Среди сибирских купцов были известные литераторы и публицисты, книгоиздатели, члены крупных научных сообществ — Русского Географического общества и Московского общества сельского хозяйства. Чтобы такие люди появились в купеческой среде, требовалось немало времени, в течение которого происходили подвижки в сознании не только купцов, но и всего общества.

О том, что грамотность не была каким-то исключительным явлением среди сибирских горожан уже в конце XVIII — начале XIX века, свидетельствуют сохранившиеся ревизские сказки с подписями купцов, их прошения и, наконец, письма. Сохранился уникальный комплекс рукописных документов, принадлежавших красноярским купцам Ларионовым, самые ранние из которых относятся к 1780-м годам. Среди разнообразных материалов в коллекции Ларионовых находится и несколько сотен деловых и личных писем, которые члены этого купеческого семейства отправляли друг другу и другим лицам. Любопытно, что среди авторов писем были не только близкие, но и отдалённые родственники разных возрастов и даже женщины. Старшее поколение, родившееся в первой половине XVIII столетия, грамотой не владело, но осознавало, что этот навык не повредит детям (6). Пусть не слишком широко, но тем не менее востребованными оказались и первые периодические печатные издания. Известно, например, что в 1789 году пятеро енисейских купцов выписывали издававшийся в Тобольске журнал «Иртыш» (7).

 

 

 

Признание несомненной выгоды элементарной грамотности, но непонимание пользы более глубоких и на первый взгляд отвлечённых знаний мало способствовало успеху казённой школы. Редко кто из родителей настаивал на прохождении своими детьми полного курса обучения, не видя в том практической значимости (12). Например, в 1804 году из 85 учеников Томского малого народного училища 17 человек выбыли, «не окончив совершенного учения, но с таковым знанием, сколько для них от их родителей было нужно», из 9 учащихся Енисейского малого народного училища не окончило курса 4 человека, из 34 учеников Нарымского малого народного училища «выбыло за окончанием курса 10, некончанием оного 4» (13) Воодушевление же горожан, проявлявшееся при открытии государственных учебных заведений, быстро проходило, и городские думы отказывались от их содержания. Так произошло с Тобольским главным народным училищем, Кузнецким и Красноярским малыми народными училищами (14). Кстати, в начале 1790-х годов из 91 ученика самого крупного в Сибири — Красноярского народного училища —13 были купеческими детьми, в том числе и три девочки (15).

 

 

 

 

Мемуаристы, обучавшиеся в сибирских гимназиях в 1830-1850-х годах (И. Т. Калашников, В. Н. Виноградов, П. Буткеев, Н. М. Ядринцев, И. А. Кущевский, Н. Н. Наумов), отмечали распространение в учительской среде пьянства, были также случаи умопомешательства (19). Один из них писал про Томскую гимназию 1840-1850-х годов: «Мы не учились, потому что нам нечему было учиться у наших преподавателей, к которым нельзя даже и применять слова «преподаватель». Это было что-то невозможное, состоящее из грязных, вечно пьяных драчунов, которые и сами-то ничего не знали»  (20). А вот отзыв о Тюменском уездном училище 1860-х годов: «...учили плохо, уроков не задавали и не спрашивали по неделе и более» (21). Известны также многочисленные жалобы родителей, отказывавшихся отдавать своих детей в казённые учебные заведения из-за «дурных нравственных наклонностей» работавших там учителей (22). Эти упрёки во многом были справедливы: зачастую учителя, сталкиваясь с материальными и психологическими проблемами, спивались, теряли интерес к преподаванию, деградировали. В 1839 году смотритель Каннского уездного училища обвинял в недостойном поведении и симулировании болезни учителя А. Я. Якимовского: «Скажите, Бога ради, долго ли вы будете носить на себе бессовестную маску... вы здоровы. Ас этим вместе и мараете наш учёный мундир!!! ... Следовательно, вы непременно должны быть в классе» (23).

Когда, например, в 1817 году директор училищ Томской губернии Я. Т. Мензиховский решил провести ревизию Нарымского училища, то оказалось, что успехи обучавшихся там восьми учеников были настолько слабы, что пришлось отказаться от проведения среди них какого бы то ни было экзамена (24). В 1820-х годах ездивший по Сибири М. М. Сперанский «был потрясён низким уровнем культурного и духовного развития, которое он обнаружил даже среди городской верхушки» (25). Однако существовало и другое мнение, выраженное первым гражданским губернатором Енисейской губернии А. П. Степановым. Он и другие члены красноярского кружка «Беседы о Енисейском крае», сравнивая образование жителей Сибири и европейской части страны, отмечали более высокий уровень просвещения сибиряков (26). О тяге сибиряков в середине XIX века к получению образования оставили свидетельства современники — В. Тверитин, Н. Абрамов и другие (27). С. В. Максимов подчёркивал, что сибирское купечество «гораздо образованнее русского» (28). При сравнении «иркутских предпринимателей с купцами Западной Сибири и даже Центральной России» современники «отмечали большую независимость и эрудированность иркутян, их европейский лоск» (29).

