Ступина Н. А. «ГОЛОС, ВЗЫВАЮЩИЙ К ЖИЗНИ». К 105-ЛЕТИЮ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ ОЛЬГИ БЕРГГОЛЬЦ

Аннотация. В статье представлены основные вехи творческого пути Ольги Берггольц. Отмечаются особенности поэтики её произведений тридцатых годов, самоотверженное служение поэтессы в годы военной блокады в Ленинграде. Уделяется внимание послевоенной автобиографической прозе Ольги Берггольц, в которой отразилось её отношение к таинству творчества, к традиционным русским духовным и гражданским ценностям: любви к ближнему, чувству братства, общественному долгу.
Ключевые слова: стихи, поэма, поэтика, советская эпоха, энтузиазм, гражданская интонация, летопись блокадной жизни, образ войны, боевое товарищество, мужество, победа, счастливый талант, автобиографическая проза, неуспокоенная совесть, любовь к ближнему, православный собор, искусство, правда, истина.

Abstract. The article presents major milestones in the Olga Bergholz’s poetry. Features of her poetics, selfless service during the blockade of Leningrad are observed. Attention is given to Bergholz’s autobiographical prose, which expressed her relationship with Russian traditional spiritual and civic values.
Keywords: poetry, poetics, Soviet era, enthusiasm, chronicles of the blockade, image of war, martial partnership, courage, victory, autobiographical prose, restlessness conscience, love of neighbor, art, truth, truth.

Мне не терпелось написать. всю правду,
не щадя ни себя, ни читателя, хотелось,
чтоб вышло хорошо, достойно сограждан моих.
Ольга Берггольц

На Пискарёвском мемориальном кладбище, где похоронены 470 тысяч ленинградцев, отдавших свои жизни при защите блокадного Ленинграда, высечены в камне слова «Никто не забыт, и ничто не забыто». Их знают, часто тиражируют, но имя автора незаслуженно стали забывать. Старшеклассники затрудняются ответить на вопрос: кто такая Ольга Берггольц. Чтобы узнать, листаем книгу «Голос совести» [1], вышедшую в 2011 году, к 100-летию со дня рождения поэтессы. Перед нами летописные факты, высокое поэтическое слово, дневниковые откровения, воспоминания современников и письма простых людей: учителей, врачей, ветеранов войны — чистосердечные документы, в которых разлита благодарность автору за «правдивые, крепкие и радостные слова».

Солидный том — более 400 страниц — отсылает нас к истории прошлого столетия, породившей своих кумиров и героев, свои мифы и легенды, своих поэтов, живших и любивших «невозможно», «горько, грубо» [1, 4]. Это «письмена» скорби, памяти, стойкости, надежды, веры и любви. Сквозь призму судьбы яркой неординарной личности Ольги Берггольц открывается целая эпоха, отражённая в стихах поэтессы (1930—1960), радиовыступлениях, дневниковых записях (1939— 1949), на страницах автобиографической прозы «Дневные звёзды», в воспоминаниях А.Фадеева, П.Антокольского, М.Светлова, Ф.Абрамова, А.Яшина, А.Демидовой. Архивные фотографии запечатлели Ольгу Фёдоровну рядом с Борисом Корниловым, Анной Ахматовой, Александром Твардовским, Константином Симоновым.

Молодость Ольги Берггольц пришлась на 1930-е годы. Времени и своему выбору — «путёвке» в светлое коммунистическое будущее — она была верна всю жизнь. Её поведение, отношение к грандиозным событиям, происходящим в начале ХХ века в советской стране, ярко демонстрировали твёрдость убеждений и бескомпромиссность характера. Неистовость молодой натуры, идеологические предпочтения проявились в сочинениях той поры, определяя их поэтику. И.Гринберг вспоминает: «Сперва в её представлениях о мире, в отношении к людям присутствовала немалая доля ригоризма, прямолинейности, односторонности. Это сказывалась юность — и самой Берггольц, и всего её поколения.» [1, 293]. Ему вторит С.Наровчатов: «Стихи, помеченные 1931—1936 годами, представляют прежде всего биографический интерес — с чего начиналась будущая Ольга Берггольц. Это стихи комсомолки тридцатых годов, энтузиастки первых пятилеток, решительной и прямолинейной:

Прекрасна жизнь, и мир ничуть не страшен,
И, если надо только, - вновь и вновь
Мы отдадим всю молодость за нашу
Республику, работу и любовь [1, 299].

Время показало, что чувства поэтессы были в высшей степени искренни.

