Галимова Е.Ш. Мотив праведности труда в прозе Ф. Абрамова

Аннотация. Статья посвящена осмыслению роли мотива труда в творчестве Фёдора Абрамова. Для героев писателя труд - это не только обязанность, необходимость, но и радость, без него невозможно ощущение полноты жизни.
Ключевые слова: Фёдор Абрамов, мотив труда, этика и эстетика крестьянской жизни.

Abstract. The article is devoted to understanding the role of the motive of labor in the work of Fedor Abramov. For the writer’s heroes, work is not only a duty, a necessity, but also a joy; without it, a feeling of a full life is impossible.
Keywords: Fedor Abramov, motive of labor, ethics and aesthetics of peasant life.

Статьи и книги, посвящённые теме труда или образам людей труда в творчестве того или иного писателя, в советском литературоведении получали, в силу их заведомой идеологизированности, зелёный свет. Их охотно печатали, но, по правде сказать, редко читали. Сегодня, когда человек трудящийся стараниями галлюцинирующего повествователя почти совсем вытеснен со страниц современных книг человеком играющим, а в общественном сознании кардинальным образом изменились идеология труда, его цель и смысл1, в постмодернистском литературоведческом дискурсе исследованию темы труда нет места, поскольку нет предмета исследования.

Между тем в творчестве русских писателей-традиционалистов, прежде всего — в прозе Фёдора Абрамова, Валентина Распутина и Василия Белова, содержится столь глубокое художественное постижение сути труда, его философии, этики и эстетики, что представляется преждевременным считать эту суть окончательно осмысленной.
Как и все другие явления жизни, труд в творчестве этих писателей изображается с народных позиций, включаясь в систему традиционных ценностей. Это справедливо и в отношении произведений Фёдора Абрамова, герои которого осознают себя не столько участниками социалистического строительства новой деревни, сколько продолжателями дела вечных тружеников на земле, завещанного им предшествующими поколениями обживавших Русский Север крестьян, которые «ни зимой, ни летом не расставаясь с топором, вырубали, выжигали леса, делали расчистки, заводили скудные, песчаные да каменистые пашни»2.

При этом у Абрамова, даже по сравнению с другими «деревенщиками», во многом близкими ему по духу и по взглядам, ценность труда подчёркивается особо, по сути — абсолютизируется. В слове в день своего шестидесятилетия, само название которого («Работа — самое большое счастье») говорит о приоритете труда в системе его жизненных ценностей, писатель, размышляя о русской деревне как основе национальной жизни, так характеризует сущность патриархального крестьянина: «...это тот человек, который жил по законам совести, по самым высшим неписаным законам, к которым на протяжении всей своей истории стремится человечество. Это человек. который руководствовался одной-единственной заповедью: жить без работы, не работать — это великий, самый великий грех»3.

Работа — главное содержание жизни абрамовских героев. И это чаще всего не просто работа, а труд до изнеможения, труд на пределе человеческих сил (а иной раз — и за пределами), когда «с осени до весны на лесозаготовках, потом сплав, потом страда — по неделям преешь на дальних сенокосах, — потом снова лес. И так из года в год»4. От такой работы, «не разгибаясь от зари до зари», растрескавшиеся красные руки, похожие на сучья, у молодой красавицы-телятницы Марии («Золотые руки»); мозоль во всё правое плечо у Пелагеи Амосовой, которая за «восемнадцать лет и одного дня не отдыхала»; свою пекарню она называет каторгой, жерновом каменным на шее. Безотказно, «как лошадь, как машина», работал в колхозе Павел Амосов. «И заболел он тоже на колхозной работе. С молотилки домой на санях привезли»5. Евгения, невестка Василисы Милентьевны, «с багром в руках. тринадцать раз прошла всю реку от вершины до устья»6. Читателю впору воскликнуть вместе с этой абрамовской героиней: «Неужто человек только затем и родится, чтобы с утра до вечера чертоломить?»7. Казалось бы, какая может быть радость от такого труда, едва ли не рабского, вынужденного, действительно каторжного?

