Сорвина М. Подмосковная жемчужина (Серпуховский историко-художественный музей)
Гений места
Знакомство с Серпуховским историко-художественным музеем напомнило мне один эпизод из романа Бориса Пастернака «Доктор Живаго». Школьный товарищ Живаго Миша Гордон однажды делает интересное философское наблюдение. Поезд в результате непредвиденного обстоятельства остановился на пол- пути между станциями, и Миша, выйдя из него, с любопытством рассматривал вдали маленькую деревушку. Он размышлял о том, что мог никогда в жизни этого не увидеть и, если бы не случайность, даже никогда не узнал бы о существовании этого места на земле.
Бывает, что случайные обстоятельства и неожиданные известия заносят нас в такие уголки, куда мы могли бы никогда не попасть. Они не на слуху и незаслуженно имеют репутацию медвежьих углов России.
Старинный город Серпухов в двух часах езды от Москвы не был открыт иностранцами и не превратился в туристическую Мекку России. Это не Рязань, не Псков, не Золотое Кольцо. Хочется сказать: «И - слава Богу! Поэтому здесь не носятся сумасшедшие толпы туристов, и можно обрести уединение и покой».
Но кто же тогда всё это увидит?
Волей случая, занимаясь меценатами и художественными собраниями, я заинтересовалась этим музеем и услышала от знакомой: «Ну, что там может быть? Какой музей?! Город маленький, и музей, наверное, рядовой, краеведческий, ничего особенного». Так говорят те, кто этого не видел. Тех, кто решается посетить эту подмосковную жемчужину, ждет оторопь - крайняя степень изумления.
Под сенью павлиньего хвоста
Казалось бы, типичный вокзал, типичные дома. Но, похоже, все немцы пленные строили - с претензией на аристократизм: обязательно с фронтоном и колоннами. Это даже можно назвать советским «колониальным стилем». Есть в нём какой-то шарм, самобытность. Одна беда - чистого дома не встретишь: всюду поверх колонн наляпаны вывески бензоколонок и мастерских. Такое нынче время.
По городу курсируют автобусы, вышедшие из употребления много лет назад, но до сих пор обслуживающие всю российскую провинцию. Мне по забывчивости хотелось отдать деньги шоферу, а он не обращал на меня внимания: везде кондукторы. Представить себе кондуктора, продающего билеты в московском автобусе, невозможно. Как невозможно представить себе юную кондукторшу, помогающую старушке взобраться на ступеньку. Здесь это в порядке вещей. Никто не повышает голоса. Люди с виду простые, но сильно вдумчивые: едут в глубокой погруженности - то ли в себя, то ли еще во что-то.
Тишина стоит невообразимая. Тишина не в обычном смысле, а скорее в космическом - напоминает вечность. Позднее приходит в голову фантастическая мысль: этот серпуховской менталитет - порождение личности Владимира Храброго. Исключительно разумный и достойный был князь и политик - всех вокруг мирил. Однако прославился участием в Куликовской битве, за что и получил свое прозвище.
Но таков уж маленький постсоветский город: около памятника Владимиру Храброму висит табличка «Улица Джона Рида». Интересно, какому проценту местного населения известно, кто такой был Джон Рид.
В гербе Серпухова есть что-то японское или индийское: долго пытаешься понять, что на нём изображено - солнце или колесо. Потом выясняется - ни то и ни другое. Это - павлиний хвост, но почему-то он такой слепяще-желтый и круглый, каких у павлинов вовсе не бывает. И вообще - откуда в Серпухове павлины? Этот вопрос остался без ответа.
Серпуховской художественный музей ни в чем не уступает Третьяковской галерее. Это не преувеличение и не пустые слова. Речь идет об одном из богатейших собраний России - здесь представлены русский классицизм, передвижники, авангардисты, итальянское Возрождение, немцы, голландцы. Поленов, Рокотов, Прянишников, Перов, Саврасов, Маковский, Васнецов, Верещагин, Суриков, Рерих, Гончарова - это лишь часть великих русских имен. И не эскизы и копии - подлинники, крупные работы. Полотна совершенно уникальны и дают представление об отечественном искусстве и художественных школах Запада. Здесь находятся итальянская, фламандская и голландская живопись XVII века, произведения Франции, Германии, Нидерландов XVI-XVIlI веков. Велика коллекция графики XVII-XIX веков. В собрание входили 34 скульптуры западноевропейских мастеров XVII-XIX веков, предметы мебели из домашней обстановки хозяев, несколько образцов мебели из коллекции московского собирателя Мерлина, ларцы XVII-XVIII веков, изделия из фарфора и стекла, несколько витражей XVIII века немецкой работы. А кроме этого - предметы одежды XVII-XVIII веков, культовые облачения Владычного монастыря, старинное шитье. Но особое место в коллекции занимала иконопись, находившаяся в Покровской церкви и домашней молельне хозяев музея.
