И. Бергман. Ритуал (Riten)

Страна: Швеция
В ролях: Ингрид Тулин, Андерс Эк, Гуннар Бьёрнстранд, Эрик Хелл, Ингмар Бергман.
Режиссер: Ингмар Бергман
Продюсер: Ларс-Уве Карлберг
Сценарист: Ингмар Бергман
Оператор: Свен Нюквист
Композитор:
Жанр: ироническая драма

Год выпуска: 1969


Короткий телевизионный фильм поставлен великим режиссёром по собственной пьесе, написанной во время съёмок классической ленты "Стыд". Не знаю, предназначал ли автор эту пьесу для постановки на театре, мне драматургия картины показалась чем-то схожей с драматургией радиопьес. Сама по себе история лапидарна, как библейская притча, а за ней - огромный подтекст, вмещающий едва ли не все главные мотивы творчества Бергмана: богоборчество и богоискательство, утрату и обретение лица в лицедействе, пограничье между разумом и сном разума. Более того, фильм "Ритуал" вполне можно прочесть как эпилог к более ранней ленте мастера "Лицо", как месть вечного лицедея всегдашним обидчикам.

История же, как уже было сказано, короткая, но чрезвычайно, может быть, даже излишне для 70-минутного фильма насыщенная, такова. Маленькая труппа современного автору бродячего театра (всего лишь три актёра - двое мужчин и женщина) останавливается в провинциальном городе и становится жертвой местного судьи, чем-то (совершенно, впрочем, неважно чем именно) ему не потрафив. По ходу разговоров (иных событий в этом, в сущности, телеспектакле нет вовсе) персонажи не только выясняют запутанные отношения друг с другом (любовный треугольник), но в ещё большей мере раскрывают тайны собственной, конечно же, ущербной, как у всякого современного человека, а тем более лицедея, психики, а заодно и социальной и цеховой психологии, а под конец из жертв обращаются в охотников, обрушивая гнев за собственные проблемы и житейскую неустроенность на судью, коего буквально доводят до смерти. Бергман, таким образом, здесь как бы отыгрывается за прошлые, настоящие и будущие поражения, которые потерпит в противостоянии со шведским правосудием. Тут драма граничит с комедией, трагикомедией, однако, не становясь. Дело в том, что, развенчивая своих персонажей и социальную систему, автор не утрачивает жалости к ним, людям, ведь все они - не просто его дети, или отражения его соратников по цеху, но и частицы его собственного "я". И об этом сам Бергман говорит без утайки в книге "Фильмы":

"Вот каков был замысел "Ритуала". Два гомосексуалиста, почти обнаженные, стоят у окна, не сознавая, а может быть, и прекрасно сознавая, что стоят именно у окна. За окном парк и улица, кто-то заметил их и заявил в полицию. Они играли. Маркус, скульптор, слепил чудовищную маску, изображающую тёщу безымянного человека, и внезапно они сотворили древний ритуал подношения чаши.

Таким образом, сам замысел был более грубый, понятный и более отталкивающий, чем получилось в фильме. Я узнал о ритуале подношения чаши, штудируя "Вакханок" (трагедия Еврипида, которую Бергман собирался ставить в театре. - В.Р.)...

В античной Греции театр был неразрывно связан с религиозными ритуалами. Зрители собирались задолго до восхода солнца. На рассвете появлялись жрецы в масках. Поднимающееся над горами солнце освещало середину арены, где был воздвигнут небольшой алтарь. Кровь жертвенного животного стекала в огромную чашу. За спинами жрецов прятался жрец в золотой маске божества. Когда солнце поднималось еще выше, два жреца точно в нужный момент возносили чашу так, чтобы зрители видели, как маска божества отражается в крови. Вот отыграл оркестр из барабанов и свирелей, закончили песнопения жрецы. И через несколько минут жрец-прислужник, опустив чашу, отпивал глоток крови.

Первой моей мыслью было делать "Ритуал" параллельно со "Стыдом". "Стыд" почти целиком снимался на натуре, и для съемок мы выстроили дом, вполне пригодный в качестве павильона. Почему бы в дождливые дни не позабавляться с камерой в помещении. Именно поэтому я называю "Ритуал" "этюдом для камеры и четырех актеров".

