает, что для исторического развития характерны и постепенная, и «взрывная» формы развития, а история «последовательно активизирует то ту, то другую форму». Поэтому, возможно, для России в начале XVIII в. наступило время, когда такой своеобразный «взрыв» был просто необходим. К тому же изменения в культуре начались еще в XVII в., и им просто необходимо было дать логическое завершение.

Петербург как символ петровских преобразований

Средоточием и выражением главных начал, которыми в своей деятельности руководствовался Петр Великий, стала новая столица.
Первое известие о построении Петербурга появилось в ведомостях 1703 г. «Его царское величество, по взятии Шлотбурга, в одной миле оттуда ближе к восточному морю, на острове новую и зело угодную крепость построить велел, в ней же есть шесть бастионов, где работали двадцать тысяч человек подкопщиков, и тое крепость на свое государское именование прозванием Питербургом обновити указал». Государь заложил первый камень постройки 16 мая 1703 г., в день св. Троицы.

А. Г. Венецианов. Петр Великий. Основание Санкт-Петербурга 1838

Город является одним из важнейших символов в культуре. В этом «микрокосме» отражено все своеобразие культуры, все ее стороны (и обиходная, и событийная). И как пишет академик М. Каган в работе «Град Петров в истории русской культуры», «с ним связаны в дальнейшем все прогрессивные процессы в развитии культуры». «Большинство городов на земле возникли случайно», под влиянием «социальных или природных сил», но Петербург — особый случай в истории. Он был создан Петром «как некое «социальное изобретение», как реализация определенного замысла, идеи».

Петру было необходимо построить город, который служил бы «плацдармом» для проведения реформ и развития новых процессов (в социально-экономической, политической и культурной жизни). Древнерусские города были поселениями восточного типа, замкнутые, консервативные, без стимулов для перехода на новый уровень. Таким городом в первую очередь была Москва (носительница древних обычаев и традиций), где во всем ее архитектурном облике чувствовалось «дыхание» средневековой культуры.

Панорама Петропавловской крепости

Петр I стремился предоставить своим инновациям «открытое поле возможностей», какого они не имели бы ни в одном старинном русском городе (ни в Москве, ни в Ярославле, ни в Новгороде), там они встретили бы ожесточенное сопротивление. Эта необходимость полного разрыва, в первую очередь с консервативным боярством, и привела его к мысли о строительстве новой столицы.
Этим объясняется и выбор места, которое вообще было вынесено за пределы традиционной русской территории. Город был построен в почти безлюдном и незаселенном месте. Петр создавал свой новый мир с совершенно другим обликом, а в данном месте это сделать было легче (ничьи традиционные взгляды не могли повлиять на становление новых принципов, новых форм в быту и культуре целом).

Другой же причиной было стремление Петра как можно скорее европеизировать Россию, что позволило бы поставить государство на один уровень с завоеванным им положением в Европе. А для этого Петру необходимо было представлять в качестве монарха не самобытную (а следовательно, по мнению Европы, «варварскую» и «нецивилизованную») Московию, а государство с европейскими нормами общения, устройством придворной жизни, армии, управления. Облик столицы «нового времени», просвещенной России и должен был принять Петербург.

Эта причина связана с другой: Петербург — центр новой культуры (европейской) XVII-XVIII вв. — времени расцвета рационализма в Европе. Люди верили в «неограниченные силы» разумного человека, возводящего по чертежам на началах опытного знания свой дом, корабль, город, государство. Это отразилось в архитектуре новой эпохи, основанной на точных, математически выверенных пропорциях в сочетании с симметрией. Во всем должен был присутствовать человеческий разум.

Петербург по своей сути был регулярным городом, воплощением идей рационализма: в самом архитектурном облике видны существенные отличия от традиционного градостроительства. В древних русских городах укрепленный центр — «город», «детинец», «Кремль» —занимал возвышенность. Характерна была кольцевая планировка: «от Кремля и торга расходились улицы... и если были другие линии укреплений, то они шли, применяясь к условиям местности, пересекая эти улицы, образуя круг более широкий, чем Кремль...»

