Монахова И. Народная песня в жизни Н. Гоголя

Аннотация. В статье рассматривается роль народной песни в жизни и творчестве Н.В.Гоголя, в частности влияние украинского и русского песенного фольклора на содержание и поэтику его произведений («Вечеров на хуторе близ Диканьки», «Мёртвых душ» и др.).
Ключевые слова: Н.В.Гоголь, творчество, биография, украинские и русские народные песни, поэтика, «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Мёртвые души».

Abstract. The article discusses the role of folk songs in the life and work of N.V.Gogol, in particular, the influence of Russian and Ukrainian folk songs on the content and the poetics of his works (“Evenings on a Farm near Dikanka", “Dead Souls” and others.).
Keywords: Gogol, creativity, biography, Ukrainian and Russian folk songs, poetic, “Evenings on a Farm near Dikanka”, “Dead Souls".

Фольклор в разнообразных его проявлениях имел большое значение для Гоголя. Это относится не только к старинным преданиям, обрядам, мифам и легендам, которые он использовал при создании «Вечеров на хуторе близ Диканьки», но и к песням. Вообще тема «Народная песня в жизни Н.В.Гоголя» имеет несколько аспектов. Это прежде всего влияние украинского песенного фольклора на его творчество. Особенно это отразилось на книге «Вечера на хуторе близ Диканьки» и повести «Тарас Бульба». ТакжеГоголь много занимался собиранием украинских и русских народных песен. Кроме того, Гоголь ещё и просто любил послушать народные песни, а при хорошем расположении духа — и спеть. Это его увлечение украинскими, а затем и русскими народными песнями продолжалось всю жизнь.

Не случайно в ранних повестях Гоголя так много цитат из народных песен, а герои их нередко поют и пускаются в пляс. Да и сам слог его произведений своей простотой, мелодичностью и яркостью порой как будто идёт вслед песенной стихии, а порой — будто соревнуется с ней. Например, герой «Майской ночи» Левко поёт возле дома Ганны:

«Сонце нызенько, вечер блызенько,
Выйды до мене, мое серденько!»1.

Затем Левко говорит: «Но если бы и повеяло холодом, я прижму тебя поближе к сердцу, отогрею поцелуями, надену шапку свою на твои беленькие ножки» (I, 154).
А один из куплетов той же самой песни звучит так:

Ой, вийди, вийди, не бйсь морозу,
Я твоi нiженьки в шапочку вложу.

Таким образом, речь Левко построена на песенной интонации, на песенном образе, но звучит она более тепло и даже более страстно, чем текст песни. Здесь Гоголю для его героя как бы недостаточно было лаконичных слов песенного куплета, и он прибавил к нему свои краски.

Далее Левко продолжает: «Сердце моё, рыбка моя, ожерелье! выгляни на миг. Просунь сквозь окошечко хоть белую ручку свою...»(1, 154). Песня звучит так:

Ой, вийди, вийди, серденько Галю,
Серденько, рибонько, дорогий кришталю!
Через рiченьку, через болото
Подай рученьку, мое золото!
Через рiченьку, через биструю
Подай рученьку, подай другую!

Здесь, наоборот, ритмические волнообразные повторы похожих песенных фраз заменяются в гоголевском тексте более лаконичными репликами героя, которые при этом создают более зримый и чувственный образ.
А в «Страшной мести» эти две стихии — народного творчества и гоголевского вдохновения — сливаются воедино: песня-дума слепого бандуриста, рассказывающая «про одно старинное дело», становится (в изложении Гоголя) частью текста этой повести.

Но наиболее ярким примером творческого осмысления Гоголем песенного фольклора стала его повесть «Тарас Бульба». Многие образы, например образ матери Остапа и Андрия, образ самого Тараса Бульбы и других казаков, и описания некоторых сцен этой повести явно навеяны впечатлениями от песен. И, главное, сам стиль эпопеи близок произведениям народного творчества — историческим балладам (думам), и всё повествование пронизано песенными, былинными интонациями.