Бессмысленно забивать в интернете стоимость картин и цены на аукционах - ничего. «Прянишников стоит...», «Верещагин стоит..». Повторяю: меня интересовал вопрос дарения, меценатства. Вместо этого появлялись фразы: «Стоит только взглянуть на полотна Прянишникова. » или «Это полотно стоит на мольберте.» - русский язык богат омонимами.
Они не стоят. Они у нас просто не продаются. Это национальное достояние. Чтобы собрать коллекцию для такого музея, нужно быть очень состоятельным человеком и посвятить этому всю жизнь.
Страсть Мараевых
На тенистой улице среди небольших частных домиков и избушек выделяется старинный городской особняк, возведенный по проекту выдающегося московского архитектора Романа Клейна. Этот особняк, равно как и музей с его коллекциями, - достояние серпуховских текстильных фабрикантов Мараевых. Они были не стяжателями, буржуями или притеснителями бедноты, а меценатами, благотворителями и подвижниками, для которых собирание живописи для родного города, борьба за нее превратились в страсть всей жизни.
В широких, прохладных залах особняка не только живопись, графика и скульптура. Мараевы собирали мебель, старинную утварь, предметы декоративно-прикладного искусства, костюмы, ткани, книги, документы.
Уроженец деревни Колычево Василий Афанасьевич Мараев родился крепостным крестьянином. Этот богатый впоследствии купец-текстильщик получил вольную в 1839 году. Чтобы стать купцом 1-й гильдии и освоить рынок бумаготкацкой и ситцевой продукции, ему понадобилось сорок лет. Впоследствии Мараеву принадлежали мануфактуры в Заборье и Данках, земельные участки, доходные дома в Москве. Богатство не испортило Мараева. В середине XIX века он примкнул к старообрядцам, и его благотворительность распространялась на нуждающихся единоверцев - Преображенскую общину старопоморов в Москве.
Сын Василия Афанасьевича Мефодий болел и пережил отца всего на три года. Главой семьи стала невестка Мараева Анна Васильевна (1845-1928), урожденная Волкова - дочь компаньона Василия Афанасьевича. После смерти мужа она осталась сорокалетней вдовой с восемью детьми. С нее-то и начался музей. Эта женщина, убежденная старообрядка, отличалась исключительной скромностью, аскетизмом и, в то же время - лидерским характером, умением вести дела. Анна Мараева превосходно руководила и домом, и фабриками свекра. Ей удалось расширить производство до Нижнего Новгорода и берегов Дона. Продолжила она и дело Преображенской общины, которую поддерживал Василий Афанасьевич, а рядом с домом основала молельни старообрядцев и богадельню.
В начале Первой мировой войны, когда дела семьи улучшились в связи с казенными заказами, Мараевы открыли госпиталь, а дочери и внучки Анны Васильевны стали сестрами милосердия и работали на санитарном поезде.
Интерес к прошлому, к русской древности всегда поддерживался в доме Мараевых. Именно это бережное отношение к истории и искусству стало основой коллекционирования к 1880-м годам XIX века. Началось оно с собирания икон XV-XVII веков, а также рукописных и старопечатных книг, первой из которых стал принадлежавший Мараевой «Пустозерский сборник», содержащий автографы житий протопопа Аввакума и инока Епифания.
С начала 1890-х годов купчиха покупала старинные платья, шитье, утварь, посуду XVIII-XIX веков. В середине 1890-х ей достались шедевры русских и европейских художников из собрания московского коллекционера Юрия Мерлина, нуждавшегося в деньгах.
