Патриархальный уклад жизни, умение ее обитателей хранить преданья «милой старины», опираться на память своего рода, почитание предков — вот характерные черты не только мурановской усадьбы
Висящие на стенах многочисленные семейные портреты создавали эффект постоянного присутствия предшественников, — они казались реально присутствующими в жизни новых поколений. Таким образом зримо воплощалась непрерываемая связь поколений. Ушедшие продолжали жить не только в воспоминаниях, но и в семейных альбомах, переписке, реликвиях, памятных вещах, вышивках, гербариях. Несчетное количество примеров тому можно найти среди мурановских меморий. Портрет Е. Боратынского, написанный его дочерью, гербарии, собранные Эрнестиной Федоровной, любимая розовая чашка Ф. И. Тютчева — все это было живым напоминанием молодым о прошлом, о «милых тенях».
Как правило, жизнь в усадьбе отличалась естественностью, размеренностью — ее обитатели вставали с восходом солнца и ложились с его заходом, что, безусловно, способствовало нравственном, душевному здоровью. В усадьбе человек был ближе к природе, а через нее и к Богу. И поэтому она действительно была своего рода крепостью для своего хозяина, в ней легче заживали душевные раны, прояснялся ум, успокаивалось сердце. Любовно-дружеские отношения в семье создавали благоприятные условия для развития внутреннего человека, его духовного обогащения. Вот что пишет, например, Эрнестина Федоровна о своей невестке. «Эта женщина способна на всякого рода оттенки любви, она такая же превосходная дочь, как преданная мать и жена».
Сплоченная и единомысленная семья, объединенная общностью интересов и духовных запросов не была замкнута в себе самой. Весьма существенны были ее связи с известными деятелями культуры того времени.

Как и для Абрамцева, положение Муранова между Москвой и Троице-Сергиевой лаврой было весьма существенно. Оно занимало как бы промежуточное положение между светским и духовным центрами. Поездки в Лавру мурановцев были довольно часты. В то же время атмосфера общественно-политической, культурной (в частности, литературной) жизни столицы переносилась отчасти и в усадьбу, отзвуки ее ощущались в повседневных занятиях, обсуждениях газетных статей и книжных новинок. Здесь, вдали от городской суеты, на лоне прекрасной природы, в мирном течении спокойной, гармоничной жизни свободнее процветал дух, формировалось особое мироощущение и мирочувствование человека. Здесь открывалась возможность для неспешного, вдумчивого созерцания, философствования, творчества. Не случайно именно в усадьбе рождалась философская поэзия. Для всех его обитателей Мураново было «особым уголком» земли, всегда желанной и «милой страной».
Среди «мирных дубрав» и «домашних икон», в скромной доле возделывателя «отеческого поля» поэт надеялся обрести истинное счастье и внутренний покой.
Для всех его обитателей Мураново было особым «уголком земли», всегда желанной и «милой страной».
Как и Пушкин, замысливший в начале 1830-х годов «побег в обитель дальнюю трудов и чистых нег», Боратныский мечтал «перенести свои пенаты в деревню». Обустраивая в Муранове свой быт, поэт стремился сосредоточить здесь все основные составляющие земного счастья. Главными ценностями для него были поэзия, дружество и любовь. Они-то и должны были процвести в Муранове. Поэту рисовалась в значительной степени идиллическая картина жизни в «семейном гнезде». Еще в молодости он писал:

Среди друзей Н.В. Путяты было множество литераторов и известных деятелей своего времени Многие из них побывали в гостеприимном мурановском доме, составив ему славу «литературного гнезда» Подмосковья.
Н.В. Путята был непосредственно связан с литературой. Он оставил интересные заметки о Пушкине, записку о казни декабристов, целый ряд историко-литературных статей и заметок. В 1866-1872 годах он был председателем Общества любителей российской словесности. Он опубликовал письма к нему Боратынского в «Русском архиве». Неудивительно, что литературные гости особенно часто бывали в Муранове именно при Путятах. Дарственные надписи на книгах, семейная переписка, рассказы и предания сохранили имена тех, кто приезжал в усадьбу в этот период. Это библиофил и библиограф С.Д. Полторацкий, поэтесса Е.Л. Ростопчина, С.А. Соболевский, Аксаковы. В 1849 году, возвращаясь из Абрамцева в Москву, здесь побывал Гоголь. Он познакомил близких соседей: Н.В. Путяту и С.Т. Аксакова. С тех пор они постоянно обменивались письмами, газетами и журналами, обсуждали общественные события, давали друг другу житейские советы, часто виделись в своих подмосковных.
Еще с начала 1820-х годов Путята был знаком с Ф.И. Тютчевым, однако нет никаких документальных свидетельств о пребывании Федора Ивановича в Муранове.
Не оставляя литературных занятий, Путята в полной мере поддержал и тот хозяйственный энтузиазм, который охватил Боратынского в Муранове. К тому времени, когда его дочь вышла замуж за И.Ф. Тютчева, мурановская усадьба пребывала в самом благополучном состоянии: «партеры в цвету, персики поспевают, грибы и земляника в изобилии, плотина готова, оранжерея отстраивается, мостики и все прочее в порядке».
Именно в конце 1860-х-1870-х годов усадьба достигла, пожалуй, своего наивысшего расцвета. На территории ее было тогда множество хозяйственных построек: амбар, кучерские, большой каретный сарай, ледник, сторожка. В персиковой оранжерее выращивались душистые персики, существовали цветочные оранжереи, плодоносили две фруктовые; была даже ананасовая теплица. Северную часть парка занимал большой фруктовый сад, за ним простирались плантации садовой клубники. В парке водилось множество белых грибов.
Как и для их предшественников, усадьба являлась для Путят желанным и отрадным местопребыванием с другим ощущением времени, нежели в городе. В сентябре 1869 года Софья Львовна пишет дочери, что в первые же минуты по возвращении в дорогое Мураново ощутила радость, что «вырвалась из скучной тревожной Москвы»: «Мне все показалось так тихо, так светло, так уютно. <...> Как я хорошо спала нынче в тишине мурановской...»

О быте и занятиях мурановцев той поры пишет своему брату Эрн.Ф. Тютчева: «Я нахожусь уже три недели в том же доме среди лугов, заканчивающихся на горизонте лесом. Живут здесь очень тихо, впрочем, страстно интересуются войной... И потом читаются газеты. Обсуждаются депеши из армии, предаются и др. беседам, в центре которых маленькие дети. Всё крутится вокруг этих малышей, у которых поистине счастливое детство. Иван всё еще занят обязанностями мирового судьи, но ему настоятельно предлагают в уезде избраться предводителем дворянства». Далее речь идет о весьма скромном достатке семьи, что подтверждается и фразой Н.В. Путяты: «Мураново — это роскошь для нас при наших средствах».

Действительно, это небольшое имение не приносило существенных доходов. Анастасия и Софья Энгельгардт получили от отца имение из двух деревень и 80 ревизских душ (после раздела между сестрами Софья имела 71 душу). Позже (в 1852 году) их осталось 54 у Софьи Львовны. С 1 марта 1862 года Мураново переходит на оброк (крестьяне вносили с каждого душевого надела по 10 руб. в год).

Не имея возможности подробно остановиться на последней, перед революцией, эпохе бытия усадьбы, попробуем проникнуть в нее, листая семейную переписку. Заглянем также в дневники вдовы Тютчева Эрнестины Федоровны, жившей летом в Муранове рядом со своим сыном, и внучки поэта Екатерины Ивановны. В Муранове она родилась, тут прошло ее детство, здесь она пережила тяжелое горе (смерть отца), в мурановской домовой церкви она венчалась.