В некоторых размышлениях о творчестве Фёдора Абрамова, особенно в трактовках зарубежных литературоведов и в откликах, появившихся в России в последние десятилетия, после изменения государственного устройства нашей страны, подчёркивается именно такой — подневольный, рабский характер труда героев писателя, при этом сами герои изображаются прежде всего как бесправные жертвы государственной системы8. Так, А. Немзер, утверждая, что в романе «Дом» показано, как «работа — после исчезновения скреп страха и голода — стала для большинства дурацкой обузой»9, по сути дела, только этими причинами — страхом и голодом, с помощью которых извечно управляли рабами, объясняет трудовой подвиг пекашинцев во время войны и в послевоенные годы.

Но герои Абрамова, несмотря на суровые условия их жизни, на зависимость от государства, не рабы, никогда рабами себя не ощущали и психология их совсем не рабская. В романе «Дом», действие которого происходит в благополучные семидесятые, вспоминая, что пришлось пережить в войну и после войны, в «страшные времена, когда ребята всю зиму, сбившись в кучу, отсиживались на печи», Лиза Пряслина размышляет о том, что, как это ни удивительно на первый взгляд, «никогда у них, у Пряслиных, не было столько счастья и радости, как в те далёкие незабываемые дни». И не только она так вспоминает это время. «А старухи, вдовы солдатские, бедолаги старые, из которых ещё и поныне выходит война? Уж их- то, кажись, от одного поворота головы назад должно бросать в дрожь и немочь. Тундру сами и дети годами ели, похоронки получали, налоги и займы платили, работали от зари до зари, раздетые, разутые. А ну-ко, прислушайся к ним, когда соберутся вместе? О чём толкуют? О чём чаще всего вспоминают? А о том, как жили да робили в войну и после войны. Вспоминали, охали, обливались горючей слезой, но и дивились. Дивились себе, своим силам, дивились той праведной и святой жизни, которой они тогда жили. <...> И недаром. когда собравшиеся у неё старухи по привычке завели разговор о войне, старая Павла со вздохом сказала: “Да ведь тогда не люди — праведники святые на земле-то жили”»10.

Герои Фёдора Абрамова, как и их создатель, любят работать. Об этом прямо заявляет «ветошная голубоглазая старушонка» Настасья Степановна из вошедшей в «Траву-мураву» миниатюры «Во крестьянстве выросла», которая совсем не нуждой, не необходимостью объясняет своё решение не уезжать из своего дома к зовущим её детям, не отказываться от коровушки, с которой ей «жить весело». «Робить хочу», — говорит она. И далее: «.я люблю работать»11. Героиня другой миниатюры старая Пахомовна просит поставить ей на могилу вместо памятника плуг («Памятник»).

Та же Пелагея в конечном итоге приходит к осмыслению невозможности ощущать полноту жизни без казавшегося непосильным грузом труда: «Всю жизнь думала: каторга, жёрнов каменный на шее — вот что такое эта пекарня. А оказывается, без этой каторги да без жёрнова ей и дышать нечем»12. Раззадорившись на сенокосе, Михаил Пряслин, которого никто не подгоняет, не понуждает, более того — никто не видит (он работает на дальнем сенокосе один), не найдя, «с кем бы помериться силёнкой, кого бы на соревнование вызвать», самозабвенно соревнуется с солнцем: «Ну и жали, ну и робили! Солнце калит, жарит двадцать один час без передыху — и он: три-четыре часа вздремнёт, а всё остальное время — коса, грабли, вилы»13. О крестьянке Аграфене Артемьевне из повести «Мамониха», обкашивавшей траву вокруг дома, повествователь говорит: «Она вся была в работе. И как для истинно набожного человека во время молитвы ничего не существует вокруг, так не существовало сейчас ничего на земле и для неё»14.

Для них работа — не принудительная трудповинность, а главное содержание жизни, способ осуществления полноты своего существования в мире. «Работа» и «жизнь» для абрамовских братьев и сестёр — синонимы. «Дай ты мне что-нибудь поделать. Я ведь жить хочу», — просит Пелагею старая мать за три дня до смерти15.