В купленной Мараевой коллекции Мерлина были живопись, графика, скульптура Западной Европы XVI-XVIII веков, а также картины русских живописцев XVII-XVIII веков, мебель, керамика - всего тысяча предметов старины. Анна Васильевна заплатила ему 50 тысяч золотых рублей. Это дорогое приобретение немало удивило ее знакомых, которые никак не предполагали в провинциальной купчихе-старо- обрядке такого интереса к светскому искусству. В конце концов, окружение Мараевой пришло к выводу, что всему виной тайные амбиции многодетной фабрикантши: ей, дескать, не дает покоя слава меценатов Третьяковых, вот она и вызвала зодчего-академика строить особняк, а потом поспешила наполнить его дорогим собранием картин. В этом есть свой резон: музей Анны Васильевны стал местной достопримечательностью, ведь другие фабриканты Каштановы, Рябовы, Коншины таких коллекций не имели.
По другой версии, приобретение произведений искусства было выгодным вложением капитала на будущее, и это тоже не лишено смысла: многие богатые люди понимали, что произведения искусства не утратят своей цены и в дальнейшем.
Существовала и третья версия, связанная с печальной страницей семьи Мараевых: больше всего Анна Васильевна любила и баловала свою дочку Анфису, по желанию которой и купила картины. Анфисе многое позволялось, как будто чувствовала Анна Васильевна, что недолго ее дочери жить на земле: в 1906 году 26-летняя красавица Анфиса трагически погибла, упав с лошади. В честь нее был возведен храм.
Смутные времена
В прошлом некоторые картины висели в комнатах самой Мараевой и ее детей. Когда в 1918 году началась национализация предприятий и имущества фабрикантов, управление хозяйством Мараевых взял на себя фабрично-заводской комитет. Так музей с его достоянием попал в руки местного пролетариата, для которого все эти произведения были не более чем блажью богатых или легкой добычей для украшения собственных рабочих помещений или частных комнат. Известны случаи, когда работникам фабрик в качестве поощрения за хороший труд вручались картины из запасников.
Летом 1918 года встал вопрос о создании городского музея. Оставлять экспонаты музея в ведении фабричнозаводских комитетов было нельзя. Необходимо было сделать опись национализированных ценностей и предоставить место для их хранения. Осенью 1918 года коллекцию Мерлина перевезли из Данкова в особняк Мараевых, переданный в ведение местных властей. Наталья Троцкая, заведующая отделом по делам музеев и охране памятников искусства и старины при Наркомпросе, посылала в адрес жилищного и учебного советов Серпухова телеграммы, в которых требовала задержать реквизицию особняка Мараевых «ввиду огромной художественной ценности хранящихся в нем коллекций».
История открытия музея не имеет точной даты. По одним данным, это 25 декабря 1919 года, по другим - 1 октября 1919 и даже 1 октября 1920 года. После открытия в музее продолжалось формирование коллекции за счет других национализированных ценностей края, это дало возможность значительно разнообразить композицию. В то же время непонятно было, что станет с самими Мараевыми, которым после неуплаты чрезвычайного налога в 500 тысяч рублей угрожали конфискация имущества и выселение из собственного дома. Драгоценности, посуда, библиотека, белье, продукты питания были уже изъяты. Последним заслоном Мараевых были квартировавшие у них в доме работники Полевого Штаба Южного фронта во главе с членом Реввоенсовета И.В. Сталиным. Известно, что будущий вождь занимал в 1919 году юго-западную комнату на втором этаже и любил посиживать в зимнем саду.
Два года Анна Васильевна добивалась выделения ее семье квартиры в их бывшем доме, но оказалась в эпицентре борьбы отдела Наркомпроса с фабзавкомом. Последний стремился завладеть домом и ценностями, впрочем, без результата: в июне 1920 года коллекция Мараевой усилиями Комиссии по делам музеев получила охранную грамоту. Однако полностью фабричная администрация эту межведомственную войну не проиграла: ей удалось захватить дом. Мараева безуспешно писала в Москву жалобы. Ее дело рассматривалось во ВЦИКе, и было принято распоряжение «еще раз разобрать вопрос о возвращении имущества бывшей владелице». Но уже 4 сентября 1920 года меценаты Мараевы были фактически выброшены на улицу без имущества и средств к существованию. Им оставалось только оставить родной город и переехать в Москву, где восемь лет спустя умерла Анна Васильевна. Ее похоронили на кладбище Преображенской общины.
