Капитоненков А. О стереотипах в оценках столыпинской аграрной реформы

27 июня 1910 года III Государственная дума приняла Столыпинское аграрное законодательство. В конце XIX века русская деревня, обложенная налогами и огромными выкупными платежами, была на грани разорения. Во многих аграрных регионах страны начался голод. Дабы предотвратить катастрофу, российское правительство приступило к разработке вариантов аграрного развития страны, итогом которой стала реформа крестьянского надельного землевладения.
Ее инициатором стал председатель Совета министров Петр Столыпин. Многие положения реформы были также разработаны Сергеем Витте.

В начале ноября 1906 года в Совете министров был разработан проект указа «0 дополнениях некоторых положений закона, которые касаются сельского землепользования и землеустройства», утвержденный указом царя от 9 ноября 1906 года. Он стал основой Столыпинского аграрного законодательства.

(14) 27 июня 1910 года на его базе III Государственная дума и Государственный совет утвердили закон, который признал частными собственниками земли крестьян, входивших в состав общин, где земельные переделы не проводились на протяжении последних 24 лет. По тем общинам, где имели место переделы, укрепленцы должны были платить за излишки по средней выкупной цене на 1861 год. Фактически они могли приобретать землю за бесценок.

В ходе осуществления реформы происходило разделение общины, крестьяне, которые умели и хотели работать, получили возможность приобретать земельные наделы, увеличивать их площади и получать большую прибыль. В русской деревне началось установление прогрессивных капиталистических отношений.

Личность и реформаторская деятельность Петра Аркадьевича Столыпина не обделены вниманием исследователей. Еще при жизни реформатора они стали предметом острых научных и политических дискуссий. В итоге, за прошедшие десятилетия, вокруг столыпинских аграрных преобразований сложился ряд  стереотипных представлений, которые прочно укоренились в массовом сознании, проникли в научную литературу, школьные и вузовские учебники.

Стереотип первый: П. А. Столыпин, в ходе реформирования российской деревни, главной целью ставил полное разрушение общины.

В советской историографии в жестких рамках марксистско-ленинской методологии, безусловное господство получил тезис о «крахе» столыпинской аграрной реформы. В качестве неоспоримого доказательства «краха», приводились данные, наиболее легко воспринимавшиеся общественным сознанием, согласно которым, из общины, несмотря на все старания правительства, вышла только четвертая часть крестьян. Аналогичные оценки весьма широко распространены и в работах современных исследователей. Так, известный историк- аграрник А. М. Анфимов нисколько не сомневался в «крахе реформы, направленной на буржуазную перестройку российской деревни». С. В. Максимов, полагает, что «хотя реформа и была воспринята частью крестьянства, большинство сельского населения за 10 лет ее проведения не сочла для себя нужным, а главное, возможным выйти из общины. Не помогли здесь ни пропаганда, ни административное воздействие на общину. Им вторит Р. Р. Батыршин, который в своей диссертационной работе пришел к выводу, что «царскому правительству склонить крестьян к массовому выходу из общины не удалось, подразумевая, тем самым, что реформа оказалась неудачной».

Однако такой односторонний подход говорит о поверхностном суждении и неправильном понимании стратегических целей столыпинского реформирования. Между тем, в своих многочисленных речах в Государственной думе и Госсовете, П. А. Столыпин, отвечая на критику выбранного правительством курса, неоднократно разъяснял позицию правительства, истинные предпосылки и цели аграрной реформы. Так, еще будучи на посту саратовского губернатора, во всеподданнейшем отчете за 1904 год Столыпин обозначал общие черты будущей земельной реформы, в результате которой, «наряду с общиною, где она жизненна, появился бы самостоятельный зажиточный поселянин, устойчивый представитель земли».

Весьма полная формулировка основных целей реформирования была представлена Столыпиным в его вы ступлении во II Государственной думе 10 мая 1907 года: «...цель у правительства вполне определенна: правительство желает поднять крестьянское землевладение, оно желает видеть крестьянина богатым, достаточным. Но для этого необходимо дать возможность способному, трудолюбивому крестьянину, то есть, соли земли русской, освободиться от тех тисков, от тех теперешних условий жизни, в которых он в настоящее время находится. Надо дать ему возможность укрепить за собой плоды трудов своих и представить их в неотъемлемую собственность. Пусть собственность эта будет общая там, где община еще не отжила, пусть она будет подворная там, где община уже не жизненна, но пусть она будет крепкая, пусть она будет наследственная».