Если работа в народном сознании равнозначна, равновелика жизни во всей её полноте и необозримости, то, разумеется, нельзя сводить её бытийный смысл только к производству материального продукта, к утилитарной, практической пользе. Но и умалять эту практическую цель труда — обеспечить существование человека, семьи, общества — нельзя: она всегда была главной. Эта самая основная, самая очевидная аксиома народной жизни: чтобы выжить, необходимо работать, — никогда не подвергалась сомнению. Апостольское слово: «.яко аще кто не хощет делати, ниже да яст» («.если кто не хочет трудиться, тот и не ешь») (2 Фес. 3. 10) — созвучно русской народной мудрости: «Есть работа, есть хлеб»16, «Труд кормит и одевает», «Бог труды любит»17. Или, как говорит одна из рассказчиц в «Траве- мураве», «работа всё родит»18.

Однако эта самая очевидная польза труда — стяжание его продуктов, результатов в натуральном или денежном воплощении — далеко не единственное, что обеспечивает ему такую высокую оценку народа. В национальном сознании и в творчестве писателей, запечатлевающих его, труд — абсолютная ценность («человек рождён на труд»19), при этом смысл его не одномерен; труд приносит как земные, материальные плоды, так и неосязаемые, духовные.
Так, работа помогает героям произведений Абрамова обрести душевное равновесие, утишить бурю страстей, прийти в себя. Степан Андреянович Ставров, чтобы успокоиться, всегда принимается плотничать: «и горе, и радость топором вырубает»20. У Михаила Пряслина на сенокосе с потом выходят «все нервы и пси- хи»21. Измученный мыслями о причинах неурядиц, не в силах найти ответы на вопросы, «почему поля запущены, почему покосы задичали», он лечится трудом: просветляется душа, умиротворяется, забываются тягостные раздумья: «всё вымело, всё вычистило работой»22.

Умиротворение, которое испытывает хорошо потрудившийся человек, отражается и на его внешности. Повествователь в «Деревянных конях», глядя на Василису Милентьевну, вернувшуюся из леса «с двумя большими берестяными коробками на руках, полнёхонькими грибов», замечает, «сколько благостного удовлетворения и тихого счастья было в её голубых, слегка прикрытых глазах. Счастья старого человека, хорошо, всласть потрудившегося и снова и снова доказавшего и себе, и людям, что он ещё не зря на свете живёт». И вспоминает свою покойную мать, «у которой, бывало, вот так же довольно светились и сияли глаза, когда она, до упаду наработавшись в поле или на покосе, поздно вечером возвращалась домой»23. Алька Амосова, думая о Пелагее, размышляет: «А была ли счастлива мать? Какие радости она видела в своей жизни? Неужели же испечь хороший хлеб — это и есть самая большая человеческая радость? А у матери, как запомнила Алька, не было другой радости. И только в те дни добрела и улыбалась (хоть и на ногах стоять не могла), когда хлеб удавался»24.

Труд — и процесс, и результаты его — удовлетворяет и эстетические потребности крестьянина. Красота и поэзия труда в единстве с его пользой открываются Лизе Пряс- линой, для которой «самой большой красой на земле» становится «голый выкошенный луг, с которого убрано сено»25. Говоря о Пелагее Амосовой, А.Рубашкин отмечает, «как она умела красиво трудиться»26. Крестьянская утварь — «и старый заржавленный серп с отполированным до блеска цевьём, и мягкая, будто медвяная чашка, выточенная из крепкого берёзового свала», которые рассматривает герой-рассказчик в «Деревянных конях» — всё раскрывает ему «особый мир красоты. Красоты по-русски неброской, сделанной топором и ножом»27.