«Музей для народа»
Музей, названный сначала «историко-художественным», потом «художественно-историческим», потом «уездным музеем природоведения и искусства», «дворцом искусств», «музеем старины», был наконец открыт. В музее было только три научных сотрудника и три работника персонала, а в здании помимо музея размещались детский сад, клуб имени Троцкого и даже жилые комнаты фабричных рабочих. Не было отопления и электричества, не работали водопровод и канализация. Несмотря на все эти трудности, научные сотрудники изо всех сил прививали посетителям уважение к памятникам старины, живописным полотнам и тысяче томов библиотеки Мерлина. В то время живопись Западной Европы и русских мастеров XVII-XIX веков составляла 210 единиц хранения.
В 1922 году директором музея был назначен искусствовед Н.Д. Россет, которому удалось систематизировать собрание по разделам: искусство, старина и природоведение. В первый раздел вошли живопись, гравюры, рисунки, скульптура, фарфор, хрусталь, бронза и мебель. Во второй - оружие, костюмы, утварь, мебель и вещи. К разделу «природоведение» относились естественноисторический, историкокультурный и общественно-экономический отделы. С 1920-х годов фонды музея пополнялись экспонатами из других собраний. Большая часть поступлений связана с Центральным хранилищем Государственного музейного фонда, а также с расформированными Первым и Вторым пролетарскими музеями Москвы. Это были работы русских мастеров XIX - начала XX веков - Айвазовского, Саврасова, Шишкина, Поленова, Маковского, Борисова-Мусатова, Фалька, Ларионова. В музей попали уникальные коллекции Н.С. Гончаровой и С.Т. Конёнкова. Поступали коллекции и из подмосковных усадеб графов Соллогубов, Орловых-Давыдовых, Хутарёвых, Нащёкиных, Шереметевых, князей Вяземских. С 1924 по 1938 годы в музей поступало имущество монастырей и храмов Серпуховского края. Комплектовались археологическая, зоологическая и геологическая коллекции. Собрание располагалось по хронологическому принципу - по эпохам. При музее стала работать студия изобразительного искусства и выставки художественной фотографии.
Художники, историки, краеведы и молодежь, объединив усилия, превратили музей в центр творческой жизни Серпухова. В музее проходили краеведческие конференции с участием школьников. Сотрудники музея вели геофизические и геологические исследования, обследовали природу края.
Однако в результате репрессий 1930-х годов лучшие сотрудники музея во главе с Н. Россетом были уволены по обвинению в «несоветских», «чуждых» методах работы, что нанесло музею серьезный удар. Одним из признаков такой «несоветскости» и «чуждости» стала попытка защитить от разрушения стены Серпуховского кремля.
С этого момента начала расширяться экспозиция революционного движения и Гражданской войны, отдел социалистического строительства и так называемый «кабинет И.В. Сталина в Штабе Южного фронта». Искусство должно было стать «подлинно народным», поэтому особое внимание уделялось народным промыслам. В то же время музей подвергся официальному разграблению: из него было вывезено несколько возов книг на иностранных языках, «чуждых советским людям». Эти книги безвозвратно пропали, так же как и три сотни серпуховских карт, планов, проектов дворянских усадеб. Были потеряны ценные экспонаты из стекла и керамики, нумизматические коллекции. При переезде пострадали живописные и графические работы. Часть коллекции вывезли из музея в фабричный клуб имени Кагановича, потом вернули обратно с потерями. Вывозились в Москву выдающиеся произведения западноевропейского искусства из коллекций Орловых-Давыдовых и Вяземских. В 1937 году большая группа произведений русского изобразительного искусства первой
половины XIX века была переправлена в созданный незадолго до этого Всесоюзный музей Пушкина в Ленинграде. Картины из Серпухова оказались в Государственной Третьяковской галерее, Историческом музее, Государственном литературном музее, Бородинском музее.
Экспозицию удалось восстановить ценой огромных усилий пяти научных сотрудников и шести членов технического персонала. Они готовили выставки, проводили экскурсии и походы по историческим местам, читали лекции.
Когда началась война и германские войска стояли недалеко от Серпухова, экспонаты вывезти не удалось, музей был брошен, и единственным выходом стало распределение ценностей музея между сотрудниками с целью спрятать их от наступающих захватчиков. После того как на защиту города были брошены части 49-й армии, положение в городе удалось стабилизировать, и сотрудники сразу же начали сверять наличие экспонатов. Перепись фондов длилась до конца 1942 года, после чего музей вновь был открыт для посещения. С 1942 по 1943 годы музей Серпухова посетили 43 тысячи человек. Это было важно для всех, в том числе и для военных, которые в такой работе музея видели символ победы над врагом и надежду на будущее.