Народное песенное искусство, красоту и глубину которого Гоголь так хорошо понимал, высоко ценил, не могло не повлиять и на его творчество в целом, на сам стиль его произведений, также как и на мировосприятие самого автора. Это влияние явно выразилось в одной из самых ярких особенностей гоголевского творчества, которую В.Г.Белинский определял так: «Комическое одушевление, всегда побеждаемое глубоким чувством грусти и уныния»2.

Такова и самая характерная черта песенного фольклора — эмоциональный размах: соседство удали, веселья, залихвачества и пронзительной тоски или светлой грусти. Причём Гоголь особенно отмечал именно это свойство народных песен — широкий диапазон настроений и безбрежность чувств: здесь и «дикие волны веселья», которые «уносят от всего», и заунывные напевы, когда «раздирающие звуки с болью касаются сердца» (VIII, 95). В статье «О малороссийских песнях» Гоголь выделил в них два основных типа характеров: в одном выражается «широкая воля козацкой жизни» — сила, радость, «поэзия битв, опасностей и разгульного пиршества» (VIII, 91), в другом изображаются чувства женщины, многие годы ожидающей ушедшего воевать супруга, — нежность, любовь, тоска по счастью, безнадёжное отчаяние.

В контрасте характеров и настроений песен Гоголь видел их особенную привлекательность. «Я люблю вдруг возле одной песни встретить другую, совершенно противного содержания» (Х, 306), — замечал он в письме М.А.Максимовичу. Такой же контраст стал и отличительной чертой его собственного творчества — в его произведениях обычно смех и слёзы всегда рядом, искромётный юмор соседствует с грустью и тоской.

Так, например, в «Сорочинской ярмарке» картина бурного веселья сельской свадьбы вдруг сменяется печальным размышлением о безнадёжном одиночестве, оставленности:

«несколько пар обступило новую пару и составили около неё непроницаемую, танцующую стену. Странное неизъяснимое чувство овладело бы зрителем при виде, как от одного удара смычком музыканта в сермяжной свитке, с длинными закрученными усами, всё обратилось, волею и неволею, к единству и перешло в согласие. Люди, на угрюмых лицах которых, кажется, век не проскальзывала улыбка, притопывали ногами и вздрагивали плечами. Всё неслось. Всё танцовало. <...>
Гром, хохот, песни слышались тише и тише. Смычок умирал, слабея и теряя неясные звуки в пустоте воздуха. Ещё слышалось где- то топанье, что-то похожее на ропот отдалённого моря, и скоро всё стало пусто и глухо.
Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье? В собственном эхе слышит уже он грусть и пустыню и дико внемлет ему. Не так ли резвые други бурной и вольной юности, по одиночке, один за другим, теряются по свету и оставляют наконец одного старинного брата их? Скучно оставленному! И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему» (I, 135—136).

В «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» комичный рассказ о перипетиях «тяжбы» двух друзей заканчивается пронзительно-грустной лирической нотой: «Скучно на этом свете, господа!»
Отмечая эту особенность произведений Гоголя как одну из основных, В.Г.Белинский писал: «И таковы все его повести: сначала смешно, потом грустно! И такова и жизнь наша: сначала смешно, потом грустно!»3.

Да, Гоголь как никто ярко изобразил эту неизбывную закономерность соседства в жизни смеха и грусти, и, главное, он увидел в этом поэзию. Но каковы истоки этой характерной черты его произведений? Зная о том, как тонко и сильно чувствовал Гоголь гармонию и стихию народного искусства, можно предположить, что в большой степени под влиянием столь любимых им народных песен и возникла эта особенность его творчества. Конечно, характер творчества определяется прежде всего своеобразием личности самого автора, и самому Гоголю были свойственны и такое состояние души, которое можно было бы назвать «смех сквозь слёзы», и резкие смены настроений — от веселья к грусти и тоске. Однако, вероятно, влияние народных песен особенно подчеркнуло и усилило эти свойства его натуры и способствовало тому, чтобы они с преумноженной силой проявились в его творчестве.