Характер отношения к труду любимых героев Фёдора Абрамова определяется неустанной потребностью в работе, восприятием её не как тяжкой необходимости, постылого бремени, а, напротив, как радостной возможности творческой самореализации и служения людям. Они испытывают своего рода душевный голод, ненасытимую жажду труда. Михаил, целый день косивший без перерыва («Курил на ходу. Костра не разводил, чайника не грел — бутылку молока стоя выпил»), к вечеру «всё равно вдосталь не наработался. Когда солнце село и вокруг стала разливаться вечерняя синь, такая досада взяла, что хоть плачь»28. Он вспоминает, что Степан Андреянович, «когда смолоду... страдо- вал», однажды «неделю не разжигал огня»: «жалко было тратить время на приготовление горячей пищи»29. А их односельчанин Ефрем, когда строил свой дом, так уставал за день, что вечером не было сил на крыльцо подняться: «Ползком вползал в избу. И всё равно — не наробился, всё равно, сказывают, каждый раз со слезами на глазах пенял Богу: “Господи, зачем ты темень-то эту на земле развёл? Пошто людям-то досыта наробиться не дашь?”»30.

О том, как всеобъемлюще значение труда в художественном мире Фёдора Абрамова, точно и ёмко сказал Г.А.Цветов: «В шкале нравственных ценностей труд для Ф.Абрамова занимает первейшее место. <.> Не случайно и лучшие герои миниатюр Ф.Абрамова, как и “братья и сёстры“ из тетралогии, повестей и рассказов, трудом искупают вину, трудом самоутверждаются на земле, в труде видят цель своей жизни, труду на благо соотечественников отдают все силы.»31.

И в размышлениях писателя, и в интуитивных прозрениях его героев, и в наблюдениях литературоведов и критиков явственно ощутима убеждённость в том, что у труда есть, помимо всех частных, «прикладных», ещё и высшее, самое главное предназначение. Напомним, что необходимость трудиться Ф.А.Абрамов называл заповедью, а неисполнение этой заповеди — самым большим грехом, то есть включал труд в число христианских добродетелей. Но так ли это? Добродетелен ли труд в этом высшем — духовном смысле? Ведёт ли он человека по душеспасительному пути? Г.А.Цветов писал о том, что святость труда для Абрамова и его героев бесспорна и «освящена веками национальной истории»32. Но, возможно, это справедливо лишь в отношении народной этики, которая может не всегда и не во всём совпадать с христианским вероучением?

Святитель Филарет, митрополит Московский и Коломенский, в «Беседе о трудолюбии», напоминая слова святого апостола Павла из Второго послания к коринфянам: «Во всем представляющее себе якоже Божия слуги, в терпении мнозе, в скорбех, в бедах, в теснотах, в ранах, в темницах, в нестроениих, в трудех», называет труд одним из «более неизбежных и более удобоносимых» «бремен», необходимых человеку. Святитель размышляет о том, что сам по себе труд как действие не является ни добродетелью, ни пороком. Он может и вредить душе человека, и быть спасительным, всё зависит от характера труда, а главное — от отношения к нему. «Труд поневоле много ли лучше, нежели труд вола, несущего ярмо и влекущего плуг? И не сугубо ли тяжек, во-первых, собственною тягостию труда, во-вторых, тягостным чувством неволи?» — вопрошает он. Но даже и такой, подневольный, принудительный труд может стать менее тягостным и полезным для души, если человек сумеет изменить отношение к нему, «заменив подавляющее чувство неволи удобоносимым бременем нравственной необходимости, разумно сознаваемой»33. Такой же нравственной корректировки, ценностной переориентации требует, по мысли святителя Филарета, и труд по страсти (чаще всего — из корыстолюбия), и труд из честолюбия.

«Беседа о трудолюбии» раскрывает учение о труде, каким оно содержится «в источнике христианского любомудрия». Приведя слова из Книги Бытия: «Взя Господь Бог человека, егоже созда, и введе его в рай сладости, делати его и хранити»(Быт. II. 15), митрополит Филарет задаётся вопросом о том, зачем же было «райскому человеку назначено делати», коль скоро «рай не имел нужды в усиленном возделывании»? И находит ответ в «изречении премудрого», которое приводит Иоанн Златоуст: «Мнозей бо злобе научила праздность». Опасность безделья именно в этом.

Характерно, что в сознании русского народа целительное свойство труда как способа уберечь душу от разъедающего, развращающего влияния праздности было так очевидно и бесспорно, что это закрепилось в языке: словари в качестве антонима слова «труд» приводят не «отдых», как можно было бы ожидать, а «лень» (а антоним глагола «трудиться» — «лениться»).