Данная планировка к началу XVIII в. устарела: путаница улиц и переулков основательно мешала жизни, система обороны города стала совершенно иной и старые укрепления не имело смысла поддерживать (каменные стены были разобраны). Средневековые города с их естественно разросшейся застройкой, искривленными и неравной длины улицами стали считаться безобразными. Идеальный город, каким его представляли во второй половине XVII — начале XVIII в., имел общий план, выдержанные в строгих пропорциях прямые улицы, кварталы, площади, законченные архитектурно-пространственные композиции городских ансамблей. Политический расчет Петра I тонко учитывал это.

Структура Петербурга с самого начала была иной. Новая столица хотя и начиналась с Петропавловской крепости (то есть так же, как большинство древнерусских городов), однако это была дань традиции и Северной войне (поскольку крепость имела сугубо военное назначение).

Если взглянуть на молодой город «в профиль», рассмотреть городской абрис, то его можно смело назвать «голландским» (типично голландские шпили Петропавловского собора и Адмиралтейства, голландские куранты и т.д.). Таким образом, в облике раннего Петербурга отразились вкусы Петра I, который испытывал безмерную любовь к Голландии. И строя новый по своему облику город, Петр стремился перенять все самое полезное и красивое у европейских городов (в частности, у Амстердама и Венеции), положив в основу новые принципы градостроительства.
Тем не менее уже в первые годы в строящемся Петербурге ярко проявилось столкновение национальных традиций и западноевропейских градостроительных веяний.

Великое посольство Петра I в Европу (1697-98 гг.). Справа портрет Петра в одежде матроса во время его пребывания в голландском Саардаме (Саандаме). Гравюры Маркуса. (1699)

В отличие от Запада, где проповедовался принцип преодоления «натуры» (природы), подчинения ее планам и разуму человека, для русского градостроительства было характерно умение гармонично вписывать облик города в природный ландшафт. В Петербурге это нашло отражение в том, что крупные острова становились обособленными районами города, а общую композицию слагающегося плана определил рельеф местности — водное пространство Невы.

Традиционно русским явлением было и расселение жителей Петербурга слободами, которые формировались по социальному, профессиональному и национальному признакам. Отсюда их названия: Купеческая, Монетная, Татарская и т.д. Европейским новшеством стали диктуемые сверху принципы застройки слобод. Места для городских усадеб размерялись «линейно». Первая линия домов строилась вдоль берега, остальные — параллельно ей в глубь острова. Внутри линий устраивались проезды к Неве, образовавшиеся таким образом кварталы делились на участки, раздаваемые жителям.

Дома предписывалось возводить вплотную друг к другу, «единою фасадою», а не в глубине двора, как было принято в России. Имелись парадные лестницы и пандусы, начинавшиеся прямо на улице, ряды высоких окон, также выходящих на улицу, анфилады комнат, вытянутые параллельно улице. Дома богато декорировались лепниной, скульптурой, рустом, карнизами и т.д. Открытость соседствует с праздничностью, радостным настроением и восприятием жизни.

У Петра I в самом его подходе к жизни, к людям получили преобладающее развитие предельный рационализм и практицизм. И как человек нового времени он на все смотрел с точки зрения полезности. Даже искусство он оценивал с позиций технократа, считая, что произведения искусства должны «служить либо украшением, либо символом, наглядным пособием, дающим людям знания или назидательные примеры для их морального совершенствования».

Руководя строительством Петербурга, Петр принимал участие в планировке отдельных районов и составлении генерального плана города и везде стремился следовать этим принципам. «Новая столица государства — главное детище Петра — и была задумана им как носительница великой для страны пользы (научно-технической, просветительской, военной) и одновременно красоты, воплощающейся и в общей композиции города, и в каждом его здании, саде, проспекте.