Еще будучи женихом Ольги Николаевны, сын Тютчева, успевший всей душой полюбить Мураново, пишет из брянского имения Овстуг своей невесте: «... я просто тоскую о Вас и о Муранове. Мне ужасно хотелось бы удрать отсюда и снова возобновить свои поездки в уголок, воспетый Боратынским. Но, увы, эта счастливая минута не так уж скоро придет». (Характерно, что ностальгией но этому «уголку земли» оказывается охваченным человек, для которого оно не являлось родным гнездом.)

Позже, в 1888 году, мать Ивана Федоровича напишет о связи ее сына с Мурановом: «Это место стало его судьбой...»; и через год: «Мураново — почва, в которую он пустил такие глубокие корни».
С водворением семьи И.Ф. Тютчева на круглогодичное житье в подмосковной (с 1876 года) сюда переносится и воспитание четверых детей Ивана Федоровича. Их образованию, подбору учителей, гувернеров и гувернанток придается огромное значение. Так, Эрнестина Федоровна сообщает в письме к брату: «В дом поступает гувернер, или наставник, для обоих мальчиков. Он имеет прекрасные рекомендации <… > Он будет учить латыни греческому, русскому и немецкому языку истории. Для французского есть гувернантка швейцарка, приставленная к девочкам прелестная и умная особа». В письмах Эрнестины встречается также упоминание о прусской гувернантке и двух молодых немцах.

Дом Ивана Федоровича снова, как это было при Боратынском, напоминает «маленький университет», в котором «распорядок дня зависит от различных уроков детей». С семьей поэта тогда тоже жили «пять чужестранцев», учившие детей общеобразовательным предметам, европейским языкам, рисованию, музыке. На втором этаже мура невского дома Евгений Абрамович устроил даже специальную комнату для детских занятий получившую прозвание «Тужиловка». Стремление дать детям самое полное домашнее образование было присуще всем владельцам усадьбы.

Заботясь о просвещении народа И. Ф. Тютчев построил в Муранове школу для крестьянских детей, которую принял на собственное содержание. Он сам вел в школе некоторые уроки и присутствовал на эк заменах. Закон Божий преподавал священник, служивший в домовой церкви. Когда подросли дети Ивана Федоровича, они тоже участвовали в делах этой школы. Екатерина Ив. Тютчева, например занималась с мальчиками французским языком.
Связь обитателей Муранова с жизнью деревни проявлялась в том, что они участвовали в народных праздниках, крестили мурановских детей, лечили их. В 1905 году, по воспоминаниям Е. И. Тютчевой, ее братья прибежали на случившийся в деревне пожар раньше местных жителей, которые крепко спали, и отстояли несколько крестьянских изб.

Ддя жизни в Муранове начала XX века характерно, что усадебные досуги его обитателей тесно переплетались с их литературными занятиями. Часто упоминаются чтения   произведений   известных   авторов, например, Гоголя. Именно в Муранове вдова поэта Эрнестина Федоровна готовит к изданию первое посмертное собрание сочинений своего мужа. Летом 1903 года Екатерина Ивановна занимается переводом дедушкиных (Ф.И. Тютчева) писем « Интересно увлекательно и трудно», — пишет она.  В 1906 году Екатерина Ивановна делает запись о том, что они с писательницей А. Коваленской читали друг другу свои рассказы, причем последняя очень одобрила ее сочинения и нашла, что у внучки поэта есть все данные быть настоящей писательницей.
Молодежь часто пишет стихи, соревнуются в этом занятии. Под руководством молодого русского гувернера с университетским образованием выпускается сборник «Мурановский наблюдатель» (к сожалению, до нас не дошедший).

