В.С. Бозырев. Михайловское. Пушкин в Михайловском


Взрослым Пушкин впервые побывал в Михайловском летом 1817 года. Его родители собирались провести это лето, по обыкновению, в своем псковском имении, и поэт, только что окончив Лицей и получив отпуск «для приведения в порядок домашних дел», отправился туда вместе с ними 9 июля. В его дневниках сохранилась запись о первом приезде в Михайловское: «Вышед из Лицея, я тотчас почти уехал в псковскую деревню моей матери. Помню, как обрадовался сельской жизни, русской бане, клубнике и проч. . .» Юный поэт был очарован здешней природой. Он проводил много времени не только в Михайловском, но и в доме своих новых знакомых Осиповых-Вульф, гостил у двоюродного деда Петра Абрамовича Ганнибала в Петровском. Пушкин прожил в деревне полтора месяца и в стихотворении «Простите, верные дубравы!», написанном перед отъездом, тепло говорил о проведенных здесь днях.

Вторично поэт приехал в Михайловское летом 1819 года. В тот период он создал здесь знаменитое антикрепостническое стихотворение «Деревня». Начало его - светлое, приподнятое описание здешнего пейзажа, радость встречи с родными местами:

Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.

Однако красота здешней природы не заслоняет от поэта, тогда уже автора известной оды «Вольность» и стихотворения «К Чаадаеву», гнетущей картины крепостнического произвола. С гневом говорит он о нем во второй части стихотворения:

... Здесь барство дикое, без чувства, без закона,
Присвоило себе насильственной лозой
И труд, и собственность, и время земледельца.
Склонясь на чуждый плуг, покорствуя бичам,
Здесь рабство тощее влачится по браздам
Неумолимого владельца.
Здесь тягостный ярем до гроба все влекут...

Пушкин не случайно многократно повторяет слово «здесь», ибо теперь он сам увидел в псковской деревне бесчеловечность крепостного права.
Через месяц, 11 августа 1819 года, поэт уехал из Михайловского, написав накануне отъезда проникнутое любовью к нему стихотворение «Домовому».
Пушкин словно предчувствовал, что расстается с «поместьем мирным» на долгое время. Не прошло и года, как юный поэт был сослан на Юг за то, что, по утверждению императора Александра I, «наводнил всю Россию возмутительными стихами». Южная ссылка разлучила Пушкина с Михайловским на пять лет. И вот 9 августа 1824 года он снова вернулся в родное гнездо:

А я от милых южных дам,
От жирных устриц черноморских,
От оперы, от темных лож
И, слава богу, от вельмож

Уехал в тень лесов Тригорских,
В далекий северный уезд;
И был печален мой приезд.

(«Путешествие Онегина», из ранних редакций)


Это была новая ссылка опального Пушкина. Царское правительство, определив ее местом Михайловское, надеялось, что там, в глухой северной деревне, свободолюбивый поэт будет сломлен морально, а его вольнолюбивая муза наконец умолкнет.
Оторванный от друзей, от общества, отданный под унизительный надзор местных полицейских и духовных властей, поэт чувствовал себя вначале как в тюрьме. Свою жизнь в Михайловском он называет «нелепым существованием». Даже красота здешней природы, которую он любил и которой восторгался в первые приезды сюда, теперь в какой-то мере померкла для него. Но прошло несколько месяцев, и Пушкин снова всей душой ощущает ее очарование, а вынужденное одиночество дает ему возможность отдаться поэтическому творчеству. Он еще более сблизился и подружился с Осиповыми-Вульф из Тригорского, которое стало для него вторым домом. В первой половине ноября 1824 года из Михайловского уехали брат поэта Лев Сергеевич и сестра Ольга Сергеевна, а через некоторое время и родители.
Пушкину предстояло провести здесь многие месяцы Михайловского изгнания. Впрочем, поэт не думал, что его пребывание в Михайловском будет длительным. Он всерьез намеревался бежать за границу и несколько месяцев не оставлял попыток уехать туда под предлогом лечения аневризма. Но его планы остались неосуществленными. В ожидании освобождения из ссылки, несмотря на частые приступы хандры и тоски, рождаемые неопределенностью положения, опальный поэт много и вдохновенно работал. По его собственному признанию (в «Евгении Онегине»), он «бредит» рифмами и «рифмами томим».
В Михайловском, по выражению поэта, «в строгом уединении, вдали охлаждающего света» он пристально приглядывался к окружающей действительности. Здесь он полюбил северную природу. Все это придало ему новые творческие силы.