Одновременно с градостроительными работами шло становление новой культурной жизни невской столицы. Для нее, так же как и для новой культуры в целом, были характерны рационализм, динамизм и светскость.
Новая культура должна была материализоваться путем создания светских школ, университетов, научных учреждений, театров, типографий, издания книг, журналов, газет и т.д. Только так она обретала возможность воздействовать на людей, формировать их взгляды, чувства, новые культурные потребности».

Новая организация жизни

Элементы новой культуры (главным образом рационализма) проявились не только в градостроительстве, но и в самой организации жизни новой столицы (во всех ее сферах). Петр I стремился заложить в нее регулярное, регламентационное начало, поскольку он хотел, чтобы все части созданной им государственной машины работали безотказно, как часы (часовой механизм тогда был очень популярен, так как это было время механического детерминизма).

Самый главный принцип состоял в том, чтобы абсолютно все были при деле: на службе, в тягле, в строю, в конторе. Петровское государство повело решительную борьбу с «вольными и гулящими» — значительной по объему категорией населения, временно или по каким-то причинам свободной от службы, тягла, крепостной зависимости.

В то время существовало запрещение нищим (нетрудоспособное население) «шататься» по улицами и просить милостыню, «понеже в таковых многие за леностью и молодые, которые в работы и наймы не уподобляются, милостыни просят, от которого ничего доброго кроме воровства показать не можно...» С тех же, кто подавал милостыню, в назидание взыскивался штраф в 5 рублей, «потому что желающие помогать бедным обязывались делать пожертвование на богоугодное учреждение» (богадельни — туда надлежало помещать нищих и убогих).

Специально для поддержания внутреннего благоустройства Петербурга в 1718 г. была создана полиция (в частности, генерал-полицмейстером был назначен генерал-адъютант Девиер). Она выполняла различные функции: следила за правильностью построек в городе, чистотой улиц и переулков, порядком на торговых площадях и рынках и т.д.

Мощение улиц камнем было начато в 1716 г. под руководством немецких каменщиков; в этом году вышло предписание, чтобы всякий домовладелец перед своим домом «мостил улицу шириною в сажень»; через год ширина улиц была «увеличена на 2 аршина» (изложено в инструкции Девиера).

Затем сенатом были установлены санкции за нарушение правил, изложенных в инструкции. Домовладельцы за необъявление о приезжающих и отъезжающих, за принятие на работу людей без свидетельства и поручительства подвергались наказанию кнутом и ссылкой на каторгу, а их имущество отбиралось в казну. За несоблюдение в исправности печей, каминов, труб полагался значительный штраф: в первый раз — 10 рублей, во второй — 20 рублей, в третий — 30 рублей.

На улицах Петербурга предписывалось соблюдать величайшую чистоту. Каждый домовладелец обязан был против своего двора рано утром или вечером, «когда по улицам не было ни езды, ни ходьбы, сметать с мостков всякий сор», а камни, которые «выламывались», в продолжение дня поправлять. За неисправление этого правила взыскивался штраф: по 2 деньги с сажени в ширину его двора. Особенно строго наказывались те, кто вывозил на Неву и другие реки помет и сор. Их били кнутом и ссылали на вечную каторжную работу.

Существовало также предписание, вероятно, для соблюдения правил гигиены, чтобы «все торгующие съестными припасами» на улицах и в лавках «ходили в белом мундире по указу, а мундиры бы делать по образцу, как в мясном и рыбном рядах у торговых людей». С неисполнителей брали штраф, а товар отбирали «за великого государя».

Для прекращения «воровских приходов и всяких непотребных людей» были учреждены шлагбаумы, при которых по ночам находился караул. Они располагались по концам каждой улицы и опускались ежедневно вечером в одиннадцатом часу, а поднимались после «пробития утренней зори в крепости». Ночью через шлагбаумы пропускались далеко не все, а лишь те, кто проезжал по важным делам и имел при себе фонари. Сам Петербург начали освещать фонарями с 1721 г. (только по пять часов в сутки).