<.> Но я дышу одним дыханьем
C людьми любимейшей страны.
Все помыслы, дела, желанья
Тобою, Родина, сильны... <.> [1, 19].
(«Послесловие», 1937)

Отдавая свои силы «любимейшей» стране, она мужественно принимала и уготованные ею испытания: в 1938 году арест и гибель первого мужа — поэта Бориса Корнилова, в 1939-м собственный арест и пытку тюрьмой, где после изнурительных допросов и истязаний у неё родился мёртвый ребёнок. Её участь оказалась не самой худшей — выпустили, запугав. А скольких продолжали томить в застенках, ссылать. Мучительным было непонимание: за что? «Зачем. это безмерное, безграничное, дикое человеческое страдание, в котором тонуло моё страдание, расширяясь до безумия, до раздавленности?» [1, 77] — после всего пережитого появляется в дневнике запись и с болью отзываются строки:

О, дни позора и печали!
О, неужели даже мы
Тоски людской не исчерпали
В беззвёздных топях Колымы?
А те, что вырвались случайно,
Осуждены ещё страшней На малодушное молчанье,
На недоверие друзей.
И молча, только втайне плача,
Зачем-то жили мы опять, -
Затем, что не могли иначе
Ни жить, ни плакать, ни дышать. <.> [1, 33]. 
(«Нет, не из книжек наших скудных.», 1941)

Не забыть «горьких лет гонения и зла». Однако что собственные обиды, когда Отчизна в огне? «Час мужества пробил на наших часах» — эти ахматовские строки буквально вошли «в плоть и кровь» молодой поэтессы, мужество не оставило эту удивительную женщину. Святой клятвой звучат её стихи:

Мы предчувствовали полыханье
Этого трагического дня.
Он пришёл.
Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня! <.>
Я люблю Тебя любовью новой,
Горькой, всепрощающей, живой,
Родина моя в венце терновом,
С тёмной радугой над головой.
Он настал, наш час, и что он значит -
Только нам с Тобою знать дано,
Я люблю Тебя - я не могу иначе.
Я и Ты - по-прежнему одно [1, 35].
(«Июнь», 1941)

«ВОЙНА, — запись в дневнике, — 22 июня. 12 часов». Патриотическая воля, чувство безграничной преданности родной стране, безоговорочная решительность принять вместе с ней мученический «венец терновый» выплавляются в поэтические формы:

Я до сих пор была твоим сознаньем.
Я от тебя не скрыла ничего.
Я разделила все твои страданья,
Как раньше разделяла торжество [1, 36].
(«Осень сорок первого»)

Личная и творческая судьба, «встроенная» в судьбу страны, станет испытанием потерями — крестом, тяжёлым для хрупких плеч женщины, дочери, жены, матери. Ей выпало пережить маленькую дочь Ирину и очень близких людей, любовью и вниманием которых она дорожила (второй муж, литературовед Н.Молчанов, умер от голода в осаждённом Ленинграде; отец, врач, скончался вскоре после войны). Несмотря на личные несчастия, Ольга Фёдоровна всегда оставалась бойцом и других призывала к стойкости. Известна её самоотверженная работа на радио в страшные дни блокады. Именно в то время созданы лучшие стихи и поэмы.

Ольга Берггольц вела летопись блокадной жизни, когда Ленинград был во вражеском кольце, мечтала создать, «ведь война идёт через сердце всё глубже» [1, 156], и создавала такие стихи, которые стали «опорой и светом» для жителей сопротивлявшегося города. Считала своим долгом «не дать забыть», какой ценой выстояли ленинградцы. Старшему поколению хорошо известны стихи «Армия», «Песня о жене патриота», «Победа», «Разговор с соседкой», «Накануне», «Ленинградская поэма», «Февральский дневник». Они о долгом и священном пути к победе, которая была «одной любовью, единым народным усильем». «Я не геройствовала, а жила», — вместе с земляками, не сдавшимися врагу, поэтесса стойко несла в душе веру в «бронзовую Славу», которая придёт с «венком в обугленных руках».