Подтверждением определяющей роли такого влияния, хотя и косвенным (но прямым могли бы быть только слова самого Гоголя об этом), является то, что Гоголь в статье «О малороссийских песнях» подчёркивал в песенном фольклоре именно эти два «крайних» характера — буйную весёлость и пронзительную грусть. В то время как эмоциональный строй народных песен более многообразен и, помимо этих «крайних» характеров, есть и более «нейтральные» (свойственные, например, обрядовым песням, трудовым, колыбельным и т. д.). Однако Гоголь сосредоточил своё внимание именно на противоположных характерах. По-видимому, потому, что этот контраст крайностей был ему очень близок, созвучен, затрагивал в его душе какие-то глубинные струны, представлялся эстетически очень значительным — ему, как человеку, воспринимающему произведения искусства (в частности, фольклорные), а значит, и как творцу тоже, поскольку это неразделимо: и в том и в другом случае задействованы струны одной и той же души.

Вообще повышенное внимание к народному искусству было характерно для того времени. Собирались и издавались песни какрусские, так и украинские. М.А.Максимович писал в предисловии к выпущенному им в 1827 году песенному сборнику: «Наступило, кажется, то время, когда познают истинную цену народности; начинает уже сбываться желание — да создастся поэзия истинно русская!»4.

Гоголь в статье «О малороссийских песнях» отметил, что пришло время обществу осознать имеющееся у него богатство народной песенной поэзии и музыки, и даже поэзии — прежде всего: «Только в последние годы, в эти времена стремления к самобытности и собственной народной поэзии, обратили на себя внимание малороссийские песни, бывшие до того скрытыми от образованного общества и державшиеся в одном народе» (VIII, 90).

Вот почему, чётко чувствуя этот «вызов времени» (говоря современным языком), Гоголь много лет, с самого юного возраста до конца жизни, собирал народные песни (сначала украинские, а потом и русские тоже) и собрал их в общей сложности более полутора тысяч. Он передал множество песен М.А.Мак- симовичу, выпустившему несколькопесенных сборников, и другим составителям сборников украинских и руских народных песен.

Песни в собрание Гоголя попадали разными путями. Были там и те, которые он услышал лично от народных певцов и записал, и те, которые он получал из Васильевки от родных, и те, которые он заимствовал из других собраний, в том числе из выпущенных сборников. Некоторые песни он записывал в свои тетради собственноручно, некоторые — с помощью переписчиков.

Гоголь отмечал важное место песенного фольклора в исторической памяти народа. В статье «О малороссийских песнях» он писал: «песни для Малороссии — всё: и поэзия, и история, и отцовская могила. Кто не проник- нул в них глубоко, тот ничего не узнает о протекшем быте этой цветущей части России. Историк не должен искать в них показания дня и числа битвы или точного объяснения места, верной реляции: в этом отношении немногие песни помогут ему. Но когда он захочет узнать верный быт, стихии характера, все изгибы и оттенки чувств, волнений, страданий, веселий изображаемого народа, когда захочет выпытать дух минувшего века, общий характер всего целого и порознь каждого частного, тогда он будет удовлетворён вполне; история народа разоблачится перед ним в ясном величии» (VIII, 91).

Со временем возрастал интерес Гоголя и к русским народным песням, которых немало появилось в его собрании и которые оказали влияние на его творчество более позднего периода, в частности на поэму «Мёртвые души» (первый и второй тома). Живя за границей, он в числе прочих материалов, рассказывающих об истории России, просил прислать ему и песни. В 1837 году он писал из Рима Н.Я.Прокоповичу: «Если что-нибудь вышло по части русской истории, пожалуйста, пришли или хорошее издание русских песень, или малороссийских песень» (XI, 116).

В русской песне Гоголь чувствовал и характерные черты национального характера, и образ исторической судьбы народа. В «Выбранных местах из переписки с друзьями» (в главе «В чём же наконец существо русской поэзии и в чём её особенность») он писал: «В наших песнях. мало привязанности к жизни и её предметам, но много привязанности к какому-то безграничному разгулу, к стремлению как бы унестись куда-то вместе с звуками» (VIII, 369).

