Грамоте будущий хирург учился дома. В 12 лет был отдан в один из лучших частных пансионов Москвы — там преподавали арифметику, алгебру, географию, логику, русский и французский языки, ряд других предметов. В 1824 г. — ему тогда исполнилось всего 14 лет — при содействии профессора Московского университета Ефрема Мухина, автора первого в России руководства по хирургии, он поступил на медицинский факультет этого знаменитого учебного заведения.

Преподавание медицины в студенческие годы Пирогов оценил так: «Я выдержал экзамен на степень лекаря, не видав ни одной операции, сделанной на трупе, и не сделав ни одной сам. Не лучше было и в некоторых отдаленных университетах Европы, в которых преподавание анатомии велось не на трупах, а на рисунках и манекенах». Вместе с тем он с благодарностью вспоминал: «Московская наука, несмотря на свою отсталость и поверхностность, все-таки оставила кое-что, не дававшее покоя и звавшее вперед».

Под руководством профессора Ивана Мойера подготовил диссертацию и в 1832 г. защитил ее на степень доктора медицины. Выполненное соискателем анатомо-физиологическое исследование «Является ли перевязка брюшной аорты при аневризме паховой области легко выполнимым и безопасным вмешательством?» посвящалось патологии кровообращения.

В последующие два с лишним года русский доктор знакомился в Германии с клиниками выдающихся немецких профессоров. В 1835 г. из Геттингена Пирогов отправился в Россию заведовать кафедрой хирургии в Московском университете. Однако по дороге серьезно заболел и был вынужден пересмотреть свои планы. Выздоровев, некоторое время работал в хирургической клинике Дерптского университета, а с 1836 г. по предложению Мойера, ценившего талант молодого коллеги, в течение 4 лет занимал его место на кафедре теоретической оперативной и клинической хирургии в том же университете. В 1837 г. вышел труд 27-летнего автора «Хирургическая анатомия артериальных стволов и фасций (Фасции — оболочки, покрывающие мышцы, сухожилия и т.д. Являются частью так называемого мягкого скелета, образованы плотной волокнистой соединительной тканью), вскоре удостоенный престижной награды — Демидовской премии Петербургской академии наук. В нем Пирогов сформулировал цели и задачи важного и интересного ему раздела науки.

В том же году увидели свет «Анналы хирургического отделения клиники Дерптского университета». В них ученый, наряду с сугубо медицинскими аспектами, высказал важную этическую мысль о том, что преподаватель университета должен быть самокритичным: откровенно говорить о своих ошибках. Высоко оценивая такой подход, выдающийся физиолог, нобелевский лауреат 1904 г. академик Иван Павлов в речи на объединенном заседании медицинских обществ Санкт-Петербурга, посвященном 25-летию кончины Николая Ивановича Пирогова, говорил: «Такая беспощадная, откровенная критика к себе и к своей деятельности едва ли встречается в медицинской литературе. В качестве врача около больного, который отдает свою судьбу в ваши руки, и перед учеником, которого вы учите... у вас только одно спасение, одно достоинство — это правда, ничем не прикрытая правда».

В 1841 г. Пирогова пригласили в петербургскую Медико-хирургическую академию занять кафедру госпитальной хирургии, патологической и хирургической анатомии. Ею он руководил вплоть до 1856 г., а будучи блестящим организатором, сумел создать и клинику госпитальной хирургии как завершающий этап медицинского образования. С первых дней его профессорской деятельности и кафедра, и клиника стали центром воспитания отечественных хирургов, настоящей школой Пирогова.

В 1846 г. вместе с естествоиспытателем, основателем эмбриологии академиком Карлом Бэром он основал при Медико-хирургической академии Анатомический институт, в котором проводились анатомо-физиологические исследования. В том же году его избрали членом-корреспондентом Петербургской академии наук.

 

 

Результаты его исследований, в особенности по топографической анатомии и оперативной хирургии, военно-полевой хирургии, быстро завоевали всемирное признание. Вот лишь одно свидетельство. Прибыв в Париж для изучения опыта французских медиков, он застал главу хирургической школы профессора Альфреда Вельпо за просмотром атласа, подготовленного... Пироговым. Узнав, что гость из России хочет у него учиться, знаменитый профессор сказал: «Не вам учиться у меня, а мне у вас».
«Едва вышедши из юношеского возраста и оказавшись за границей, — отмечал академик Павлов, — Пирогов не только не изобразил из себя робкого ученика, но как строгий критик взял у иностранных учителей только то, что действительно представляло ценность».