Мне скажут - Армия...
Я вспомню день - зимой,
Январский день сорок второго года.
Моя подруга шла с детьми домой -
Они несли с реки в бутылках воду.
Их путь был страшен,
Хоть и недалёк.
И подошёл к ним человек в шинели,
Взглянул - И вынул хлебный свой паёк,
Трёхсотграммовый, весь обледенелый.
И разломил, и детям дал чужим,
И постоял, пока они поели.
И мать рукою серою, как дым,
Дотронулась до рукава шинели.
Не ведал мир движенья благодарней!
Мы знали всё о жизни наших армий,
Стоявших с нами в городе, в кольце.
...Они расстались.
Мать пошла направо,
Боец вперёд - по снегу и по льду.
Он шёл на фронт, за Нарвскую заставу,
От голода качаясь на ходу.
Он шёл на фронт, мучительно палим
Стыдом отца, мужчины и солдата:
Огромный город умирал за ним
В седых лучах январского заката.
Он шёл на фронт, одолевая бред,
Всё время помня - нет, не помня - зная,
Что женщина глядит ему вослед.
Благодаря его, не укоряя.
Он снег глотал, он чувствовал с досадой,
Что слишком тяжелеет автомат,
Добрёл до фронта и пополз в засаду
На истребленье вражеских солдат...
... Теперь ты понимаешь - почему
Нет Армии на всей земле любимей,
Нет преданней её народу своему,
Великодушней и непобедимей!
(«Армия», 1942)

Нельзя без волнения читать мысли безмерно уставшего сердца: «Всё равно, надо жить, — м. б., уже недолго осталось. А если долго, если ещё впереди много серого существования, мрака, тяжкого труда — тем более надо жить» (курсив мой. — Н.С.) [1, 156]. Вера Кетлинская вспоминает: «Во мраке блокады, в ожесточении небывалой войны сияли основные немеркнущие понятия: родина, власть Советов, мать, друзья, боевое товарищество. Ольга ощущала силу этих понятий всем существом. Поэтому и были так проникновенно близки людям её стихи, её беседы по радио, потому она и бывала счастливой — знала, верила, что очень нужна людям, и расходовала полностью всю душу, весь талант. Поэтому она и выжила.» [1, 306].

Облик и слово Ольги Берггольц — лучший ответ тем, кто удивляется, как мы сдержали фашистское нашествие. Только с «любовной думою о человеке» можно было победить. Её слово призывало к жизни, к стойкости, к победе ослабленных голодом и холодом жителей родного города. Звуки метронома по радио сообщали о налётах и воздушной тревоге. Стихи, выступления, что писались по ночам, звучали по радио часто между бомбёжками, артобстрелами, приглушая метроном.
В 1960 году она написала:

Нет, судьба меня не обижала,
Щедро выдавала, что могла:
И в тюрьму ежовскую сажала,
И в психиатричку привела.
Провела меня через блокаду,
По смертям любимейших вела,
И мою последнюю отраду -
Радость материнства отняла.
Одарила всенародной славой, -
Вот чего, пожалуй, не отнять.
Ревности горючею отравой,
Сердцем, не умеющим солгать... [1, 70]. («Нет, судьба меня не обижала.»)

Но к достоинству этой хрупкой, стойкой женщины нужно сказать, что беды и несчастья, измены и подлость, с которыми приходилось сталкиваться в разные годы жизни, не сломили её духа и веры в высшую справедливость — доброту. Единичных людей назовут соотечественники «совестью». Об Ольге Берггольц так говорили, в народе её называли «блаженной». В своём «живом» словаре Владимир Даль о совести записал: это «тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка, это невольная любовь к добру и к истине». Ольга Фёдоровна была пристрастным судьёй своих помыслов и поступков. Это слышно в стихах и прозе; особенно открывается душа в дневниках, в которых ей хотелось поведать «всё своё тайное и драгоценное, необходимое согражданам». Жизнь понималась и принималась как делание добра ради торжества истины. Истина же для поэтессы заключалась в преданной любви к родине, выбранному делу, ближнему. Любовь как активное делание, преодоление, стояние. Жизнь Ольги Берггольц была примером истинного стояния ради победы в человеке человечности, и не только в тяжелейшие годы войны.
1953 год — военное лихолетье позади. А неуспокоенная совесть поэта замечает другую беду: нарушили «неподкупную красоту» церкви «Дивной», что испокон веков придавала Руси величавость и могучесть.

А церковь всеми гранями своими
Такой прекрасной вышла, что народ
Ей дал своё - незыблемое - имя, -
Её доныне «Дивною» зовёт.
Возносятся все три её шатра
Столь величаво, просто и могуче,
Что отблеск дальних зорь
Лежит на них с утра,
А в час грозы
их осеняют тучи.
Но время шло -все три столетья шло...
Менялось всё - любовь, измена, жалость.
И «Дивную» полынью занесло,
Она тихонько, гордо разрушалась. <...>
О, нет, мы «Дивной» не желали зла.
Её мы просто не оберегали.