Следующим этапом в развитии Серпуховского музея стал 1956 год, когда городские власти озаботились плохим содержанием художественных коллекций, находившихся в запасниках, в неприспособленных помещениях. Наступила «оттепель», и музею был придан историко-художественный профиль, что вывело его за предел рядовых краеведческих музеев.
Площадь экспозиции была увеличена путем ликвидации «комнаты Сталина» и его «кабинета в Штабе Южного фронта». Из северной части здания и трех комнат второго этажа средней части выселили жильцов, а помещения стали использоваться для экспозиционных и фондовых нужд. Улучшилось финансирование музея, был проведен ремонт. В музее появились стеллажи и витрины.
Новые экспозиции подразделялись на русское искусство XVI - начала XX веков; советское искусство 1917-1960 годов; западноевропейское искусство XVI-XIX веков. Несколько залов второго этажа занимал отдел истории. Рядом располагались отделы археологии и краеведения, «трех революций и Гражданской войны», выставки «Город и край в 20-30-е годы XX века» и «Серпухов в годы Великой Отечественной войны». Позднее историческую экспозицию дополнила выставка «От съезда к съезду», демонстрировавшая ударный труд в годы пятилеток.
Реконструкция музея проводилась до самого начала 1960-х годов - в то самое время, когда «музейный бум» охватил весь мир. Стал модным тезис о том, что музей - это не только хранилище древностей, но и живой организм, который должен повернуться лицом к обществу.
Музей - это люди
В сегодняшнем Серпуховском музее люди занятые, занятные и очень любящие свое дело. Здесь экскурсию для вас со знанием дела проведет любой сотрудник - от заведующего отделом до сторожа. Они все знают свою экспозицию и разбираются в искусстве. При этом работники музея кажутся нетипичными своей вневременнос- тью. То есть они никакому времени не принадлежат - ни прошлому, ни настоящему, ни древности, ни новизне. Их одинаково радуют академисты и авангардисты, Крамской и Фальк. Они любят прошлое, однако побаиваются кладбищ. Но одна персона здесь непререкаема, это наивысший авторитет для всех - Анна Васильевна Мараева, с которой начался музей.
В этих скромных людях есть гордость за свой край, но нет наносного патриотизма и принятого нынче избыточного православия с биением себя в грудь. Они, в отличие от многих других работников музеев или собраний, не обладают патетической ностальгией по прошлому или тягой к назиданию. Уважение к своему собранию и к тем, кто их посещает, отличает серпуховских хранителей. Любое откровение здесь воспринимают как должное и относятся к нему с сочувствием и пониманием.
Еще они напоминают пассажиров, которых высадили из вагона со словами: «Поезд дальше не пойдет, ждите следующего». Они сидят на перроне и ждут, а следующего поезда нет, и неизвестно, будет ли он вообще. Ожидание - вот что можно назвать главным. Причина понятна, о ней уже говорилось вначале: Серпухов далек от хоженых и езженых туристических троп России. И это очень жаль, потому что здесь есть на что посмотреть. Экспозиции великих художников занимают по несколько залов. Такого нет даже в Третьяковской галерее. И вот наилучшее доказательство: в паре залов зияет пустое место на стене. Мне объясняют: «Это у нас Третьяковка забрала: они там выставку делают, а у них такой картины нет. Но через месяц обещали вернуть».
На первом этаже три зала занимает грандиозная выставка местного путешественника, собирателя редких камней - великолепные минералы, причудливые друзы, композиции из камней со всех частей света - от Мексики до Филиппин, от Индии до Австралии. Такому бы даже поэт Гёте, с его неуемным коллекционированием, позавидовал.
И за стенами гостеприимного и уютного особняка Мараевых собрание музея не кончается - здесь целый комплекс храмов и монастырей по всей округе. Не будет преувеличением утверждение, что тот, кто не видел художественно-исторического собрания Серпухова - не видел половины мира. Уезжая из Серпухова, уже думаешь о том, когда вернешься.
В центре площади-сквера, рядом с городской управой, возвышалась статуя Владимира Андреевича в развевающемся плаще. Князь был красив, безмятежен и, безусловно, имел право на удовлетворение от своих деяний. Я полюбовалась им совершенно искренне и пошла на электричку.