Ядром размышлений святителя Филарета о значении труда стали слова Иоанна Златоуста о том, что после изгнания из рая труд стал для каждого человека и для всего человечества не только наказанием Божиим, но и поучением к смирению, «которое должно вести к умилостивлению Судии Бога». Это исправительное средство, которое предписывается христианством человеку «уже не столько в качестве наказания, сколько в виде служения Богу». И «служение благу ближнего», напоминает святитель, «есть действительное служение Христу»34.

Преподобный Иосиф Волоцкий в созданном им в конце XV века уставе обители Успения Пресвятой Богородицы на Волоке (Иосифо- Волоколамский монастырь) «приводит весьма выразительное обоснование спасительности труда на примере своеобразной интерпретации библейской истории об изгнании прародителей из рая: “Якоже изгнан бысть Адам празден, хотяаше диавол праздности ради во ин грех устремити его, рекше в отчаяние, к себе хотя его привлещи. Человеколюбивый же владыка, проувидев диавольское злокозьнство, дасть Адаму дело, глаголя: Делай землю, от нея же взят еси; яко да попечение имея Адам о деле, дивольского злохитрьства отметается”. <.> Думается, — пишет И.Е.Дронов, — такой необычный взгляд Иосифа на последствия грехопадения связан с той высокой оценкой физического, и в особенности земледельческого, труда, которая с исключительной силой прозвучала в произведениях русской церковно-учительной литературы XVI века»35.

Отметим, что в памятниках русской письменности XVI—XVII веков — Домострое и сочинениях митрополита Даниила — говорится о трудолюбии и как о христианской добродетели, и как о способе в земной жизни уподобиться Христу: «И Господь убо въ плотстемъ смотрении, якоже рече Великий Василий, по первому возрасту родителем повинуяся, и всяк трудъ телесне кротко, с ними ношаше»36.

Если в знаменитом трактате начала ХШвека папы римского Иннокентия III «О презрении к миру» (известном на Руси с XVII столетия под названием «Тропник») труд оценивается как наказание человеку за первородный грех, то в России уже примерно с XV века физический труд перестаёт восприниматься только как наказание и неизбежное зло, а становится средством спасения37.

Это помнили и в это верили герои Абрамова, трудившиеся самозабвенно и жертвенно. Им внушали, что Бога нет, разрушив храмы и запретив молиться. Но им оставался труд. «Пущай вместо молитв наша работа будет, — говорят старые крестьянки, ломившие всю войну и не менее трудные послевоенные годы. — Как думаешь, примет Бог-то заместо молитв нашу работу?»38.

