Заяц С. М. Борис Зайцев как лик Серебряного века в контексте русской православной традиции

 
Сегодня отечественная филологическая и философская наука все чаще и чаще обращается к представителям и творцам Серебряного века. Открываются для современного читателя творчество писателей и поэтов, без которых немыслимо представить русскую культуру и литературу, философскую мысль русской духовной цивилизации. Эта культура имеет глубокие исторические корни. Русская классическая традиция не с А.С. Пушкина началась и даже не с М.В. Ломоносова, а гораздо ранее.

Русская философская и богословская мысль начала свой тяжелый, но венценосный путь, когда познакомилась с творениями и трудами Святых и Равноапостольных Кирилла и Мефодия. Уже в IX веке, находясь в Херсонесе, Константин Философ собеседует с русскими людьми, знакомится с «русскими резами», т.е. с русским алфавитом, которым пользовалась русская интеллектуальная элита. Это знакомство вылилось, в какой-то степени, в создание славянской азбуки, фундаментом которой явилось учение Христово.

Именно с приходом христианства на Русь мы можем говорить не о разрозненном русском самосознании, но о цельном смысле Бытия, ясном понимании, куда и к чему необходимо двигаться русскому духовному миру. В конце X века русский мир вошел в классическую традицию, стал пить из византийского богословско-философского родника, приобщаться к бессмертным творениям восточно-римского фотиевого Ренессанса. Мы стали частью православной традиции, впитав в свое образно-символическое сознание Предание св. Отцов восточной Церкви. Мы стали неотъемлемой частью великой римской цивилизации, наследницей которой являлась Византийская империя.

Некоторые исследователи зачастую сетуют, что Русь приняла христианство из рук Восточно-Римской, Константинопольской церкви, забывая, что западный мир был совершенно не тот, каким он станет в знаменитую эпоху Возрождения, когда собственно можно говорить о величии западноевропейской цивилизации. Не лишним будет напомнить, что эпоха Возрождения началась со знакомства с эллинскими древностями.

Но эта древность всегда присутствовала на территории Византии. И поражение, и исчезновение с карты мира такого государства как Византия привело к массовой эмиграции греческой интеллигенции в Италию и Францию. Именно ей и обязана Западная Европа своим культурным расцветом, своим глубоким философским прозрениям.

Русская же духовная элита всегда находилась в творческом общении с эллинским миром, причем этот мир не был загрязнен варваризмом, как это пришлось пережить романскому миру, почти 500 лет содрогавшемуся под ударами германцев. Более того, надо сказать, что вандалы практически разрушили вместе с готами латинскую цивилизацию. И кто знает, не прими готы христианство, что дальше было бы с римским миром.

Очевидно, что западная цивилизация была замешана на латинской традиции, но ее тестом был германский элемент, культурный уровень которого не мог соперничать с античной цивилизацией. Понадобится тысяча лет, чтобы произошло возвращение к истокам.

Русская культура, приняв православное христианство, ответила бурной просветительской деятельностью Владимира Красное Солнышко и Ярослава Мудрого. Русская литература вышла на мировую арену ликом Святителя Илариона Киевского, четко обозначившего роль русского человека в мироздании. Только так, фундаментально, стал подходить русич к осмыслению своего мироположения. Не умствуя, были приняты заветы Св. Симеона Нового Богослова, говорившего о реальной встрече с Христом, Который есть Истина и Путь. И вот уже творят Новый мир Феодосии и Антоний Печерские, светильники русского православия. Кирилл Туровский читает удивительные по красоте и метафорической емкости проповеди, совершая в русских сердцах глубокий нравственный переворот; создается уникальное «Слово о Полку Игореве», сказавшее о Руси более всякого философа.

Пройдет два века, и русская цивилизация осветится удивительным светильником — преп. Сергием Радонежским, деятельность которого фактически воссоздаст русскую духовность, сильно ушибленную страшным монголо-татарским разорением. Как результат — русское Возрождение, явленное в творчестве преп. Андрея Рублева и его сподвижников. А какой великолепный слог у Епифания Премудрого. Его житие преп. Сергия наполнено немеркнущим светом, в нем запечатлена русская мечта о вере, надежде и любви. Величественный слог Св. Иосифа Волоцкого не мог родиться в литературной пустыне, его творчество — часть русской литературной традиции, как и знаменитые послания Ивана Грозного и Андрея Курбского.