В 1847 г. в военно-полевых условиях в Дагестане ученый впервые применил эфирный наркоз для обезболивания при хирургических операциях, а также неподвижную крахмальную повязку при огнестрельных переломах. Убедившись в несовершенстве такого способа фиксации конечностей, он заменил последнюю гипсовой. Так началась деятельность Николая Ивановича как военно-полевого хирурга.

В 1851 г. увидели свет «Патологическая анатомия азиатской холеры», а также «Атлас распилов» (определение формы и положения органов) — основание топографической анатомии как науки. За эти труды, как и за упоминавшуюся «Хирургическую анатомию...», Пирогов вновь получил Демидовские премии.

В 1854 г. под его руководством была учреждена первая в мире община сестер милосердия. Именно он инициировал внедрение этого вида медицинской помощи в армии. В статье «Исторический обзор действий Крестовоздвиженской общины сестер попечения о раненых и больных в военных госпиталях в Крыму и в Херсонской губернии с 1 декабря 1854 г. по 1 декабря 1855 г.» он обобщил деятельность сестер — «своих ревностных помощников».

С октября 1854 г. по декабрь 1855 г. Пирогов как военно-полевой хирург и лечащий врач участвовал в Крымской войне (Крымская (Восточная) война (1853-1856 гг.), первоначально русско-турецкая за господство на Ближнем Востоке. С февраля 1854 г. Турция заключила союз с Великобританией, Францией, Сардинским королевством (с 1855 г.),  ниже об этом еще пойдет речь), а спустя полгода после возвращения в Петербург, в июле 1856 г. оставил кафедру и клинику в Медико-хирургической академии. Забегая вперед, отметим: через полтора десятилетия ему как врачу вновь пришлось побывать на войне — на этот раз на франко-прусской (1870-1871 гг.), а еще через 6 лет — на русско-турецкой (1877-1878 гг.).
В 1857-1859 гг. — он попечитель Одесского, а в последующие два года — Киевского учебного округа. Прощаясь со студентами Университета имени Святого Владимира, Пирогов подарил им свою фотографию с надписью «Люблю и уважаю молодость, потому что помню свою».

 

 

Отойдя от дел и поселившись в своем небольшом поместье на Украине, он считал долгом обобщить свой огромный врачебный опыт. В 1865-1866 гг. вышли в свет «Начала общей военно-полевой хирургии» в двух частях, ставшие настольной книгой для фронтовых медиков нескольких поколений.

Уже на склоне лет, с ноября 1879 по октябрь 1881 г. Николай Иванович писал «Дневник старого врача», «задуманный исключительно для самого себя, но не без задней мысли, что, может быть, когда-нибудь прочтет и кто другой».

24-26 мая 1881 г. в Москве торжественно и широко чествовали Пирогова в связи с 50-летием его врачебной и научной деятельности. В своей речи, произнесенной в актовом зале Московского университета, он оценил приветственную телеграмму императора Александра III как «знак величайшего внимания к своей долголетней деятельности». Высокой нравственной наградой посчитал и звание почетного гражданина Москвы. «Действительно, — сказал он, — может ли быть что нравственно выше того, когда родина дает это звание одному из своих сынов и притом не за блестящие подвиги на бранном поле, не за материальные выгоды, ей доставленные, а за трудовую деятельность на поприще просвещения, науки и гражданственности».

 

 

С болью наблюдал Николай Иванович тяжелые условия содержания солдат в госпиталях, злоупотребления и равнодушие военной администрации, общественные язвы, которые «снедают» Россию.

О душевном состоянии Пирогова свидетельствуют его «Севастопольские письма». В одном из них 29 апреля 1855 г. он писал жене в Петербург: «Милая Саша! Когда видишь перед глазами, как мало делается для отчизны собственно из одной любви к ней и ее чести, так поневоле хочешь уйти от зла, чтобы не быть, по крайней мере, бездейственным его свидетелем ... Не хочу видеть моими глазами бесславие моей родины, не хочу видеть Севастополь взятым, не хочу слышать, что его можно взять... А при таких обстоятельствах существенного ничего не сделаешь... На всяком шагу... видишь перед собою не русских людей, единодушно согласившихся умереть или отстоять, а какой-то хаос мнений и взглядов, из которых только одно явствует, что никто ничего не понимает. Друг друга упрекают в ошибках и в глупости и все оставляют на произвол случая... Если взглянешь на эту смесь нашей посредственности, бесталанства, односторонности и низости, то поневоле, как ни велика надежда на Бога и храбрость войска, начинаешь опасаться за участь Севастополя и, следовательно, целого Крыма... Одного только можно молить, чтобы такая бестолочь существовала и у неприятеля».