Эту же мысль Столыпин развивал и в речи перед депутатами Государственной думы третьего созыва в начале декабря 1908 года: «В основу закона 9 ноября, — отмечал он, — положена определенная мысль, определенный принцип. В тех местностях России, где личность крестьянина получила уже определенное развитие, где община, как принудительный союз, ставит преграду для его самодеятельности, там необходимо дать крестьянину свободу приложения своего труда к земле, там необходимо дать ему свободу трудиться, богатеть, распоряжаться своей собственностью; надо дать ему власть над землею, надо избавить его от кабалы отживающего общинного строя». Далее он особо подчеркивал, что «закон, вместе с тем, не ломает общины в тех местах, где хлебопашество имеет второстепенное значение, где существуют другие условия, которые делают общину лучшим способом использования земли». Эти слова реформатора не оставляют двойного толкования, — его подход к общине являлся продуманным, дифференцированным, учитывавшим региональную специфику огромной страны.

В речи в Государственном совете 15 марта 1910 года, глава правительства, весьма оптимистично оценивая успехи реформирования, отмечал, что «при такой же успешной работе, еще через 6-7 таких же периодов, таких же трехлетий, общины в России — там, где она уже отжила свой век — почти уже не будет». Как можно видеть, Петр Аркадьевич снова говорил не о всей стране, а только о тех регионах, где община уже изжила себя, и являлась тормозом для агротехнического прогресса крестьянского хозяйства.

Таким образом, Столыпин никогда не выступал за немедленный и повсеместный слом общины, последовательно высказываясь за сохранение различных форм крестьянского землевладения и землепользования. Премьер, прекрасно понимая нецелесообразность скорейшего и полного распада общины, считал необходимым сохранить ее там, где она была жизнеспособна, где переход к индивидуальному хозяйству не гарантировал крестьянам больших выгод. Отсюда — сильная неравномерность в выходах крестьян из общины, и это подтверждает правоту слов Петра Аркадьевича. Указ 9 ноября 1906 года хорошо использовался крестьянами там, где община разлагалась, где мирской дух был уже слабым, и плохо использовался там, где община еще не достигла стадии разложения. Реформаторский курс Столыпина не являлся слепой атакой на общину, безоглядно ломавшей традиционные устои русской деревни, и противоречащей желаниям крестьянства. Напротив, ряд исследователей, в частности, Д. В. Ковалев и О. Г. Вронский отмечают в аграрном законодательстве Столыпина ряд серьезных правовых компромиссов и уступок по отношению к общине.

Указ 9 ноября 1906 года, положивший начало коренному переустройству деревни, предоставлял право свободного выхода из общины тем крестьянам, кто желал из нее выйти, чтобы более рационально хозяйствовать на своей собственной земле. Как отмечал известный экономист-аграрник Л. Н. Литошенко, «.чувство собственности, сменившее неопределенные права временного пользования, само по себе удесятеряло силы мелких землевладельцев». При этом крестьянам предоставлялся широкий выбор новых условий хозяйствования, которые не ограничивались одними лишь хуторами, создание которых предполагалось только в тех случаях, когда это было возможно. В этой связи в письме к В. Н. Коковцову от 7 июля 1907 года Столыпин писал: «Никогда и никто не предлагал нашим посланцам силком навязывать хутора.»

Не следует забывать, что распадение общины началось еще до начала реализации реформы. Так, по подсчетам известнейшего исследователя социальной истории России Б. Н. Миронова, за пореформенный период, к началу столыпинской реформы, около 3,7 миллиона дворов, или 39 процентов всех крестьян — членов передельных общин, разочаровались или не доверяли полностью традиционным общинным порядкам. Следовательно, далеко немалая часть крестьян тяготи - лась общиной. Указ 9 ноября, отвечая назревшим потребностям крестьянства или, как говорил Столыпин, «потребности самой жизни», лишь ускорял процесс распадения общины в тех регионах, где община уже фактически не существовала, создавая, тем самым, альтернативный тип крестьянского хозяйства и домохозяина, более успешного и приспособленного к новым реалиям.