«Слово Ивана Грозного было мощным орудием, — пишет современный литературовед А.П. Торопцев. — Во всяком случае он того желал как творец и как царь. Иначе не объяснить стилистической многосложности его посланий, с удивительной точностью выдержанных в каждом конкретном случае по тональности, словесному ряду, образности, по этносоциальной мотивации» [5, с. 135].

А как образен и великолепен протопоп Аввакум. Его житие, им самим написанное, до сих пор будоражит сознание и совесть, непрестанно обращаясь к русской душе. Аввакумовская традиция живого и яркого слова оказала влияние на формирование русской классической традиции, на творчество М.В. Ломоносова, обладавшего аввакумовской твердостью в достижении своих энциклопедических целей.

Благодаря предшествующей классической традиции появились В.А. Жуковский, Н.М. Карамзин, А.С. Грибоедов и А.С. Пушкин, воистину солнце русской литературы. Его свет озарил Н.В. Гоголя, из шинели которого, по образному выражению Ф.М. Достоевского, вышла русская литература, ее золотой ствол, от которого ввысь понеслась серебряная ветвь. К этой серебряной ветви и принадлежал замечательный русский писатель Борис Константинович Зайцев. Он родился 29.01/10.02.1881 в дворянской семье, в Орле. Его предки принадлежали к татарской знати, но во времена Ивана Грозного род новокрещенного Петра Зайца поселился в Московском царстве. И с тех пор дворянский род Зайцевых честно и преданно служил России.

Борис Константинович рос в селе Усты Калужской губернии. Мир удивительной природы стал частью души будущего русского писателя. Рос маленький Борис в атмосфере доброты и любви со стороны своих родителей. В теплой и дружеской атмосфере произошло знакомство с книгой. Прикоснувшись единожды к литературе, Борис Зайцев навсегда останется с ней и в ней.

Огромное впечатление на молодого человека произвела встреча в 1900 году, в Ялте, с А.П. Чеховым, благоговейное отношение к которому он сохранил всю жизнь. Именно в этом переломном году Борис Зайцев вошел в русскую литературу своим рассказом «В дороге», опубликованным Леонидом Андреевым в газете «Курьер».

Рубеж веков, безусловно, накладывал свой неповторимый отпечаток на русскую литературу и культуру. В эту эпоху человек начинает себя воспринимать как индивидуальность, творящую свой особый мир, как связующее звено между прошлым и будущим. Примечательно утверждение Л. Долгополова: «В одних случаях осознание своей полной причастности к историческим и социальным изменениям давало возможность личности (будь то писатель или его герой) активно включиться в процесс пересоздания действительности и реальных человеческих отношений. В других, напротив, порождало мысль о фатальной подверженности человеческой судьбы вне ее лежащим воздействием, что, в свою очередь, приводило к концепции безысходности и обреченности. В третьих случаях возвышало личность до осознания трагического величия своей судьбы, когда понимание полной причастности к происходящему в «большом» мире порождало мысль о необратимости и единстве исторического процесса и, следовательно, о неизбежности грядущих сдвигов и потрясений. В четвертых — ставило писателя во враждебную по отношению к происходящему во внешнем мире позицию, поскольку на первый план выдвигалось стремление сохранить свою индивидуальность, не дать ей раствориться в том бурном потоке превращений, столкновений крайних позиций и точек зрения, которым оказалась захвачена жизнь России в начале, века» [2, с. 23-24].

Борис Зайцев в начале своего творческого пути постарался сразу определиться с литературными предпочтениями. Безусловно, он считал себя частью чеховской реалистической традиции. Наверно, поэтому в 1902 году вошел в московский литературный кружок «Среда», объединявший Н. Телешова, М. Горького, Л. Андреева, В. Вересаева и других писателей, близких к реализму. Борису Зайцеву хотелось выявить правду русской жизни, осмыслить обычный тип русского человека, нарисовать его духовный портрет. Но, чтобы нарисовать портрет, необходимо понять суть человека, выявить его особенности в развитии собственного характера, который проникнут религиозной жизнью, как положительной, так и отрицательной.