«Приехал и увидел, — продолжал он, — что мои больные лежат, как свиньи в грязи, с отрезанными ногами. Я, разумеется, сейчас об этом доложу главнокомандующему, а там злись на меня, кто как хочет. О, как будут рады многие начальства здесь, которых я также бомбардирую, как бомбардируют Севастополь, когда я уеду...»

Как следует из письма, Пирогов не мог оставаться равнодушным наблюдателем происходящего. Считая настоятельной необходимостью полное обновление России, он по возвращении в Петербург, как уже говорилось, вскоре оставляет кафедру и клинику в Медико-хирургической академии и садится за статью с характерным названием «Вопросы жизни» (1856). (Этот резкий поворот в деятельности произошел в расцвете творческих сил — Николаю Ивановичу было всего 46 лет.) Опубликованная 154 года тому назад в журнале «Морской сборник», она актуальна и ныне.

Свою программную статью Пирогов начинает с диалога: «К чему вы готовите вашего сына?» — кто-то спросил меня. «Быть человеком», — ответил я... «Разве вы не знаете, — сказал спросивший, — что людей собственно нет на свете: это одно отвлечение, вовсе не нужное для нашего общества. Нам необходимы негоцианты, солдаты, механики, моряки, врачи, юристы, а не люди... Правда это или нет?».
Автор убедительно доказывал нелепость сословно-специального образования, страшного разлада между школой и жизнью. Статья, направленная против сушествующего порядка вещей, была тем не менее пропущена цензурой и опубликована благодаря поддержке министра Военно-морского флота великого князя Константина Романова. Министр народного просвещения Авраам Норов (академик с 1851 г.) оценил статью как прекрасную, заслуживающую распространения в обществе. По его распоряжению она была перепечатана в официальном органе министерства.

Знаменательно время появления статьи: поражение России в Крымской войне, конец царствования Николая I, пробуждение общественного и национального самосознания, надежда на обновление России. «С некоторых пор дышалось много свободнее, чем прежде: в литературе и в обществе зарождались новые запросы, новые требования от жизни» — так характеризовал это время физиолог Иван Сеченов, почетный член Петербургской АН с 1904 г.

 

Приезд пирогова в Москву на юбилей по поводу 50-летия его научной деятельности. 1881

Назвав XIX в. по преимуществу практическим, с «резко выраженным материальным, почти торговым стремлением», Пирогов считал, что в интересах личности и общества в целом необходимо полностью обновить систему воспитания и образования. Основная цель - формирование человека с высокими нравственными, общечеловеческими и гражданскими идеалами, для чего необходимо прежде всего предварительное гуманитарное образование. «Не спешите с вашею прикладною реальностью. Дайте созреть и окрепнуть внутреннему человеку...». Специальное образование должно следовать после предварительного полного развития нравственных и душевных способностей, физических сил и талантов.

 

 

В «Докладной записке о ходе просвещения в Новороссийском крае и о вопиющей необходимости преобразования учебных заведений» (1857) Пирогов обосновал необходимость двух обязательных ступеней единого образования — в одном из них происходит постепенное развитие умственных способностей, учащиеся готовятся к самостоятельной деятельности; в другом они получают специальную подготовку по той или иной отрасли знаний, готовятся к применению избранного ими предмета для целого общества. В результате многосторонность и самостоятельность ума вырабатываются только там, где имеется возможность пройти обе указанные ступени. И счастлива та страна, в которой условия и законы не нарушают строгой последовательности этого процесса.

В «Университетском уставе 1863 г.», изданном по распоряжению Министерства народного просвещения, говорилось: «Из всех высказанных по поводу проекта мнений, как русскими, так и иностранными педагогами, наибольшей глубиною и гуманностью взгляда отличается мнение члена главного управления училищ Николая Ивановича Пирогова. Едва ли между педагогами найдется лицо, которое было бы более компетентно в вопросе университетской реформы, чем наш знаменитый автор «Вопросов жизни»... Мнение Пирогова, несмотря на некоторую идеальность его взгляда, заслуживает особенного внимания и изучений».