Влияние русских народных песен, в которых выражена стихия русской природы и другая стихия — русской души, явно проявляется в «Мёртвых душах». В.Г.Белинский заметил, что «пафос поэмы. состоит в противоречии общественных форм русской жизни с её глубоким субстанциальным началом, доселе ещё таинственным, доселе ещё не открывшимся собственному сознанию и неуловимым ни для какого определения»5. Созвучны этому замечанию критика слова самого Гоголя в «Выбранных местах.» о загадке русской души, выразившейся в народной песне: «Ещё доселе загадка — этот необъяснимый разгул, который слышится в наших песнях, несётся куды-то мимо жизни и самой песни, как бы сгораемый желаньем лучшей отчизны, по которой тоскует со дня созданья своего человек» (VIII, 408).

Во втором томе «Мёртвых душ» описано сложное, неоднозначное восприятие народной песни, звучащей во время гулянья на реке. Вот эта сцена совместного исполнения—слуша- ния—переживания русской народной песни, в которой участвуют действующие лица второго тома поэмы: «Парень-запевала, плечистый детина, третий от руля, починал чистым, звонким голосом, выводя как бы из соловьиного горла начинальные запевы песни, пятеро подхватывало, шестеро выносило, и разливалась она, беспредельная, как Русь. И Петух, встрепенувшись, пригаркивал, поддавая, где не хватало у хора силы, и сам Чичиков чувствовал, что он русский. Один только Платонов думал: “Что хорошего в этой заунывной песне? От неё ещё бульшая тоска находит на душу”» (VII, 55).

Но, наверное, самым точным и полным выражением чувств Гоголя в отношении русской песни являются слова из первого тома «Мёртвых душ», необыкновенная лирическая сила которых живо показывает состояние его души, встретившейся с народной песенной стихией: «Русь! <...> Почему слышится и раздаётся немолчно в ушах твоя тоскливая, несущаяся по всей длине и ширине твоей, от моря до моря, песня? Что в ней, в этой песне? Что зовёт, и рыдает, и хватает за сердце? Какие звуки болезненно лобзают, и стремятся в душу, и вьются около моего сердца?» (VI, 220—221).

Гоголь тонко подметил существенную разницу в характере русских и малороссийских народных песен. В 1833 году в статье «О малороссийских песнях» он писал: «Русская заунывная музыка выражает, как справедливо заметил М.Максимович, забвение жизни: она стремится уйти от неё и заглушить вседневные нужды и заботы; но в малороссийских песнях она слилась с жизнью — звуки её так живы, что, кажется, не звучат, а говорят: говорят словами, выговаривают речи, и каждое слово этой яркой речи проходит душу» (VIII, 96).

Объединяя свои впечатления и от русских, и от украинских песен, Гоголь писал в «Петергбургских записках 1836 года» вообще о «славянской певучей природе», которой свойственно сопровождать песней многие важные события в жизни человека и народа: «Покажите мне народ, у которого бы больше было песен. Наша Украина звенит песнями. По Волге, от верховья до моря, на всей веренице влекущихся барок заливаются бурлацкие песни. Под песни рубятся из сосновых брёвен избы по всей Руси. Под песни мечутся из рук в руки кирпичи, и как грибы вырастают города. Под песни баб пеленается, женится и хоронится русский человек. Всё дорожное: дворянство и недворянство — летит под песни ямщиков. У Чёрного моря безбородый смуглый, с смолистыми усами козак, заряжая пищаль свою, поёт старинную песню; а там, на другом конце, верхом на плывущей льдине, русский промышленник бьёт острогой кита, затягивая песню» (VIII, 184).

Гоголь по-разному воспринимал и любил русские и малороссийские народные песни, и, по-видимому, разное место в его жизни они занимали, но и те и другие глубоко волновали его душу. В «Выбранных местах из переписки с друзьями» он признавался: «Я до сих пор не могу выносить тех заунывных, раздирающих звуков нашей песни, которая стремится по всем беспредельным русским пространствам. Звуки эти вьются около моего сердца, и я даже дивлюсь, почему каждый не ощущает в себе того же» (VIII, 289).