Так относился к труду и сам Фёдор Абрамов, объяснивший своё кредо ясно и просто: «Чему я поклоняюсь? Что я исповедую? Какая моя вера? Что больше я ценю в своей жизни? И от чего получал радости больше всего? Работа! Работа! <.> Вы спросите, а любовь? Я и на это отвечу. Работа — это, вероятно, самая высокая любовь, любовь к своей семье, любовь к своему дому, любовь к Родине, любовь к народу»39.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Так, популярный среди пользователей Интернета справочник утверждает, что «трудолюбие не является безусловной добродетелью», что «сама по себе трудовая деятельность является страданием», а «процветающее, технологически развитое общество способно обеспечивать базовые потребности своих членов, не требуя от них больших затрат труда». http://medi- aknowledge.ru /cf179148c9450a0d.html
2 АБРАМОВ Ф. А. Братья и сёстры // Абрамов Ф.А. Братья и сёстры: Роман в 4 кн. Кн. 1—2. — Л.: Художественная литература, 1984. — С. 7.
3 АБРАМОВ Ф. А. Работа — самое большое счастье: Слово в день шестидесятилетия // Абрамов Ф.А. Чем живём-кормимся: Очерки; Статьи; Воспоминания; Литературные портреты; Заметки; Размышления; Беседы; Интервью; Выступления. — Л.: Советский писатель, 1986. — С. 175—176.
4 АБРАМОВ Ф. А. Две зимы и три лета // Абрамов Ф.А. Братья и сёстры: Роман в 4 кн. Кн. 1—2. — Л.: Художественная литература, 1984. — С. 245.
5 АБРАМОВ Ф. А. Пелагея // Абрамов Ф.А. Повести и рассказы. — Архангельск: Северо-Западное книжное издательство, 1985. — С. 86—87.
6 АБРАМОВ Ф. А. Деревянные кони // Абрамов Ф.А. Повести и рассказы. — С. 23.
7 Там же. — С. 32.
8 Надежда Ажгихина отмечает, что в откликах на первый роман тетралогии Ф.А.Аб
рамова «критики Запада ясно увидели аналогии между жизнью сталинского заключённого и советского беспаспортного, фактически крепостного, крестьянина». См.: АЖГИХИНА Н. Русская идея Фёдора Абрамова // Кулиса НГ. — 2000. — № 5. (17 марта): [Электронный ресурс] // URL: www.curtain.ng.ru
9 НЕМЗЕР А.С. Семидесятник // Памятные даты. — М.: Время, 2002.
10 АБРАМОВ Ф.А. Дом // Абрамов Ф.А. Братья и сёстры: Роман в 4 кн. Кн. 3—4. — С. 363.
11 АБРАМОВ Ф.А. Трава-мурава //Абрамов Ф.М. Жарким летом: Рассказы. — Л.: Советский писатель, 1984. — С. 312.
12 АБРАМОВ Ф.А. Пелагея. — С. 78.
13 АБРАМОВ Ф.А. Дом. — С. 344.
14 АБРАМОВ Ф.А. Мамониха // Абрамов Ф.А. Повести и рассказы. — С. 256.
15 АБРАМОВ Ф.А. Пелагея. — С. 89.
16 ДАЛЬ В. Толковый словарь живого великорусского языка. — СПб.; М., 1882. —
Т. IV. — С. 6.
17 Там же. — С. 436.
18 АБРАМОВ Ф.А. Трава-мурава. — С. 338.
19 Там же.
20 АБРАМОВ Ф.А. Братья и сёстры. — С. 12.
21 АБРАМОВ Ф.А. Дом. — С. 344.
22 Там же. — С. 418.
23 АБРАМОВ Ф.А. Деревянные кони. —
С. 24.
24 АБРАМОВ Ф.А. Алька // Абрамов Ф.А. Повести и рассказы. — С. 139.
25 АБРАМОВ Ф.А. Дом. — С. 362.
26 РУБАШКИН А. В мире героев Фёдора Абрамова // Земля Фёдора Абрамова. — М.: Современник, 1986. — С. 188.
27 АБРАМОВ Ф.А. Деревянные кони. —
С. 33.
28 АБРАМОВ Ф.А. Дом. — С. 417—418.
29 Там же. — С. 418.
30 Там же.
31 ЦВЕТОВ Г.А. Заметки о «Траве-мураве» // Земля Фёдора Абрамова. — С. 265.
32 Там же. — С. 266.
33 ФИЛАРЕТ, митрополит Московский и Коломенский. Беседа о трудолюбии // Филарет, митрополит Московский и Коломенский. Сочинения. — М., 1882. —
Т. IV. Слова и речи. — С. 532—533.
34 Там же. — С. 534.
35 ДРОНОВ И.Е. Утопия и Устав: Преподобный Иосиф Волоцкий и рождение Новой Европы. — М.: ИППК «ИХТИОС», 2010. — С. 114—115.
36 Цит по: НАЙДЁНОВА Л.П. Мир русского человека ХVI—ХVП вв. — М.: Изд. Сретенского монастыря, 2003. — С. 120.
37 Там же. — С. 16.
38 АБРАМОВ Ф.А. Трава-мурава. — С. 317.
39 АБРАМОВ Ф.А. Работа — самое большое счастье. — С. 179.

ГАЛИМОВА Елена Шамильевна, доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Института филологии и межкультурной коммуникации Северного
(Арктического) федерального университета имени М.В. Ломоносова