Очень основательно в Петербурге была устроена пожарная часть. На всех колокольнях городских церквей помещались постоянно караульщики, сторожившие город «денно и нощно». Едва они замечали пламя, то ударяли в набат, повторявшийся затем на всех колокольнях, а войска били тревогу в барабаны. И люди были обязаны под страхом жестокого наказания сбегаться на пожар.

Государство держало под контролем и подвергало жесткой регламентации всю общественную жизнь нового города. Один только перечень фактов (изложенных выше) говорит о нарождении в Петербурге нового для России типа культуры — и материальной, и духовной, и художественной. И именно здесь начинался процесс цивилизации нации, русского народа.

Таким образом, Петербург действительно является символом петровских преобразований. Этот город в концентрированном виде показывает изменения во всех сферах жизни России. Его облик (архитектурный стиль) и внутреннее содержание (организация всей жизни) разительно отличаются от других русских городов. Петербург предстает в качестве центра новой культуры и новой столицы «обновленной» России.

Изменение внешнего облика людей

Быт — одна из составляющих культуры. Поэтому все преобразования Петра I не могли не затронуть бытовую сторону жизни. Эти изменения, прежде всего, коснулись внешнего вида русского человека.
В 1696—1698 гг. состоялось Великое посольство, в составе которого был и Петр I. И первым нововведением вернувшегося из-за границы Петра явилось так называемое брадобритие. Согласно царским указам расстаться с бородами должны были все сословия, за исключением пашенных крестьян и духовенства.

По свидетельству Пейера (австралийского дипломата), желающие могли сохранить растительность на лице, уплатив весьма внушительную пошлину. Известен медный знак с изображением на лицевой стороне усов и бороды и словами «Деньги взяты», с надписью «207 году» (т.е. 7207 г. от сотворения мира) на обороте. Бородачи обязаны были носить знаки при себе и возобновлять их.

В исторических сочинениях бытуют две заметно отличающиеся друг от друга точки зрения на это новшество. Приверженцы первой отводят этому факту весьма важную роль в общем преобразовательном движении России. По мнению Н.Г. Устрялова, Петр воспринимал бороду как «символ закостенелых предрассудков, как вывеску спесивого невежества, как вечную преграду к дружескому сближению с иноземцами, к заимствованию у них всего полезного, и пылкий царь не хотел видеть бородачей вокруг себя». Поэтому данный первый шаг к перерождению России историк считает самым трудным: «Ничем так не гордился русский народ перед немцами и ничем... так не дорожил он, как бородою, обрить ее казалось грехом смертным».

Столь же определенно по этому поводу высказывался С.М. Соловьев. По его мнению, борода — наряду с длиннополым платьем — являлась знамением противников преобразований, поэтому понятно, что царь поспешил вырвать это знамя из рук противников.

Костюмы Петра I

М.М. Богословский, напротив, сомневался в целесообразности столь решительного, к тому же насильственного искоренения традиции и внедрения новых привычек. По его мнению, если это нововведение и было необходимо, то его можно было осуществить «более спокойно и безобидно», путем добровольного подражания подданных царю. Русские люди в XVII в. «в отношении бороды, как и в курении табака... вовсе не были столь косными и довольно охотно расставались с бородой, подражая иностранцам, в особенности полякам».

Оба приведенных мнения опираются на реалии XVII в. Существовали и приверженность традиции, и следование моде. Отдельные «брадобрийцы» появились еще во времена Бориса Годунова. После Смуты их число умножилось. Патриарх Филарет, вернувшись из плена в 1619 г., повел борьбу против этого «псовидного безобразия», подвергнув его проклятию на соборе. Однако в глазах определенной части молодых людей «гладколицая» мода перевешивала угрозы проклятия.

Алексей Михайлович вынужден был запретить указом брить или остригать бороды. При Федоре Алексеевиче и в последующие годы новые веяния в быту, в том числе брадобритие, входили в обычай. Но церковь по-прежнему выступала с резким осуждением. Так, патриарх Андриан издал послание против брадобрития, «еретического безобразия, уподобляющего человека котам и псам». Он стращал русских людей вопросом: «Если оно обреют бороды, то где станут на Страшном суде: с праведниками ли, украшенными брадою, или с обритыми еретиками?»