Более того, по обоснованному замечанию известного историка Э. М. Щагина, для Столыпина и его соратников по реформированию, разрушение общины ни в экономическом, ни в политическом плане не являлось самоцелью, а было лишь одним из средств осуществления аграрных преобразований, направленных на создание мелких собственников с устойчивым хозяйством.

Стереотип второй: Правительство П. А. Столыпина проводило реформу в порядке административного нажима и насилия над крестьянами.
Подобный упрек в адрес Столыпина является не менее традиционным для отечественной историографии. Еще в дореволюционной литературе, а затем и в последующих трудах, случаи насилия над крестьянами приведены многими исследователями.

Действительно, местные чиновники, желая искусственно форсировать ход реформы, прибегали к мерам давления на крестьян, принуждая их подавать заявления о выходе из общины и о землеустройстве. В этом никаких сомнений быть не может.

Между тем, реформаторский курс Столыпина изначально не предполагал принудительных мер к крестьянам. На это Петр Аркадьевич обращал внимание в циркуляре губернаторам от 26 августа 1907 г.: «Правительство непреклонно решило дать возможность населению владеть и пользоваться землею в лучших условиях, чем ныне. Сделать это решено безо всякого насилия, так как в таком деле, насилие исключает успех. Решено лишь дать возможность каждому свободно владеть своим участком, создать мелкую личную собственность», подчеркивая при этом, что «...где община жизненна, там она и сохранится.»

Не менее отчетливо позиция правительства отражена в уже цитированной нами речи премьера в Государственном совете, в которой он еще раз напоминал, что политика правительства не направлена на насильственное разрушение общины: «Не вводя, силою закона, никакого принуждения к выходу из общины, правительство считает совершенно недопустимым установление какого-либо принуждения, какого-либо насилия, какого-либо гнета чужой воли над свободной волей крестьянства в деле устройства его судьбы, распоряжения его надельной землей. Это главная коренная мысль, которая легла в основу нашего законопроекта».

Правительство было обеспокоено произволом местных властей, и со своей стороны, принимало все необходимые меры по пресечению подобных случаев, требуя от них исключить любое давление на крестьян, и тщательно следить за правильным исполнением указа 9 ноября 1906 года. В связи с этим в циркулярном письме от 21 января 1909 года П. А. Столыпин разъяснял, что «.вся сущность закона 9 ноября основывается исключительно только на добровольном сознании населением выгод для него от перехода к личной земельной собственности и не дает никаких прав администрации оказывать в этом отношении какое-либо давление на население».

Далее он отмечал, «что органы правительства могут лишь разъяснять населению смысл перехода к лучшим формам землевладения, ознакомлять крестьян с порядком этого перехода и его практическими и юридическими последствиями, требовать от должностных лиц исправного исполнения их обязанностей по этого рода делам, но отнюдь не могут понуждать этих лиц и вообще кого бы то ни было к переходу к личной собственности, составляющему по Указу 9 ноября 1906 года право крестьян, воспользоваться или не воспользоваться коим всецело зависит от личного усмотрения каждого отдельного крестьянина».

Таким образом, Столыпин был категорически против каких-либо принудительных мер, неоднократно указывая на недопустимость и незаконность их. Подобные меры противоречили основополагающей идее столыпинского аграрного законодательства, которое не являлось инструментом принудительной ликвидации общины, лишь обеспечивая крестьянам право добровольного перехода от общинного владения к личному, но не обязывая их к этому.

Необоснованность тезиса о всеобщем насилии над крестьянами, весьма убедительно показана в одной из работ историка М. Д. Карпачева, который, исследовав цели и результаты аграрной реформы в Воронежской губернии, пришел к выводу об отсутствии фактов принудительного роспуска общины в губернии. Даже такой убежденный критик столыпинской реформы, как В. П. Данилов в одной из последних своих работ вынужден был признать, «.что принудительность все-таки не приняла всеобщего и исчерпывающего характера, реформаторы не встали на путь безудержного форсирования развала общинного уклада (как это случилось в годы сталинской коллективизации)».

Итак, тезис о «крахе» реформы по причине неполного разрушения общины, является несостоятельным. Правительство вовсе не стремилось упразднить все общины. В связи с чем, оценивать конечные результаты реформы по количеству крестьянских дворов, покинувших общину, и по количеству созданных хуторских хозяйств, как это делается почти повсеместно, ошибочно. Подобный подход является в корне неверным, и от него необходимо отказаться.