Друзья радовались его успехам. К. Ф. Рылеев писал в Михайловское: «Ты идешь шагами великана и радуешь истинно русские сердца». В период ссылки Пушкин со всей тщательностью и требовательностью к себе подготовил книгу «Стихотворения Александра Пушкина», которая разошлась с невиданной для того времени быстротой. И. И. Пущин, посетивший Пушкина в Михайловском, рассказывал ему, как он популярен; говорил, что «читающая публика благодарит его за всякий литературный подарок, что стихи его приобрели народность во всей России».
Выдающимся «литературным подарком» и «в высшей степени народным произведением», по словам В. Г. Белинского, явился гениальный роман в стихах «Евгений Онегин», центральные главы которого, с конца третьей до начала седьмой, поэт писал в Михайловском. Здесь же Пушкин, по его словам, «в два утра» создал сатирическую поэму «Граф Нулин». Сюжет ее основан на происшествии, случившемся в соседнем с Михайловским уездном городке Новоржеве.
Любопытные сопоставления Пушкина «деревенского» и «столичного» сделала А. П. Керн: «С Пушкиным я опять увиделась в Петербурге, в доме его родителей, где я бывала почти всякий день и куда он приехал из своей ссылки в 1827 году, прожив в Москве несколько месяцев. Он был тогда весел, но чего-то ему недоставало. Он как будто не был так доволен собою и другими, как в Тригорском и Михайловском ... Там, в тиши уединения, созрела его поэзия, сосредоточились мысли, душа окрепла и осмыслилась».
Брат поэта, Лев Сергеевич, также отмечал, что в Михайловской ссылке «... талант его ... окрепнул и, если можно так выразиться, освоеобразился. С этого времени все его сочинения получили печать зрелости».
«Нового» Пушкина с возмужавшим в Михайловской ссылке талантом увидели после его освобождения П. А. Вяземский, В. А. Жуковский, А. А. Дельвиг, А. И. Тургенев и другие близкие знакомые и друзья великого поэта, внимательно следившие за его творчеством. А сам поэт писал Н. Н. Раевскому-сыну из Михайловского в июле 1825 года: «Чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития, я могу творить».
Оторванный от общества, запертый в «глуши лесов сосновых», поэт не утратил в годы ссылки связи с друзьями. Еще с лицейской поры у него было развито чувство дружбы и товарищества. Он остался верен ему до конца своей жизни.
В Михайловском Пушкину пришлось одному, в разлуке с друзьями, встречать традиционную лицейскую годовщину. Посвященное этой дате стихотворение «19 октября» проникнуто глубокой грустью:

Печален я: со мною друга нет,
С кем долгую запил бы я разлуку,
Кому бы мог пожать от сердца руку
И пожелать веселых много лет.

Первым, кому поэт «пожал от сердца руку», был самый преданный и благородный из его друзей, близкий ему еще с лицейских лет, - И. И. Пущин.
11 января 1825 года, рано поутру, Пущин подъехал к парадному крыльцу Михайловского дома. Впоследствии в своих воспоминаниях он так писал об этом эпизоде:
«Кони несут среди сугробов ... Скачем опять в гору извилистой тропой; вдруг крутой поворот, и как будто неожиданно вломились с маху в притворенные ворота, при громе колокольчика. Не было силы остановить лошадей у крыльца, протащили мимо и засели в снегу нерасчищенного двора . . .
Я оглядываюсь; вижу на крыльце Пушкина, босиком, в одной рубашке, с поднятыми вверх руками. Не нужно говорить, что тогда во мне происходило. Выскакиваю из саней, беру его в охапку и тащу в комнату. На дворе страшный холод, но в иные минуты человек не простужается. Смотрим друг на друга, целуемся, молчим. Он забыл, что надобно прикрыть наготу, я не думал об заиндевевшей шубе и шапке. Было около восьми часов утра . . . Прибежавшая старуха застала нас в объятиях друг друга в том самом виде, как мы попали в дом: один - почти голый, другой - весь забросанный снегом. Наконец, пробила слеза . . . мы очнулись. Совестно стало перед этою женщиной, впрочем, она все поняла. Не знаю, за кого приняла меня, только, ничего не спрашивая, бросилась обнимать. Я тотчас догадался, что это добрая его няня, столько раз им воспетая, - чуть не задушил ее в объятиях.
Вообще Пушкин показался мне несколько серьезнее прежнего, сохраняя, однако ж, ту же веселость . . . Он, как дитя, был рад нашему свиданию, несколько раз повторял, что ему еще не верится, что мы вместе. Прежняя его живость во всем проявлялась, в каждом слове, в каждом воспоминании: им не было конца в неумолкаемой нашей болтовне. Наружно он мало переменился, оброс только бакенбардами. Он ... сказал, что несколько примирился в эти четыре месяца с новым своим бытом, вначале очень для него тягостным; что тут, хотя невольно, он все-таки отдыхает от прежнего шума и волнения; с музой живет в ладу и трудится охотно и усердно... Среди всего этого много было шуток, анекдотов, хохоту, от полноты сердечной».