Большая часть русских людей без всякого напоминания иерархов церкви следовала многовековой традиции, согласно которой борода являлась и украшением человека, и признаком его мужественности, и символом принадлежности к православию. Православные воспринимали насильственное брадобритие как притеснение, как покушение на дедовские устои и даже самую религию. Англичанин Дж. Перри (шлюзный мастер, принят на службу Петром во время его пребывания в Англии) рассказывал, что корабельные плотники на верфях хранили остриженные бороды, чтобы предстать на Страшном суде в подобающем виде.

Коронационное платье Екатерины I. 1724

Столь же трудно расставались русские люди с привычной и освященной традицией одеждой. На протяжении, по крайней мере, столетия она практически не менялась. Еще Юрий Крижанич в своих сочинениях высказывался совершенно в духе Петра. Он находил русский «строй власов, брады и платья мерзким и непристойным»; в характере русского платья он не находил «резвости и свободы», но «рабскую неволю». Напрасно, замечал Крижанич, русские в своем платье подражают «варварским народам, татарам и туркам», вместо того чтобы следовать примеру «наиплеменитых европейцев». Он также доказывал, что русское платье — неудобное во всех отношениях, не отличается ни дешевизной, ни прочностью, ни красотой.

И все же люди раннего Петровского времени выглядели так же, как и описанные Флетчером в начале XVII в. жители Московии. Оставаясь почти неизменным по набору и назначению предметов, русский костюм во второй половине XVII в. стал, правда, более живописным и красочным.

Однако внедрение новой одежды оказалось делом более сложным, чем бритье бород. Здесь пришлось не только преодолевать стойкую приверженность населения традиции, но и учитывать его материальные возможности. Большинство горожан не располагали необходимыми средствами, чтобы сразу обновить свой гардероб. Кроме того, и от властей помимо желания как можно быстрее переодеть народ требовалось разработать образцы нового платья и некие общие ориентиры реформы.

Первый указ о реформе одежды последовал 4 января 1700 г. Он предписывал всем думным и приказным чинам, дворянам московским, городовым и жильцам (провинциальным дворянам, временно жившим в Москве), служилым и торговым людям носить «венгерские кафтаны, верхние — длиною по подвязку, а исподние — короче верхних, тем же подобием».

Указ отводил на эту перемену считанные дни — до Богоявления (Крещения); впрочем, для неуспевших изготовить или приобрести новое платье к этому дню процедура продлевалась до сырной недели (Масленицы). Как видим, в указе говорится не о немецком, а о венгерском платье, что было вынужденной уступкой реальному состоянию дел. Однако в прокламируемых указом сроках ощущается нетерпеливость реформатора.

И.Я. Вишняков. Портрет Сарры Элеоноры Фермор. 1750-е гг.

Указ от 20 августа 1700 г. предписывал переход на ношение немецкого платья с 1 декабря 1700 г.; то же относилось и к женам и дочерям дворян, которые должны были обновить гардероб к новому, 1701 г.
В конце 1701 г. последовал очередной указ: «Всяких чинов людям... носить платье немецкое; верхнее — саксонское и французское, а исподнее — камзолы и штаны, и сапоги, и башмаки, и шапки — немецкие, и ездить на немецких седлах; а женскому полу всех чинов... носить платье, и шапки, и контуши, а исподние бостроги и юбки, и башмаки — немецкие ж; а русского платья отнюдь не носить и на русских седлах не ездить». С ослушников было приказано брать пошлину в воротах; с пеших — по 40 копеек, с конных — по 2 рубля с человека. Мастеровым людям строго запрещалось изготавливать и продавать русскую одежду и обувь — под страхом «жестокого наказания».

Из серии указов о внедрении новой моды уместно упомянуть еще об одном — от 28 февраля 1702 г. Он предписывал всем чинам московским в праздничные и церемониальные дни «носить кафтаны верхние суконные французские, а под ними камзолы золотые»; только нижним чинам разрешалось вместо «золотых» камзолов носить «у кого какие есть цветные».