Мотивом покаяния звучит финал стихотворения:

А «Дивную» - поди восстанови.
Когда забыта древняя загадка,
На чём держалась каменная кладка:
На верности, на правде, на любви.
Узнала я об этом не вчера и ложью подправлять её не смею.
Пусть рухнут на меня все три её шатра
Всей неподкупной красотой своею [1, 67].
(«Церковь “Дивная” в Угличе»)

Это стихотворение посвящено Евгению Ефремову, другу Ольги Фёдоровны, который реставрировал церковь в Угличе. Она ратовала за восстановление памятников старины, считая, что «памятники — это будущее». Они нужны не столько как дань памяти об ушедшем, они для тех, кто живёт и будет жить. В новом тысячелетии теперь по всей России слышны колокольные звоны — воздвигаются порушенные, «полынью занесённые», дивные православные храмы. Важно, чтобы держались они на прочном фундаменте верности, правды и любви.

Что есть правда в искусстве? В лироэпическом повествовании «Дневные звёзды», своеобразном своём жизнеописании, точнее жизнечувствовании, Ольга Берггольц интересна поэтическим видением творческого человека светлым, возвышенным. Пикассо принадлежат слова: «Искусство — это ложь, которая помогает найти правду. Правда, найденная через ложь, будет уже не правдой, а истиной, точкой» [2, 647]. Рассказывая о том, что поэзия стала частью её жизни с самого раннего детства, поэтесса описывает своё изумление от встречи с Великим Словом. В описании есть некая созвучность мыслям французского художника: поэт через искусство слова преображает правду реальности и выходит к истине, суть которой в силе одухотворённой красоты. «И вот однажды, — вспоминает Ольга Фёдоровна, — длинным зимним вечером, в старой хрестоматии. мне попалось на глаза маленькое стихотворение, которое начиналось так:

Вот север, тучи нагоняя,
Дохнул, завыл - и вот сама
Идёт волшебница зима...

Я замерла: была как раз зима. И улица и наш сад были в клокастом инее, в пушистом снегу, и всё в стихе было сказано как будто бы об этом самом, нашем, которое я просто вижу, но в стихе было всё так удивительно, что я сразу поняла, что зима-то живая, потому что она пришла, что ведь она взаправду волшебница, и север живой — он “завыл”, что и стих и наша заставская зима — это одно, но как это всё в стихе красиво! Я прочитала стишок ещё и ещё, и мне вдруг так захотелось, чтоб всё это ужасно правильное, изумительно красивое про зиму было сказано. мною!» [1, 256].

Проза «Дневные звёзды» «ужасно правильна и изумительно красива», нежно и поэтично в ней рисуются картины родной природы, неприхотливый и в то же время величественный пейзаж. Вот воспоминания о поляне в Новгородской губернии, куда родители возили маленькую Олю на каникулы: «.на полянке нежнейшей зелени трава, с боков — берёзки с мелкими своими листьями, и с полянки настежь распахивается могучий, светлый, ти- хий-тихий простор. простор и свет, русский, мудрый, добрый». Высокоечувство от видения собора в Угличе стало для юной души духовной опорой на всю жизнь: «.долго упивается сердце красотой открывшегося простора, и я просыпаюсь освежённой, как-то по-особому спокойной и уверенной, потому что знаю: это существует не только во сне, но и наяву — родина, свет, жизнь.» [1, 221].

Интересен отзыв о творчестве Ольги Берггольц её сверстника А.А.Крона: «.перечитывая довоенные стихи Ольги Берггольц и написанную уже в зрелые годы повесть о поэтической юности, слушая записанный на долгоиграющую пластинку голос Ольги, читающей стихотворения разных лет, я твёрдо знаю: не война сделала Ольгу Берггольц поэтом, дух поэзии жил в ней всегда, война только раскрыла до конца её большой самобытный талант, придала её негромкому голосу покоряющую мощь. Не отступая от традиционных размеров, она с первых шагов отличалась своей неповторимой интонацией, очень интимной и в тоже время ярко гражданственной. Анатоль Франс говорил, что писать можно в двух случаях: в силу осознанного общественного долга или острой личной необходимости. Для Ольги этого “или” не существовало. Оба начала были в ней органически слиты» [1, 342].

Имя Ольги Берггольц дорого всем, кто признаёт Россию своей родиной, кто, по словам В.Лакшина, на слове «Россия» «откликнется на свою принадлежность ко всему русскому, земле не выбираемой, а дарованной с рождения». Поэтессу, откликавшуюся на горести и радости людские, называли «святой». Она никому не была чужой, и сама чувствовала себя частью великого целого — народа. В письмах читатели восторгались человечностью и «милым даром» любимого поэта. Вот слова-пожелания «дорогой Ольге Фёдоровне» от «старого человека и старого члена партии А.Сафронова» (1970): «Пусть крепко поддерживает Вас искреннее уважение тысяч и тысяч таких, как я, простых (и не простых) людей. Будьте же здоровы, горите и грейте людей чистым (я бы сказал, впадая в символику, — “бездымным”) огнём Вашей прекрасной души. Человеку легче жить, когда он может сказать: “Вот какие хорошие люди есть на свете!”» [1, 403].