"Ритуал" - фильм довольно мрачный, неприкрыто агрессивный - привел в ужас как редакцию телетеатра, так и критиков...

Более или менее сознательно я разъял себя на три персонажа.

Себастьян Фишер (Андерс Эк) - безответственный, страстный, непредсказуемый, инфантильный, эмоционально неуравновешенный, постоянно на грани душевного слома, но, по-видимому, человек творческий, убежденный анархист, он жаждет наслаждений, он ленив, любезен, мягок и жесток.

Ханс Винкельманн (Гуннар Бьернстранд) - любитель порядка, жесткой дисциплины, ответствен, социально разумен, добр и терпелив.

Женщина Теа (Ингрид Тулин), как мне представляется - полусознательная попытка отобразить мою собственную интуицию. У нее нет лица, она не знает, сколько ей лет, она уступчива, испытывает потребность нравиться. Подвержена внезапным импульсам, общается с богом, ангелами и демонами, верит, что она святая, пытается симулировать стигматизацию, чувствительна до предела, даже прикосновение одежды к коже порой вызывает у нее боль. Она не несет в себе ни созидательного, ни деструктивного начала. Она - параболическая антенна для приема таинственных сигналов потусторонних передатчиков.

Эти трое нерасторжимо связаны между собой, они не в состоянии освободиться друг от друга, но и составить пары тоже не могут. Лишь напряжение, возникающее между тремя вершинами треугольника, способно вызвать какие-то действия".

Прошу прощения у читателя за длинную цитату, но мне кажется, что здесь автор почти исчерпывающе сам рассказал о своей картине лучше, чем это мог бы сделать любой критик. И, в общем, всё, что Бергман счёл необходимым сообщить в книге, действительно есть в картине, остросоциальной и глубоко психологической. Есть и сотворение моления о чаше - финальная символическая сцена, несколько трудноватая для восприятия в общем контексте фильма. Отчего она, зачем - автор до конца не раскрывает. Нам остаётся догадываться, что символизирует эпизод. Быть может, уничтожение судьи, символически, но и буквально производимое актёрами, говорит о том, что в каждом из них (из нас, конечно же!), маленьких человечков, живёт и до поры дремлет большое быдло бунта, бессмысленного и беспощадного; быть может, речь о том, что каждый художник - одновременно зависимый от всех и вся человечек и великий маг, которого надо только разбудить; быть может, сцена символизирует и животное начало персонажей - самцов, у которых чужак попытался отнять самку (недаром же ритуал маркируется не только животными масками, но и вздыбленными искусственными фаллосами). Но, может быть, Бергман говорит нам и о том, что превращение актёров в мстителей, сама по себе месть - не путь к храму. Беря на себя функцию Судии, человек не божеством становится, даже не Великим Инквизитором, а просто мелким бесом.

Внешне же фильм, как и многие другие в творчестве великого режиссёра, сделан чрезвычайно скромно, без факирства, исключительно на драматургии и актёрском мастерстве (особенно хороша, как опять-таки обычно у Бергмана, женщина, в данном случае Ингрид Тулин, сумевшая - sic! - вдохновенно передать пустоту своей героини, пустоту окружения и зияющую пустоту бытия). Действие разбито на несколько сцен, происходящих или в гостинице, где актёры живут, или в кабинете судьи. Весь фильм снят в практически не декорированной комнате, что нисколько его не портит - Бергман гениален в любой обстановке и в любой постановке, ибо рассказывает не о теле, а о душе, не о событиях, но о человеке. Честный же и талантливый рассказ о человеке, пусть и с немалой толикой иронии, неизменно будет драматичен или даже трагичен, ибо все мы мало того что смертны, так ещё и живём страшно смешно. Все мы играем роли, зачастую нам неинтересные, несвойственные, ненужные. И в этих-то ролях и проигрываем нашу жизнь. Но виноваты ли мы в том? Ведь и общечеловеческая жизнь - тот же театр, дурно обустроенный и, в сущности, глубоко печальный.

В. Распопин