Итак, московская мода всего лишь за два года претерпела радикальные изменения. Законодательно было запрещено изготовление и ношение традиционной русской одежды. Однако новый эталон, на который надлежало ориентироваться при перемене одежды, был найден не сразу. Первый указ, как мы помним, предписывал переход на венгерское платье, отличавшееся свободным кроем и более простое в изготовлении, чем одежда, бытовавшая в западноевропейских странах. Это была частичная уступка традиции. Но вскоре немецкое и французское платье вытеснило переходный тип одежды. Постепенно утвердилась и единая (по типу и покрою) одежда для чиновных — французский костюм.

Обратим внимание и на то, что привычное обозначение всего иноземного как немецкого заменяется в указах более точным. Дело в том, что во второй половине XVII в. Франция стала законодательницей моды. Все страны в той или иной мере испытывали ее влияние; не были исключением и Англия и Голландия. Несомненно, будущий император, проехав всю Европу, не мог этого не заметить. Поэтому к концу путешествия, в Вене, царь на официальных приемах был уже в голубом кафтане, сшитом по французской моде.

Еще более разительные превращения претерпел женский костюм. В прежние времена женская одежда мало чем отличалась от мужской по покрою и назначению. И мужчины, и женщины носили длинные, глухие, прямого покроя и скрывающие очертания фигуры платья. Женщины, кроме того, не могли показываться на людях с непокрытой головой.

Теперь же вчерашняя затворница должна была не скрывать, а подчеркивать формы, открывать голову и завивать волосы в локоны. Женскую талию выявлял плотно обтягивающий стан лиф и расширявшаяся к низу широкая юбка. Довольно глубокий вырез платья обнажал шею и верхнюю часть груди. Таким образом, женская европейская мода, внедрявшаяся Петром I в России, привносила в общество новую эстетику.

Европейская мода, если ее рассматривать в широких хронологических рамках (с начала XVI в. до Французской революции), проделала весьма заметную эволюцию. Со времен Возрождения произошел переход от вычурности и усложненности к четкому силуэту. Отвергалась длинная и объемная одежда, скрывавшая фигуру и стеснявшая естественные движения. Женское же платье, если не считать кратковременных попыток приблизиться к простоте и естественности, неуклонно усложнялось, достигнув к концу XVIII в. мыслимых пределов утрированности как по силуэту, так и по декору.

Россия восприняла европейскую моду в то время, когда тенденции в мужской и женской одежде обозначились весьма заметно.
Несмотря на энергичные меры властей, новые моды в столице, по свидетельству Б.И. Куракина, «насилу установились» за три года. В провинции же процесс привыкания к новому платью растянулся до середины столетия.

Все эти нововведения имели глубокий смысл и важное историческое значение. СМ. Соловьев отмечал, что «ив платье выражается известное историческое движение народов». «Коснеющий полусонный азиатец» носит длинное спальное платье, а активный и подвижный европеец — более короткое и удобное для деятельности.

Поскольку Петр I стремился приобщиться именно к европейской действительности, его реформы имели, по меньшей мере, два смысла:
1. Символический, поскольку новая европейская мода показывала, что отныне Россия входит в сообщество европейских стран.
2. Социальный: Петр I надеялся изменить и сам стиль жизни русского общества (сделать ее более динамичной, светской и т.д.). А это постепенно вело и к изменению менталитета русского человека.

Что можно почитать по теме

1. Анисимов Е.В. Голландское детство Петербурга // Петербургская историческая школа. СПб., 2001.
2. Забелин И.Е. История города Москвы. Репринт, изд. М., 1990.
3. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. СПб., 1997.
4. Пыляев М.И. Старый Петербург. СПб., 1999.
5. Черная Л.А. Русская культура переходного периода от Средневековья к Новому времени. М., 1999.

«История и обществознание для школьников» . – 2010 . - № 4 . – С. 15-25.