Выход крестьян из общины и укрепление надельной земли в личную собственность, являлись лишь начальным этапом реформирования, на что неоднократно указывал Столыпин. Так, например, в циркуляре губернаторам от 19 июня 1910 года премьер подчеркивал, «что в землеустроительных начинаниях правительства укрепление надельной земли в личную собственность является лишь переходною ступенью, конечная же цель их заключается в устранении череспо- лосности, и других недостатков существующего землепользования».

На втором этапе, начавшимся после 1910 года, главным стержнем в реализации реформы становится землеустройство, в ходе которого крестьянам больше не нужно было подавать заявления о выходе из общины, так как каждый домохозяин при проведении землеустроительных работ становился собственником своего участка. Неудивительно поэтому, что на данном этапе количество заявлений об укреплении наделов стало снижаться, это давало повод противникам реформы утверждать о ее провале, игнорируя итоги и значение землеустройства. Например, уже упомянутый нами А. М. Анфимов, падение числа выходов называл «катастрофическим для столыпинских реформаторов». Между тем, землеустройство занимало в реформировании гораздо более значимое место, чем простое закрепление наделов в личную собственность. Недаром, в докладе, прочитанном в Вольном экономическом обществе в начале апреля 1917 года, известный знаток аграрного строя России Б. Д. Бруцкус, отмечая несомненный успех столыпинского землеустройства, призывал Временное правительство и в дальнейшем не отказываться «от этой важной для сельского хозяйства меры, единственно потому, что ее выдвинул старый режим».

Снижение выходов из общины сопровождалось ростом прошений о землеустройстве, число которых в 1913 году в пять раз превышало число ходатайств за 1907 год и в три раза — за 1908 год. По сравнению с 1910 и 1911 годами, число ходатайств увеличилось, соответственно, на 70 и 63 процента. Характерно, что рост числа ходатайств наблюдался во всех губерниях, где были учреждены землеустроительные комиссии. В итоге, площадь завершенных и подготовительных землеустроительных работ, с учетом землеустройства на землях Крестьянского банка и в Сибири, охватывала территорию, равную площади современных Франции, Бельгии, Швейцарии, и Австрии вместе взятых.

Стало быть, никак нельзя говорить о спаде реформы, а тем более о ее провале после 1910 года. Оценивать результаты столыпинской аграрной реформы следует исключительно на основании заявлений о выходе из общины в сумме с количеством ходатайств о землеустройстве. При таком подходе становится очевидным, что реформа, по сути дела, только набирала ход.

По замыслу Столыпина, столь грандиозная по своим масштабам земельная реформа должна была проводиться в течение 6-7 трехлетий, то есть, примерно, 20 лет. Учитывая, что Первая мировая война приостановила реализацию реформы, а после февральских событий 1917 года она была и вовсе прекращена постановлением Временного правительства, на наш взгляд, было бы уместней говорить лишь о промежуточных ее результатах, которые, учитывая короткие сроки преобразований, несомненно, оказались весьма значительными.

В проведенном исследовании не находит также своего подтверждения тезис о повсеместном применении принуждения в отношении крестьян. Как было показано, злоупотребления на местах в ходе реформы имели место лишь в отдельных районах, происходили вопреки указаниям правительства, и объяснялись, главным образом, некомпетентностью, карьеристскими устремлениями и личными качествами местных чиновников.
Очень важно отметить, что многие из упоминаемых в трудах историков случаи массового силового давления на крестьян приводятся без достаточной доказательной базы, очень часто, без единой ссылки на источники. Так, для С. А. Сафронова вывод об административно-принудительном характере реформы является очевидным, и не требующим каких-либо доказательств. П. Н. Зырянов неоднократно подчеркивавший в своих работах насильственный характер реформы, в качестве доказательства приводил один-единственный пример. Еще один историк, А. П. Корелин, писал, что «несмотря на массированное административное давление, а, может быть, отчасти и в результате его, значительные массы крестьян выступили против насильственного разрушения общины», и тут же оговаривался, что «открытых выступлений было не так много».