В праздники в Муранове иллюминировали парк, украшали разноцветными фонариками кегельбан, где играли до позднего вечера.
Владельцы имения большое внимание уделяли саду, цветам. Вспомним, что прообраз сада — Эдем Сад — как бы зримая связь между миром чувственным и духовным. Дубы, посаженные Боратынским в Муранове, простираются своими вершинами к самому небу. В разведении садов и цветников безусловно сказывается дух творчества. В этом занятии есть своя философия, выстраивается определенная картина мира, рисующаяся устроителю сада, парка.
Разбивая цветники и клумбы на территории усадьбы, С. Л. Путята тщательно заботилась об ассортименте цветущих растений и своевременной их высадке в строго определенных местах.  Цветущий   вид усадьба сохраняла до последних лет своего существования. Дневники Е. И. Тютчевой изобилуют описаниями усадьбы в весеннем благоухании и летней яркости красок: «Сирень в цвету. Скоро расцветет жасмин. Наслаждаюсь теплом и розами, которые этим летом цветут в большом количестве,— есть розовые, белые, красные и даже немного желтых».

Как правило, в «дворянских гнездах» органическим элементом усадьбы является церковь - пример синтеза архитектуры и природы Она же - признак национально-исторического начала в укладе жизни поместного дворянства.

Чрезвычайно существенным началом мурановской жизни с 1878 года становится домовая церковь Спаса Нерукотворного, построенная Иваном Тютчевым по желанию С.Л. Путяты. Все важные события жизни мурановцев были освящены церковью; разумеется, освящались все усадебные постройки. Особые службы происходили в Муранове в царские дни и именинные дни хозяев усадьбы. Тогда приезжали сюда митрополиты из Москвы и Лавры. Ежегодно служились панихиды по Федору Ивановичу Тютчеву. Семья Тютчевых и дворовые люди заказывали для церкви иконы. Дарились предметы облачения; Эрнестина Федоровна вышивала воздухи. На литургии и во время молебнов звучал хор крестьянских мальчиков, учеников школы Ивана Федоровича. Для них устраивались потом чаепития с раздачей гостинцев,
1 июня 19Ю года в этой церкви венчалась со своим мужем В.Е Пигаревым Е.И. Тютчева. Во время торжественной церемонии она радовалась тому, что «самое великое событие» в ее жизни произошло в Муранове, в их «милой церкви», которую она так любила, «с которой сроднилась за столько-столько лет», вблизи могилы «дорогого, незабвенного» отца.

Даже бегло рассмотрев жизнь мурановской усадьбы от времен Боратынского до последних предреволюционных лет, возможно сделать вывод о том, что здесь, по справедливому наблюдению Л.В. Ивановой, как и в других усадьбах, «синтезировались традиции семьи и рода, культура дворянская и крестьянская, культура города и провинции, России и Запада».

В заключении хотелось бы вспомнить записи из старых тетрадей известного искусствоведа и критика, доктора филологии Сергея Николаевича Дурылина (книга «В своем углу», 1992), в которых он описывает посещение Муранова в апреле 1926 года. В его тонкой лирико-психологической прозе содержатся удивительные прозрения о судьбах русской культуры и людей, вышедших из дворянских усадебных гнезд.
«В мурановской оранжерее цветут персики и абрикосы. Одно дерево с тонким стволом и раскидистыми ветвями, все в весеннем цвету, напоминает Сергею Николаевичу родословное древо, нарисованное опытным геральдистом. Абрикосовому дереву без коры уже 100 лет, ствол его обмазывается глиной. Сто лет! Значит, абрикос этот, еще со свежей корой на стволе, цвел при Боратынском, цвел в пушкинский период русской литературы. В золотом ее веке... цвел при Энгельгардтах, во времена Александра I и Жуковского. <...> О, какая правда, что эти абрикосы и персики <...> похожи на родословное древо. Нужно было любить, хранить и давать спокойно в прочной почве расти своему родовому древу, чтобы спокойно и нежно могли расти деревья с розовыми цветами и запахом. <...> Так выращиваются цветы культуры — созидаются храмы, собираются библиотеки, наполняются картины, галереи, охраняются парки и цветники. Все гибнет, если «древо родословия» уже ни в ком не возбуждает любви к себе».

Хочется надеяться, что мурановская родословная еще долго будет возбуждать любовь молодых поколений, навевая воспоминания о розовых лепестках цветущих персиков, о некогда столь живом и разнообразном, столь возвышенно-прекрасном усадебном мире.