Особый момент в творчестве Зайцева наблюдается во время первой русской революции 1905-1907 гг. Многие представители так называемой либеральной интеллигенции, тот же Максим Горький, Леонид Андреев приветствовали фактическое разрушение имперской России, даже, более того, оказывали помощь разрушительным силам. Совершенно по-другому воспринимает русскую революцию Борис Зайцев. Она для него стихия, уничтожающая в человеке его религиозные основы. Наверно, именно в это время писатель понимает, что его путь в литературе не имеет ничего общего с ниспровергателями русского государства. Начиная с 1906 года он в тесном творческом и человеческом общении с Иваном Буниным, а с 1912 года сотрудничает с Книгоиздательством писателей, остовом которого были тот же И.А.Бунин, Н.Телешов и И.Шмелев. Если мы внимательно всмотримся в духовные биографии этих писателей, то увидим их глубокое нравственное и религиозное перерождение, начатое в предреволюционную эпоху и окончательно оформившееся в годы революции 1917 года и страшной гражданской смуты 1917-1920 гг.

Надо признать, что именно в эти страшные годы, когда рушились основы русской жизни, многие представители русской интеллигенции в ужасе отшатнулись от революции, которую ждали и призывали как очистительную грозу, способную устранить недостатки общественного бытия. Вместо очистительной грозы пришел страшный мрак и террор, руководимый великовозрастными детинами-идиотами, которым хотелось вонзить в спины дюжины ножей, что и предлагал в своей книге Аркадий Аверченко.

Борис Зайцев займет позицию православного христианина. Безбожную власть невозможно победить физической силой, ее надо преодолеть духовно. Это было редкое в то время духовное решение. Пожалуй, что Максимилиан Волошин также займет во время событий русской революции позицию духовного сопротивления. Эти два мыслителя прекрасно поняли, что зло, пришедшее на Русь, не столько социального свойства, сколько духовного. Зло, по словам Вл. Лосского, «могло распространиться только со свободного согласия человеческой воли. Человек согласился на это господство над собой» [3, с. 510].
Господство свергается, если человек сам того хочет. Но этого хотения мало. Необходимо совершить духовное движение, вступить в молитвенные отношения с Богом.

Именно в годы смуты начинается не только прозрение русской интеллигенции, но и возвращение ее в лоно Русской Православной Церкви (достаточно вспомнить святого Луку Войно-Ясенецкого, будущего крымского архиепископа, лауреата сталинской премии в области медицины, Николая Бердяева, этого вольнодумца-философа, Сергия Булкагова, принявшего священнический сан в страшные годы революционных потрясений, и многих других). Произошло осознание, что на Русь пришли легионы бесовских полчищ. Кстати, это выстрадал и блестяще показал уже упоминаемый современник Зайцева Максимилиан Волошин. В смуте гражданской войны поэт видел отравленный бесовским легионом русский дух. Именно приход бесовских полчищ означает близость Страшного Суда. Это апокалипсическое понимание Волошин воплотил в стихотворении «Стенькин суд». Сброшена интеллигентская шелуха, выявился подлинный лик России. Разинщина и пугачевщина явили свой темный лик. Можно сказать, что на Русь двинулась мифическая нечистая сила. М. Волошин намеренно стилизует текст под старорусский манер, чтобы дать понять, что прошлое вернулось в будущее, чтобы сделать ужасным настоящее, чтобы вывернуть наизнанку Русь Святую, превратив ее в окаянную и грешную, с перевернутым крестом: «восставши из мертвых с мечем, — / Три угодника — с Гришкой Отрепьевым, / Да с Емелькой придем Пугачом» [1, с. 130].
Излечить русский дух можно было только возвращением креста на подобающее ему место. Но это возвращение должно было пройти через голгофскую жертву.

В годы гражданской войны появляются рассказы Б.К. Зайцева «Душа», «Белый свет», «Уединение», где писатель воспринимает революционные потрясения как заслуженное возмездие за нарушение заповедей Господних. Спасение в смирении, и Господь выведет на нужную дорогу. Это видим в рассказе «Улица св. Николая». Кроткий старик-возница Миколка погоняет свою лошаденку по Арбату, истово крестясь на золотые московские купола, чтобы провести своих спутников через исторические испытания к Граду Божьему. Весьма возможно, что в образе Миколки-возницы Зайцев представлял себе Николая Чудотворца, культ которого на Руси всегда был распространен.