Всю жизнь для Гоголя народные песни (поначалу именно малороссийские, а потом и русские тоже) оставались его неизменным увлечением и одним из самых светлых впечатлений. Поэтому и с людьми, разделявшими это его пристрастие, ему было особенно легко, исчезала его обычная замкнутость, застенчивость. Среди них были, в частности, М.С.Щепкин, С.Т.Аксаков и его семейство, О.М.Бодянский, М.А.Максимович. В воспоминаниях и письмах современников Гоголя нередко встречаются эпизоды, рассказывающие о его увлечении песнями. Один из примеров — воспоминания его сестры Ольги Васильевны Гоголь-Головни, которые изложены В.А.Чаговцом в его книге «На родине Гоголя»: «По вечерам Ольга Васильевна садилась за рояль, раскрывала “Сборник малороссийских песен” и начинала играть.

Николай Васильевич был постоянным и внимательным слушателем, иногда он подпевал тихим тенорком или же, притоптывая в такт ногой, громко говорил сестре: “Живее, живее, громче, вот так, вот так!” <.> Пригласит, бывало, стари- ка-лирника, усадит его на крылечке дома, угостит, накормит и попросит спеть про старину. Плачет кобза, дрожит старческий голос певца, а поэт слушает его, опершись о перила, и рисуются перед ним образы былого могучего козачества. Но вдруг старик обрывает свою думу на полуслове, крякнет и легким перебором начнет “жартовливу” песню. да так ушкварит, что еле усидишь на месте. Куда делась старческая дряхлось, откуда взялся огонь в очах, ещё недавно тускло глядевших из-под нависших бровей!.. Этот-то контраст малорусской песни особенно нравился поэту, и о нём он говорит в своих сочинениях»6.

В последние годы, живя в Москве, Гоголь часто бывал в гостях у Аксаковых, где находил полное понимание своего увлечения народными песнями. Здесь их тоже ценили, любили послушать и попеть. В июне 1851 года В.С.Ак- сакова в письме к М.Г.Карташевской рассказывала: «В воскресенье в ожидании наших я сидела у окна. Слышу, что кто-то напевает малороссийскую песню, это был Гоголь, он приходил осведомляться, приехали ли все из деревни. <...> На другой день Гоголь пришёл к обеду, принёс новые малороссийские песни (записанные у него дома в деревне), за которые мы и принялись после обеда»7.

Таким образом, история гоголевской любви к народной песне, начавшаяся в детстве, продлилась до последних его дней. Народная культура вообще и народная песня в частности стали тем источником, из которого взяло своё начало творчество Гоголя, чтобы потом, вырастая и возвышаясь, перелететь через все границы и достичь мирового масштаба и мирового признания.


ПРИМЕЧАНИЯ

1 ГОГОЛЬ Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. — М.; Л.: Изд. АН СССР, 1940. — Т. I. — С. 153. В дальнейшем все ссылки на это издание даются в тексте.
2 БЕЛИНСКИЙ В.Г Полн. собр. соч.: В 13 т. — М.: Изд. АН СССР, 1953. — Т. I. — С. 290.
3 Там же.
4 МАКСИМОВИЧ М.А. Малороссийские песни, изданные М. Максимовичем. — М., 1827. — С. I.
5 БЕЛИНСКИЙ В.Г. Полн. собр. соч.: В 13 т.— М.: Изд. АН СССР, 1955. — Т. VI. — С. 430—431.
6 ЧАГОВЕЦ В.А. На родине Гоголя. — Киев, 1902. — С. 30—31.
7 АКСАКОВ С.Т Собр. соч.: Вт. — М., 1986. — Т. 3. — С. 234—235.

МОНАХОВА Ирина Рудольфовна 
автор книг «Бог и человек: путь навстречу» (М., 2000), «Небесное и земное. Статьи о художественном и духовном творчестве Н.В.Гоголя» (М., 2009), составитель книги «Н.В.Гоголь. Из писем. “Что может составить пользу душе”» (М., 2006); автор статей о творчестве Н.В.Гоголя, член Союза писателей России, г. Москва