Время брало своё, и культурно-образовательный уровень сибиряков неизменно повышался. Лидирующие позиции в этом занимали представители купечества, располагавшие необходимыми материальными средствами для обеспечения своим детям качественного образования. Постепенно формировалась и соответствующая семейная традиция: у прошедших курс обучения в государственных учебных заведениях «уже не было предубеждения против школ, поэтому они охотно отдавали своих детей в училища и гимназии» (30). Очевидна стала также выгода, которую можно было извлечь, применяя полученные за партой знания в предпринимательской деятельности: «...европейски образованные купцы были, как правило, инициаторами переоборудования своих промышленных предприятий, использования новинок техники, более цивилизованно вели коммерческие дела» (31).

С каждым годом заметно возрастало число купеческих детей, посещавших казённые учебные заведения: в 1853 году во всех городских училищах Енисейской губернии насчитывалось 14, а в 1862 году — уже 52 ученика из купеческих семей  (32). В Томской гимназии в 1844 году из 79 учащихся было 5 человек из купцов (6%), в 1860 году из 157 учащихся — 29 купцов (33). В 1850-е годы в купеческой среде получил распространение наём домашних учителей и гувернанток для своих детей, благодаря чему стало развиваться и женское образование34. До этого же возможность получить образование для купеческих дочерей была совсем ничтожной: «Мальчикам хоть худо, а было где учиться, но девушки были и того лишены», а «о том, чтобы отправлять дочерей для обучения в другие города, не могло быть и речи».

Получив среднее образование, дети купцов часто ощущали, что в интеллектуальном отношении «перерастали» окружавшую их среду. По словам енисейского купеческого сына Н. В. Скорнякова, вернувшегося домой после окончания Иркутской гимназии, в начале 1860-х годов «делить свои мысли было не с кем — так был убог тогда Енисейск людьми интеллектуальными и честными, вся душа города сосредотачивалась тогда... на золотопромышленности, торговле и делах чиновных» (36). Тяга к расширению кругозора, новым впечатлениям вела к тому, что со временем всё большее число купеческих детей стали не просто заканчивать гимназии, но и уезжать для продолжения обучения в Европейскую Россию и даже за рубеж. Так, сын красноярского золотопромышленника А. П. Кузнецов учился в Петербургском технологическом институте (37), сын тюменского купца С. А. Балакшин с успехом окончил в 1899 году Шарлоттенбургский политехнический институт в Берлине (38), сын баргузинского купца М. А. Новомейский прошёл курс обучения в клаустельской Горной академии в Германии (39), дочь енисейского купца Вера Емельянова окончила высшие женские курсы в Сорбонне (40).

Конечно, нельзя сказать, что стремление к получению образования охватило все слои сибирских дельцов: в 1897 году среди купечества Томской губернии грамотные составляли лишь 40 процентов среди мужчин и менее 20 процентов среди женщин, а на получивших высшее образование приходился только один процент (41). Однако, без сомнения, к этому времени в купеческой среде стало естественным отдавать детей учиться в казённые учебные заведения. Об этом, в частности, говорится в воспоминаниях приказчика крупного тюменского купца Н. А. Тюфина — П. Ф. Кочнева, объясняющего решение одного из своих хозяев переехать на жительство из села в город тем, что «дети подрастали, их надо было учить» (42).

Изменения в сознании довольно рано стали отражаться и на внешнем облике сибирских купцов, которых по праву можно назвать проводниками европейской культуры в регионе. Например, в письме красноярского купеческого сына А. П. Ларионова за 1828 год сообщается, что он отправил с оказией своему брату в Иркутск забытый им дома галстук, без которого, видимо, в ряде случаев уже нельзя было обойтись (43). А в перечне получателей паспортов за 1841 год все 27 упоминавшихся красноярских купцов были с «гладкими подбородками», то бишь без бороды (44).

Итак, на примере купечества, бывшего не только средоточием богатства, но и выполнявшего роль культурной элиты сибирского общества, хорошо прослеживаются те изменения в сфере народного просвещения, которые происходили в регионе конца XVIII до начала XX века. С конца XVIII столетия наблюдается неуклонная тенденция повышения культурно-образовательного уровня сибирских купцов. Причём, чем крупнее был город, многочисленнее и состоятельнее местное купечество, тем острее ощущалась тяга горожан к просвещению. Несмотря на многочисленные трудности в развитии государственной школы в течение XIX века, элементарная грамотность в среде сибирского купечества постепенно сменяется обращением к глубокому систематическому гимназическому и университетскому образованию. Это отчасти привело к тому, чего так боялось старшее поколение: эрудиция открывала новые горизонты перед купеческими детьми, многие из которых в результате предпочитали семейному бизнесу профессиональное занятие наукой и другими видами «некупеческой» деятельности.

г. Новосибирск