Безусловно, поиск религиозных смыслов представляет собой духовно-интимный характер. Борис Константинович не выпячивает свои духовные поиски. Они происходят таинственно, но все тайное обязательно становится явным, потому что художник вольно или невольно рисует картину, на которой видны изменения духовного вектора изображаемого. Когда происходило изменение внутреннего мира художника, то произошло и его физическое местоположение. В 1921 году Зайцев был избран председателем союза российских писателей, становится членом комитета помощи голодающим Поволжья, что завершилось арестом, Лубянкой, тяжелой болезнью и вынужденной эмиграцией. Убежден, что писатель совершенно не желал покидать России, желал с ней разделить тяжелую ношу, быть вместе с народом, как были с ним уже упоминаемый Максимилиан Волошин, как несчастный Николай Гумилев и его первая и истинная жена Анна Андреевна Ахматова. Однако болезнь вынудила Бориса Зайцева покинуть Россию и отправиться на лечение за границу. Сначала он жил в Берлине, а потом переехал во Францию, где вновь произойдет встреча с великим Иваном Буниным, Иваном Шмелевым, Дмитрием Мережковким, Александром Куприным. Париж станет второй родиной.

Однако все думы писателя были направлены на Святую Русь. В 1925 году вышла в свет книга о великом русском святом «Преподобный Сергий Радонежский». Безусловно, монашеский подвиг св. Сергия, который в годы тяжелейшего ордынского ига сумел совершить нравственный переворот в русском самосознании, был актуален для русских эмигрантов, считавших, что Россия, как и в древние времена, подпала под иго враждебных сил. Конечно, было много общего в общественной ситуации, но главное заключалось в том, что в эпоху преп. Сергия Русь сумела совершить религиозный Ренессанс. Этот Ренессанс зародился не на пустом месте. Почти сто лет ордынского ига понадобилось русскому человеку, чтобы понять суть свободы, фундаментом которой является не столько физическая воля, сколько духовная. Преп. Сергий возродил на Руси исихастскую традицию византийских отцов. Эта традиция предполагает внутреннее самоуглубление ради встречи с Богом. Эта встреча обязательно произойдет, и тогда наступит истинное освобождение человека. Этому учил св. Григорий Палама, современник преп. Сергия, это исходило из традиции Святоотеческого Предания.

В XIV веке на Руси произошло событие, перевернувшее историю. Многим и до сих пор кажется, что монашеский исихазм может только погубить государственный организм (так, к сожалению, думал даже великий русский философ Николай Бердяев). Однако на деле все происходило иначе. В эпоху преп. Сергия Радонежского происходит становление не только общественного сознания, но и русской государственности. Именно исихастский дух способствовал тому, что Русь восстанавливает порушенную монгольским вторжением традицию византинизма. Происходило духовное окормление русской паствы на тончайшем духовно-нравственном уровне. Не знамений искали русичи, но ученического общения, стремясь взойти на гору Божию, чтобы вкусить Хлеб Его. Не просто чуда жаждут истинные ученики, но сотворчества. Государство способно созидаться, если его граждане вступают в творческое делание, если они принимают ответственные решения. На Куликовом поле сражалась спаянная общим духом нация. Не москвичи, тверичи, серпуховцы бились с татарами, но русский народ.

Итак, действие, порождающее содействие и внутрь, и вовне. Вспомним, какое ошеломляющее впечатление производит преп. Сергий на поселянина, пришедшего взглянуть на великого подвижника, а увидевшего величайшего трудника, скромно ковыряющегося в земле, исполняя монашеское и человеческое послушание. В этом смиреннейшем действии произошла встреча с Божьей благодатью, и вначале не осознавший этого поселянин мог бы так и уйти, не узнав смысл христианского Бытия. Но приехал князь, который смиренно беседует с тем, кого поселянин называл нищим, и произойдет вразумление, а значит и освобождение ищущей души. А это освобождение должно было произойти после испытания искушением.

Через искушения русской смуты к духовному возрождению русского православного мира. После книги о преп. Сергии Радонежском Борис Зайцев практически всю свою творческую жизнь будет писать о святых угодниках Божьих. Выходят очерки о Св. Серафиме Саровском, Иоанне Кронштадтском, святейшем патриархе Тихоне, представителях русской церковной эмиграции. В мае 1927 писатель совершил паломничество в центр вселенского Православия — на Св. Гору Афон, а в 1935 г. вместе с женой посетил Валаамский монастырь, принадлежавший тогда Финляндии. Итогом этих поездок явились книги очерков «Афон» (1928) и «Валаам» (1936), ставших лучшими описаниями этих святых мест в литературе XX столетия. Борис Зайцев дает читателю возможность почувствовать мир православного монашества, пережить вместе с автором минуты тихого созерцания. Щемящим чувством родины проникнуты картины уникального оазиса русской духовности, образы приветливых иноков и молитвенников-старцев.