В своих воспоминаниях А.А.Крон, лично знавший поэтессу, пишет: «Для всестороннего понимания такого сложного характера, как Ольга Берггольц, надо помнить: даже недостатки его — естественное продолжение достоинств. Приступы бережливости — кратковременная оторопь, наступавшая после длительного периода, когда деньги тратились без счёта, резкость и кажущееся высокомерие — защитная реакция на бесцеремонность и злоупотребление доверием. Если же попытаться определить, что же было в этом привлекательном человеческом характере доминантой, определяющей чертой, то я не знаю лучшего определения,чем её собственное:

Что может враг?
Разрушить и убить.
И только-то?
А я могу любить,
а мне не счесть души моей богатства,
а я затем хочу и буду жить, чтоб всю её,
как дань людскому братству,
на жертвенник всемирный положить» [1, 339].

Есть и другая самооценка поэтессы для потомков, о которой упоминает поэт Александр Яшин:

Ещё тебе такие песни сложат,
Так воспоют твой облик и дела,
что ты, наверно, скажешь: —
Не похоже.
Я проще, я угрюмее была [1, 10].

Но, пожалуй, наиболее точное, «тональное узнавание» лирического дара Ольги Фё
доровны возникает даже не по прочтении стихов гражданского, патриотического звучания. Нежность души, неутомимое, благодарное желание жить, жить полнокровно, безоглядно, безбрежно мы видим в стихотворении «Бабье лето». Слова были положены на музыку. Романс о закатной женской любви удивительно светло и проникновенно пела великая певица Людмила Зыкина...

Есть время природы особого цвета,
Неяркого солнца, нежнейжего зноя. 
Оно называется бабье лето
И в прелести спорит с самою весною. <...>
Давно отгремели могучие ливни,
Всё отдано тихой и тёмною нивой...
Всё чаще от взгляда бываю счастливой,
Всё реже и горше бываю ревнивой.
О, мудрость щедрейшего бабьего лета,
С отрадой тебя принимаю...
И всё же, Любовь моя, где ты, аукнемся, где ты?
А рощи безмолвны, а звёзды всё строже...
Вот видишь — проходит пора звездопада,
И, кажется, время навек разлучаться...
...А я лишь теперь понимаю, как надо
Любить, и жалеть, и прощать, и прощаться
[1, 69].
(«Бабье лето», 1956—1960)

В нескольких четверостишьях уложилась долгая дорога поэтической и личной судьбы автора: от «поры звездопада» до времени «навек прощаться», и каков итог, каковы плоды «щедрейшего бабьего лета»? Великие духовные дары — познание добра, умение любить, оберегать любовь.

18 ноября 1975 года на гражданской панихиде в Доме писателей, где проходило прощание с Ольгой Берггольц, Фёдор Абрамов, вспоминая блокадные дни и муки, говорил: «в часы страшного одиночества над головой блокадника из промороженного, мохнатого от инея репродуктора-тарелки. вдруг раздавался живой человеческий голос. Голос, полный неподдельной любви и сострадания к ленинградцам, голос, опалённый ненавистью к врагу, голос, взывающий к жизни, борьбе. То был голос Ольги Берггольц» [1, 391]. Об исключительности его как «чистого источника самой нужной и ценной тогда информации» писал и поэт Павел Антокольский: «Сколько бы этот голос ни сообщал тяжёлого и навсегда невозвратимого, всё равно ты услышишь в нём предвестие победы» [1, 344].

Правдивое, искреннее слово Ольги Берггольц и сегодня звучит на высокой, чистой ноте — нужно только услышать.

ПРИМЕЧАНИЯ
1. БЕРГГОЛЬЦ О.Ф. Голос совести: стихи, проза, очерки, письма и воспоминания / Ольга Берггольц. — М.: Московская городская организация Союза писателей России, 2011.
2. БОРИСОВ Олег. Отзвучья земного / Сост. Алла Борисова. — М.: АСТ: Зебра Е, 2010. — (Актёрская книга).

СТУПИНА Надежда Алексеевна —
старший преподаватель кафедры политико-правовых дисциплин и социальных коммуникаций РАНХ и ГС при Президенте РФ,
член Союза писателей России