Насильственный и антикрестьянский (как считали советские историки) характер реформы должен был вызвать массовые протесты крестьян и волну аграрных беспорядков. Известный советский историк С. М. Дубровский, на основании данных Департамента полиции (который, безусловно, фиксировал все случаи крестьянских выступлений), привел статистические подсчеты, которые однозначно свидетельствуют о том, что массовых протестов крестьян против столыпинской аграрной реформы не было. Историк привел данные по общему количеству крестьянских выступлений в 1890-1917 годах, а также данные только по выступлениям крестьян непосредственно против реформы. Сопоставление этих данных позволяет сделать однозначный вывод, что в общем количестве крестьянских выступлений протесты против реформы были крайне незначительными. Хотя, сам С. М. Дубровский считал иначе, но статистика говорит сама за себя 4. Кроме того, историк привел данные о характере крестьянских выступлений. Данные этой таблицы показывают, что подавляющее большинство аграрных волнений было направлено против помещиков.

Надо сказать, что в отечественной историографии, особенно советского периода, наблюдается тенденция к преувеличению масштабов неприятия крестьянами реформы. Так, Г. А. Герасименко, в своей монографии, вышедшей в середине 80-х годов. прошлого века, писал, что «столкновения и конфликты имели место во всех регионах страны безотносительно к тому, какая система землепользования там преобладала». Между тем, подобное утверждение историка не имеет под собой никаких оснований, и опровергается донесениями губернаторов, предоставленными в Земский отдел МВД в августе-ноябре 1911 года, согласно которым почти в половине губерний Европейской России (в 22 из 47), случаев массовых протестов общинников, которые бы вылились в серьезные конфликты и беспорядки, зафиксировано не было. Некоторое увеличение протестов общинников против землеустройства в годы Первой мировой войны было связано с тем, что огромное число домохозяев находилось на фронте, и продолжение реформы в этой ситуации воспринималось ими как дело не совсем справедливое.

Кроме того, выводы к которым приходил Г. А. Герасименко, строились во многом на материалах дореволюционной оппозиционной печати, страницы которой просто пестрели критическими публикациями и заметками. Многие факты преподносились как в кривом зеркале. Общую тональность таких публикаций весьма полно передавал публицист Б. Юрьевский: «Любой, даже непроверенный слух, о неудачной землеустроительной работе моментально комментируется в самых различных органах печати, переносится в ежемесячные журналы, в коих производится тщательная сводка таких неудачных примеров, приведенных в газетах. Между тем, как об удачно исполненных работах оппозиционная печать сведений никогда, конечно, не дает. Для непосвященных в дело широких слоев общества не трудно при таких условиях сделать вывод, что землеустройство проводится в большинстве случаев крайне неудачно».

Таким образом, реформа не вызывала у крестьян отторжения, как это принято считать. Крестьянские выступления, в большинстве случаев, были спровоцированы революционной пропагандой, носили единичный характер, и не отражали настроения всего крестьянства.

Принимая во внимание, что более четверти домохозяев заявили о своем желании выйти из общины, и почти половина (47%) ходатайствовали о проведении землеустройства, и при этом учитывая тот факт, что около половины всех поступивших прошений не были вовремя удовлетворены землеустроительными комиссиями, то становится очевидным, что правительству абсолютно незачем было форсировать ход реформы, прибегая к принудительным мерам. И без того, производство работ, несмотря на увеличение к 1914 году штата землемеров почти в десять раз (с 650 до 6397), значительно отставало от количества ходатайств, удовлетворения которых, крестьянам приходилось ожидать иногда по несколько лет.

В целом, перестройка аграрных отношений осуществлялась на здоровой и добровольной основе. При прямом или косвенном давлении местных властей, общину покинуло, предположительно, не более 20-25 процентов домохозяев. Разумеется, цифры эти не могли оказать существенного влияния на общий ход реформы. Несмотря на все издержки, которые являлись неизбежными при грандиозности размаха реформирования, подавляющее большинство крестьян перешло к новым формам хозяйствования, исключительно, по внутреннему убеждению, осознавая выгодность такого шага, и, как совершенно справедливо отмечал Столыпин, «безрассудно было бы думать, что такие результаты достигнуты по настоянию правительственных чинов».

Подводя итог, стоит сказать, что все претензии к аграрной реформе П. А. Столыпина: ее искусственный характер, насильственное разрушение общины, несоответствие преобразований традициям и менталитету крестьянства и тому подобное — предъявлялись аналогичным реформам в других странах Европы и также оказались несостоятельными.

Капитоненков Алексей Михайлович,
исследователь деятельности П. А. Столыпина