На Афоне русский писатель ищет истинного величия, без которого не может быть православия. Но это величие не в горделивом возвышении над вселенной. Борис Зайцев писал: «...Афон предстает в своем вековом и благосклонном величии. Тысячелетнее монашеское царство! Напрасно думают, что оно сурово, даже грозно. Афон — сила, и сила охранительная, смысл его есть «пребывание», а не движение. Афон созерцает, а не кипит и рвется, — это верно. Но он полон христианского благоухания, то есть милости, а не закона, любви, а не угрозы. Афон не мрачен, он светел, ибо олюблен, одухотворен» [4, с. 456].

Духовной любви искал прославленный русский писатель в знаменитых православных монастырях. В век, когда культ грешной личности становится основополагающим в человеческих отношениях, Борис Зайцев ищет истину в духовной и сердечной простоте. «Простота и доброта, а не сумрачное отчуждение, — вот стиль афонский, и недаром тысячи паломников перебывали в этих приветливых местах» [4, с. 456].

Вся деятельность русского мыслителя буквально пронизана православным мироощущением. В своем творчестве, как и жизненном пути, Зайцев совершает «вечное возвращение» (выражение Ф.Ницше), мир его литературных героев вступает в область нравственного выбора, без которого невозможно формирование личности. В романе «Дом в Пасси» (1935) воссоздана жизнь русского зарубежья во Франции. Трагические судьбы русских эмигрантов, выходцев из различных слоев общества, объединяет мотив «просветляющего страдания». Центральный персонаж романа — монах Мельхиседек, подвизающийся в миру, видимо, подсмотренный писателем во время его паломнических путешествий. Он воплощает православный взгляд на мир, на происходящие вокруг события, на проблему зла и добра, страдания и ненависти, сострадания и отчуждения. Смысл жизни, по Мельхиседеку, в таинственной справедливости суда Божьего, который все устроит хорошо. Только надо верить своему Отцу Небесному и любить Его, несмотря на все превратности судьбы.

Наверно, поэтому Борис Константинович обращается к биографиям тех писателей, которые видятся ему маяками, способными осветить путь каждого здравомыслящего человека. Он пишет о И.С.Тургеневе, В.А.Жуковском, любимом от юности А.П.Чехове. Зайцев восстанавливает традицию, которая прервалась в советской литературе.

Надо признать, что, благодаря русскому зарубежью, не была утрачена нить, связующая поколения с русской классической литературой, которая зиждилась на православном фундаменте, нетленном камне с высеченным на нем ликами Антония и Феодосия Печерского, преп. Сергия Радонежского и Андрея Рублева, св. Нила Сорского и Иосифа Волоцкого, Серафима Саровского и Иоанна Кронштадского, этих творцов Русского Возрождения. В то время как в советской литературе старательно переделывалась классика в угоду социальным теориям, такие писатели как Иван Бунин, Иван Шмелев и Борис Зайцев продолжали следовать вечным ценностям, которые, несмотря ни на что, после крупных социальных катаклизмов и революционных потрясений вернулись на русское духовное поле, в пространство русского мировоззрения и мироощущения.

К сожалению, Б.К. Зайцев физически не вернулся на горячо любимую Родину. 21 января 1972 г. в возрасте 91 года русский писатель и православный мыслитель скончался в Париже. Похоронен на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.

Однако его творения вернулись в Россию, и сегодня можно с уверенностью сказать, что слово Бориса Зайцева звучит на просторах русской православной и литературной традиций, вписав свой лик в неповторимый Серебряный век, без которого немыслима русская и мировая культура.
 

Литература

1. Волошин М.А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников / М.А.Волошин / Вступ. ст. З.Д.Давыдова, В.П.Купченко. — М.: Правда, 1991. — 480 с.
2. Долгополов Л. На рубеже веков. О русской литературе конца XIX — начала XX века / Л. Долгополов — Л.: Сов. Писатель, 1985. — 352 с.
3. Лосский В.Н. Боговидение / В.Н. Лосский; Пер. с фр. В.А.Рещи-ковой; Сост. Вступ. ст. А.С. Филоненко. — М.: ООО Изд. ACT, 2003. — 759 с.
4. Старец Силуан. Жизнь и поучения. М., Изд-во Воскресение, 1991. — 464 с.
5. А.П. Торопцев. Иван IV Васильевич — зачинатель русского литературного языка. — С. 133-140. Ж. «Тирасполь. Москва». — № 3, 2008.
 
 
Сергей Михайлович Заяц
кандидат филологических наук, доцент, зав. кафедрой общеобразовательнх дисциплин Приднестровского госуниверситета