На проект общего устава университетов Пирогов сделал замечания и дополнения на 85 страницах. «Многим покажется, — писал он, — что я слабо отстаиваю улучшение материального быта наших университетов... Но я потому мало о нем распространяюсь, что не полагаю его единственным условием... Меня занимает более отношение университета к государству, обществу и науке. Не разъяснив, не определив эти отношения, нет возможности установить верный взгляд на значение университетов... На одно улучшение материального быта рассчитывать нельзя, точно так же, как нельзя рассчитывать и на то, что усиленные вспомогательные средства, богатые библиотеки, обширные музеи, огромные лаборатории, одни могли возбудить интерес и рвение к науке. Они истинно благородны только тогда, когда появляются в университетской жизни как следствие, а не как причины научной деятельности. Где господствует дух науки, там творится великое и малыми средствами».

В статьях по университетскому вопросу Пирогов настойчиво и последовательно проводил идею: наука и образование — главное богатство страны. Неправильно думать, и ошибаются те, предостерегал он, кто полагает, что одними материальными средствами можно изменить нравственность и убеждения, приобретаемые воспитанием и взглядами общества на жизнь и науку.

Показательно, что эти общие проблемы, поставленные Пироговым в конце 50-х—начале 60-х годов XIX в., с новой остротой стали предметом обсуждения в Европе в 1870-х годах. Академик-секретарь Берлинской академии наук, известный физиолог и организатор науки Эмиль Дюбуа-Реймон (иностранный член-корреспондент Петербургской АН с 1892 г.) свою публичную речь «Культурная история и естествознание», произнесенную в Кёльне 21 марта 1877 г., посвятил идее тесной связи культуры и науки. Пренебрежение фундаментальной наукой и общей культурой приводит к тому, что образование перестает быть органической частью науки и культуры. Искусство и литература опускаются до положения прислужниц грубого, изменчивого вкуса толпы. Так иссякает духовная производительность. Неотложной необходимостью Дюбуа-Реймон считал усиление классического образования.

 

 

В письмах из Гейдельберга (1863-1866 гг.) Николай Иванович, размышляя о чрезвычайно быстром расцвете естественных наук и медицины в Германии, где ранее долгое время господствовал дух отвлеченного миросозерцания, видел причину этого в личности естествоиспытателя и физиолога Иоганнеса Мюллера (иностранный член Петербургской АН с 1832 г.) — в широте его взглядов, позволивших подготовить учеников, возглавивших кафедры анатомии, физиологии, зоологии, экспериментальной патологии и фармакологии, офтальмологии. Пирогов обладал таким же талантом. По словам хирурга академика Николая Бурденко, он был наделен особым даром учителя.

В литературе о Пирогове малоизвестными остаются воспоминания Николая Ковалевского, основателя Казанской физиологической школы, одного из будущих профессоров пироговской школы. Встречи со знаменитым врачом остались в его памяти на всю жизнь. «Просматривая демонстрируемые ему препараты и учебные пособия по всем отраслям изучения природы, — рассказывал Ковалевский, — вступая в оживленную научную беседу с нашими заграничными наставниками и с нами, учащимися, он отовсюду извлекал для себя что-либо новое, которое тотчас же подвергал критике с точки зрения установленной в нем собственным наблюдением и опытом, собственным положительным знанием. Своей юношеской горячностью к приобретению знаний Пирогов заражал нас, а собственным способом ассимилировать знания не простым суммированием, а с помощью критической борьбы новых данных с тем, что имел право считать кровно своим, он учил нас учиться».

В начале XX в. в речи на объединенном заседании медицинского и биологического обществ Петербурга, посвященном памяти выдающегося гражданина России, Иван Павлов высказал такую мысль: люди, подобные Пирогову, с «их изумительно ясным видением истинного смысла жизни, ее разнообразных сторон, лишь тогда вполне проявляют на нас воспитывающее, направляющее действие, когда мы следим за их жизнью шаг за шагом, слово за словом». Полная благородства и самоотверженного служения идеалам жизнь Николая Ивановича Пирогова этого достойна.

«Наука в России», № 6, 2010, С. 45-50