Пущин погостил в Михайловском только день и ночь, а под утро 12 января уехал. Эта встреча близких друзей оказалась последней: в декабре того же, 1825 года Пущин был арестован за участие в Декабрьском восстании, а затем отправлен на каторгу в Сибирь. Несколькими месяцами позже поэт с волнением вспоминал отрадные минуты встречи с другом в стихотворении «19 октября»:

.. .Поэта дом опальный,
О Пущин мой, ты первый посетил;
Ты усладил изгнанья день печальный,
Ты в день его Лицея превратил.

Глубокая дружба связывала Пушкина и с другим лицейским товарищем - А. А. Дельвигом. Чуть ли не с первых дней ссылки поэт ждал его в гости. Наконец, в апреле 1825 года Дельвиг из Витебска приехал в Михайловское. Три дня, которые он провел у поэта, прошли за чтением и обсуждением законченных сцен «Бориса Годунова», новых пушкинских стихов, за подготовкой их к изданию, за разговорами, в поездках в Тригорское. Вместе друзья написали шутливую эпитафию «Ох, тетенька! ох, Анна Львовна».
Свиделся Пушкин во время ссылки и с третьим лицейским однокашником - князем А. М. Горчаковым, который в конце августа 1825 года приехал к своему дяде Пещурову (тому самому, которому был поручен надзор за ссыльным поэтом) в его имение Лямоново (в 60 километрах от Михайловского). «Горчаков доставит тебе мое письмо, - писал поэт Вяземскому. - Мы встретились и расстались довольно холодно - по крайней мере с моей стороны».

Хотя Пушкин и Горчаков духовно были далеки друг от друга, но их встреча в ссылке, по признанию поэта, «живо напомнила Лицей». На протяжении почти всего срока Михайловской ссылки Пушкин стремился любыми способами вырваться на свободу. Однако его настойчивые и продолжительные обращения к друзьям похлопотать перед властями об изменении его судьбы реальных результатов не давали. В письме от 7 марта 1826 года Жуковскому Пушкин кратко изложил историю своей опалы, обещая, что впредь «не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости». Любопытно, что, давая это обещание сохранять лояльность по отношению к правительству, Пушкин писал в том же письме: «Каков бы ни был мой образ мыслей, политический и религиозный, я храню его про самого себя...» В главном - в своих вольнолюбивых убеждениях - он оставался непреклонным. По совету друзей Пушкин обратился к Николаю I с прошением, в котором, обещая не противоречить своими мнениями «общепринятому порядку», просил императора для постоянного лечения аневризма «позволения ехать для сего или в Москву, или в Петербург, или в чужие кран». К письму было приложено медицинское свидетельство из Псковской врачебной управы о болезни Пушкина и его подписка «впредь ни к каким тайным обществам, под каким бы они именем ни существовали, не принадлежать».

Не имея прямых улик о противоправительственной деятельности Пушкина, но ничуть не веря в его лояльность по отношению к себе, царь решил разыграть с ним спектакль: вызвать в Москву, где окончательно решить его судьбу.
В сентябре 1826 года доставленному из Михайловского в Москву Пушкину царь «милостиво» объявил об освобождении из ссылки и о том, что отныне он будет личным цензором поэта. Но ни личное вмешательство царя в творчество поэта, ни постоянная мучительная опека шефа жандармов Бенкендорфа не сломили его вольнолюбивых убеждений. О верности идеалам декабризма Пушкин иносказательно заявил в стихотворении «Арион», написанном вскоре после освобождения из ссылки:

… На берег выброшен грозою,
Я гимны прежние пою...

