Чудакова М. Почему надо учить «Евгения Онегина» наизусть?

В последние 15—20 лет в России происходит культурная катастрофа, мало кем, увы, замеченная. Что Россия могла предъявить миру в течение ста с лишним лет? Три, в сущности, вещи — нефть, газ и русскую классику. Высокий уровень поэзии и прозы XIX века никто и никогда не оспаривал. Сегодня несколько поколений русских людей потеряли с ней живую связь. Сравнительно недавний случай: три разгневанных москвички прибежали в департамент образования столицы: «Зачем вы задаете четвероклассникам (то есть — возраст 10—11 лет). — М. Ч.) учить наизусть стихи, которых они не понимают? Просыпаются среди ночи в истерике, плачут...»

Это был отрывок из стихотворения Пушкина «Осень» (который сами матери учили в свое время в школе — без истерик.). Подростки не понимали всю первую строку — не понимали, что такое «унылая», что такое «пора», а также «очей» и «очарованье». Разгневанные матери не додумали — как это у нас в заводе, — свои мысли до конца — побежали в департамент, додумав до середины. А если бы додумали до конца, то в конце у них получилось бы: «Исключите Пушкина из школьной программы!..». А с таким требованием, хочется верить, они бы все-таки в департамент не обратились. Почему же это получилось — что мы с вами — старшие поколения — словарь русской классической поэзии понимали, а они перестали его понимать?

Я сделала маленькое открытие на эту тему. Наши подростки читают в основном ПЕРЕВОДНУЮ ЛИТЕРАТУРУ. Беда тут не в содержании, не в том, что это в основном фэнтэзи или детективы, а совсем в другом.

Дело в том, что перевод — с английского, французского или какого другого — не допускает РУСИФИКАЦИИ. Читатель должен сознавать, что перед ним — английская или французская проза. Потому недопустимы диалектизмы, просторечие, слишком уж русские выражения (ну, скажем, — «Знамо дело.»), несколько устаревшие слова — то, что непременно встречается в оригинальной русской прозе... Только СЕГОДНЯШНИЙ срез языка! Так что наши подростки читают дистиллированную русскую прозу, в которой нет слов разного возраста и разных слоев языка. К тому же они гораздо меньше, чем мы, учат наизусть Пушкина и Грибоедова. И когда за семейным новогодним столом собираются три поколения семьи, то разговор родителей с бабушкой и дедушкой, где нет-нет проскочат цитаты их этих поэтов, кажутся подросткам свидетельством того, что их родичи выжили из ума. Иными словами — теряется ОБЩИЙ ДЛЯ ВСЕЙ НАЦИИ язык русской классической поэзии. А это ведь бесспорная СКРЕПА нации (а мы же так любим сегодня говорить о СКРЕПАХ).

Обратимся к «Евгению Онегину». Почему его надо учить наизусть и читать вслух? Прежде всего потому, что для нас сегодня слово «Пушкин» оторвалось о его творчества -надо бы заново сблизить его с его стихами, чтобы имя Пушкина перестало быть пустым звуком. Затем — нам надо научиться его читать вслух. В стихах XIX века некоторые ударения переносятся — и только читая стихи вслух, можно это понять и усвоить. Вот примеры с первых же страниц:

Что? Приглашены? В самом деле,
Три дома НА вечер зовут...

Большими буквами выделила ударный слог в стихотворной строке.

Имел он счАстливый талант
Без принуждения в разговоре
Коснуться до всего слегка.

И третий пример из начальных строф: «Пред ним roast-beef окровавлЕнный.» — отнюдь не «окровАвленный», что разрушило бы стихи.

Конечно, надо завести словарик, куда заносить встретившиеся непонятные слова и их объяснение. Тогда вы станете реальным ЧИТАТЕЛЕМ Пушкина.

Приведу фрагменты из последней (и одной из лучших) работы Александра Чудакова «К проблеме тотального комментария «Евгения Онегина» (2005). 

«Мы не должны обольщать себя мыслью, — пишет автор, — что наши представления совпадают с читателями времени Пушкина — даже о самых простых вещах, например, о санках в первой главе. (Напомним: «Уж поздно. В санки он садится.» — М. Ч.). Чтобы восполнить это хотя бы частично <.> разрешить ряд вопросов, в данном случае упряжно-экипажных. Чем санки, на которых Онегин едет к Талону, отличаются от деревенских? Велики ли? Где на них обычно ездили? Открытые они или закрытые? Сколько лошадей? Какова запряжка? Русская? Немецкая (без дуги)? С постромкам или оглоблями? Какое место эти санки занимают в экипажной иерархии? Почему на бал Онегин едет уже «в ямской карете»? <.>

Необходим скрупулезный учет, прослеживание того, как рождаются и накапливаются те художественнофилософские и речевые смыслы, которые обеспечили уникальный статус «Евгения Онегина» в истории русского языка, литературы и русской культуры в целом.

Разумеется, исчерпывающий комментарий (если он возможен) может быть выполнен лишь коллективным иждивением лингвистов, историков, географов, флористов, астрономов, архитекторов, специалистов по истории театра и конной запряжки, гастрономии и винам, костюмам и истории оружия, дуэли и фарфора, истории экономических учений и балета, экспертов по российскому землеустроению и кредитно-банковской системе, по коврам, обоям, мебели, гаданьям и отечественной системе воспитания и образования, экспертов по коневожству и истории шахмат».

Завершить фрагмент из обширной и содержательной статьи Александра Чудакова я хотела бы словами Иосифа Бродского, сохраненными для нас Анной Ахматовой: «Главное — это величие замысла!».