О роли Пушкина в общественной жизни России в пору мрачной николаевской реакции, наступившей после разгрома восстания декабристов, Герцен писал: «только звонкая и широкая песнь Пушкина раздавалась в долинах рабства и мучений; эта песнь продолжала эпоху прошлую, полнила своими мужественными звуками настоящее и посылала свой голос в далекое будущее».
Через два месяца после освобождения из ссылки поэт снова приехал в Михайловское, чтобы привести в порядок рукописи, библиотеку. Вернувшись в Москву, Пушкин пробыл там до весны 1827 года, а потом отправился в Петербург. Из столицы он намеревался ехать, как писал брату, «или в чужие край, т. е. в Европу, или восвояси, т. е. во Псков . ..». За границу Пушкин не поехал, а как сообщил Дельвигу, «убежал в деревню, почуя рифмы». Оттуда поэт писал своему другу: «Я в деревне и надеюсь много писать ... вдохновенья еще нет, покамест принялся я за прозу».

Большую часть более чем двухмесячного пребывания в деревне Пушкин посвятил работе над историческим романом «Арап Петра Великого» - своим первым опытом в прозе. Тогда же он написал стихотворение «Поэт» и еще несколько стихотворений, начал седьмую главу «Евгения Онегина».
После освобождения из ссылки Пушкин не получил желанной свободы. Его постоянно преследовал своей «опекой» Бенкендорф, много мучений приносила бесцеремонность цензора-царя, без одобрения которого поэт не имел права печатать свои произведения. В тяжелой атмосфере светского Петербурга ему не было «отрады», он все чаще и чаще мысленно искал ее в родной деревне, в близости к народу, в полюбившейся навсегда природе.

В мае 1835 года Пушкин снова приехал в Михайловское. По воспоминаниям М. И. Осиповой, он выглядел скучным, утомленным: «Господи, говорит, как у вас тут хорошо! А там-то, там-то, в Петербурге, какая тоска зачастую душит меня! . .»
Эта встреча, хотя и короткая, с родным уголком, с тригорскими друзьями, вероятно, усилила желание поэта переселиться в деревню из ненавистного Петербурга и укрепила его решимость добиваться отставки. Через две недели после возвращения из Михайловского Пушкин написал письмо Бенкендорфу, в котором просил у царя разрешения поселиться в деревне.
Но, по горькому выражению Пушкина, «плюнуть на Петербург да удрать в деревню» не удалось. Пушкину предложили лишь отпуск на четыре месяца, и он воспользовался этим.

7 сентября 1835 года поэт выехал из Петербурга в Михайловское. Тогда, судя по его письмам, в деревне была благодатная пора: стояли ясные, теплые дни красочной деревенской осени. А осенью Пушкин всегда ощущал прилив творческих сил и поэтического вдохновения. Но эта осень была исключением: работа, которой так долго собирался он заняться в спокойной обстановке, вдали от петербургской сутолоки, не ладилась с самого начала.
Уже в первом письме, через несколько дней после приезда в Михайловское, Пушкин сообщал Наталье Николаевне, что «писать не начинал» и не знает, когда начнет.
Причину этой непонятной на первый взгляд творческой апатии Пушкин назвал сам в письме Плетневу: «Для вдохновения нужно сердечное спокойствие, а я совсем не спокоен». И в деревне поэту не удалось избавиться от мучительных раздумий. «А о чем я думаю? - писал он жене из деревни. - Вот о чем: чем нам жить будет? Отец не оставит мне имения; он его уже вполовину промотал; ваше имение на волоске от погибели. Царь не позволяет мне ни записаться в помещики, ни в журналисты. Писать книги для денег, видит бог, не могу. У нас ни гроша верного дохода ...» и все же Пушкин продолжал работать над «Сценами из рыцарских времен», «Египетскими ночами», вел переписку с друзьями, много читал. В этот приезд он создал проникнутое любовью к родному уголку стихотворение «Вновь я посетил». В последний раз Пушкин побывал в Михайловском в апреле 1836 года. Никогда еще поездка сюда не была для него столь печальной: он вез гроб с телом матери для захоронения в Свято-горском монастыре. О нескольких днях, которые он провел здесь, почти ничего не известно.

Михайловское являлось для Пушкина безмерно дорогой частицей родного отечества, великим сыном которого он стал. Здесь он увидел народную жизнь, сельский быт, захватывающую красоту русской природы.